Александр Горшков - Отшельник. Роман в трёх книгах
— А что расскажу? Что все — то и я. Болтают, что живет в здешнем лесу, за Дарьиной гатью, один отшельник. Кто он таков, откуда? Всякое плетут. И что он монах, и что это чья-то душа нераскаянная, неприкаянная ходит, места себе не найдет…
— Дарьина гать? — поспешил уточнить отец Игорь. — Что за место такое?
— Обычное место, у нас таких полно, куда ни сунься, — снова махнула рукой Вера. — Там начинаются непроходимые болота, и через одно из них проложена та самая гать, настил то есть. С него, говорят, прыгнула прямо в топь одна здешняя девушка, сиротка, Дарьей ее звали. Не вынесло сердце измены — и кинулась в омут с горя, прости ей Господи, коль так на самом деле было. Вот за ту гать у нас никто не ходит, боятся. Отте ль, старые люди говорят и верят, начинается то место, где отшельник обитает. Туда не смей ступать ни ногой! Сплошные болота, трясины, овраги, коряги — короче, гиблое место: и для людей, и для зверей. Не верится мне, что там кто-то жить может, да еще, как вы говорите, столько лет или даже веков.
— То не я говорю, а здешние легенды.
— Ой, батюшка, верить всем, кто что говорит — голову потерять можно. Хотя…
— Что? Что «хотя»? — отец Игорь почувствовал, что Вера продолжит свой рассказ.
— Маме моей покойной рассказывал еще ее дед, что за той гатью действительно живет некий отшельник, старец. И даже видывал его дедов родной брат, когда однажды ослушался старших и пошел за Дарьину гать. Поди, недели две его искали, думали, что утоп или зверь дикий загрыз, а он живехонький возвратился. Только каким-то другим стал: был шустрый, озорной, дерзкий даже, а вернулся тихим, словно подменили его. Повзрослел — не стал жениться, а в монастырь ушел, там и помер. Больше ничегошеньки не знаю, простите.
Она смиренно поклонилась.
— И на том спасибо, — отец Игорь увидел, что народ собрался для вечерней службы. — Давай-ка начинать, время уже.
И, зайдя в алтарь, возгласил начало.
Вера очень удивилась, когда, возвратившись после окончания службы домой, не услышала ничего, чем ее всегда встречал Назар: недовольным ворчаньем, возней, руганью. Было подозрительно тихо: и во дворе, и в доме. Пройдя дальше, Вера, наконец, увидела своего мужа: тот лежал на кушетке, укрывшись с головой старенькой фуфайкой.
— Дед, ты никак захворал? — Вера подошла к нему и потрогала горячий лоб.
— Вера, — вместо ответа раздался из-под фуфайки глухой голос, — ты бы меня смогла простить? Вот такого, каков я есть. И после всего, как я тебя… как мы… за то, что ты в церковь…
— Господи, помилуй!
Вера перекрестилась на образа, быстро разделась и снова кинулась к Назару.
— Дед, да что с тобой? Ты, случаем, не тяпнул лишнего? Признавайся: тяпнул?
Она покосилась на почти пустую бутылку водки, стоявшую на столе. Назар не шелохнулся, продолжая лежать.
— Верочка, ты не ответила: простила бы ты меня? Вот так, запросто, как Бог простил того разбойника с большой дороги. Смогла бы?
— Назарушка, — не на шутку разволновалась Вера, — да какие могут быть обиды? Мы с тобой такую жизнь вместе прожили, вон каких трех орлов на ноги подняли, двух красавиц-дочек. Все наперебой к себе в гости зовут. Да что с тобой? Никак захворал?
Назар откинул фуфайку и ласково взглянул на Веру:
— Нет, Верочка, не захворал. Все в порядке. Просто помирать буду.
— Помирать? — та в ужасе всплеснула руками. — Давай скорую вызовем? Хотя, пока сюда приедет, мы все помрем. Побегу к фельдшеру. Я мигом.
— Погодь, Вера, — Назар поманил ее к себе. — Никакого фельдшера не нужно. Позови мне лучше своего попа, душу хочу открыть ему перед смертью.
— Господи, помилуй, — снова всплеснула руками Вера и, накинув старенькую поношенную фуфайку, в какой ходила на ферму, помчалась к отцу Игорю.
Выслушав Веру, в слезах поведавшую о нежданной беде, тот отнесся к этому очень серьезно.
— Нужно спешить, — он сам стал поторапливать Веру, — без напутствия Святыми Дарами ему будет очень страшно перейти в другую жизнь. Лишь бы он раскаялся во всем искренно, от чистого сердца. А суждено ему пожить еще или подоспело время помирать — на то воля Господня.
И, взяв в храме Запасные Дары, они почти бегом поспешили к дому Веры.
Назар лежал бледный и уже агонизировал.
— Батюшка, — он судорожно схватил отца Игоря за руку, — скажите честно: Бог простит меня? Я ведь Ему много чего плохого сделал. И хаял Его, и Верку бил за то, что в церковь шла. И много еще чего такого… Простит?
— Простит, — сказал отец Игорь, ответив на мертвую хватку Назара теплым пожатием своей руки. — Простит, если искренно раскаиваетесь во всем этом.
— Готов раскаяться, да времечко мое все вышло. До утра не дотяну, помру. Простит? Простит?..
— Простит, — теперь отец Игорь не выпускал слабеющих рук Назара.
— Такого не бывает… Такое не прощают, что я Богу сделал… Себе тоже сделал: пил, гулял, жену бил, словами разными душу чернил… Как такое можно простить?
— Можно. Потому что Господь нас всех любит.
— И меня? — Назар приподнялся на кушетке.
— И вас. И всех. Потому Сына Своего на смерть отдал, чтобы Его смертью искупить грехи наши. Вы трех сыновей вырастили, так? А могли бы отдать хотя бы одного на смерть. Вот так сказать ему: «Иди, сынок, и умри за этих людей. Умри за пьяниц, блудников, развратников, матерщинников». Могли бы?
— Нет, ни за что. Такого не бывает. Не может быть.
— А Господь смог. Любовь у Него к людям такой силы, что Он отдал Своего единственного Единородного Сына на растерзание, оплевание, а потом и лютую смерть на Кресте.
— Господи… — прошептал тот, впадая в предсмертное беспамятство.
Отец Игорь поспешил накрыть его епитрахилью:
— Вы раскаиваетесь в том, что в вашей жизни было плохого?
— Каюсь, батюшка… Грешен во всем… Каюсь…
Отец Игорь прочитал над умирающим Назаром разрешительную молитву, потом обнял Веру, чтобы утешить ее.
— Да, вряд ли до утра дотянет.
Та всхлипнула и тоже прильнула к батюшке.
— Неужели такое бывает? — она кивнула в сторону Назара. — Таким безбожником был и вдруг… Неужто такое может быть?
— Вы же сама видите. Это вам не за Дарьину гать ходить да слухам разным верить.
Назар в слезах глубокого сокрушения над своей грешной душой принял из рук отца Игоря Святое Причастие, еще оставаясь в сознании, не переставая просить прощения за богохульство, которым жил многие годы. Но когда батюшка и Вера, совершив благодарственные молитвы, вновь нагнулись над Назаром, тот уже не дышал. Однако его лицо светилось удивительным спокойствием: на нем не было и следа какого-то предсмертного страдания, боли, гримас ужаса встречи нераскаянной души с небесным правосудием. Она успела принести раскаяние: в последнюю минуту, как тот разбойник. И теперь уходила к своему Судье небезнадежной…
Рядом лежало раскрытое Евангелие. Отец Игорь негромко прочитал: «Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю»
Вся церковная община молилась за новопреставленного: по очереди читали Псалтирь, а сам отец Игорь неотступно служил сорокоуст. На сороковой день Вера в слезах радости пришла к батюшке:
— Видать, простил Господь моего Назарушку.
И открыла ночное видение:
— Я вдруг увидела его — и не как-нибудь, а распятым на месте того благоразумного разбойника. Висит, страдает, прибитый ко древу, весь кровью истекает. Самого Спасителя не вижу: недостойна я видеть Его живой лик даже во сне. А только слышу, как Назарушка просит, умоляет Его со стоном: «Помяни меня, Господи!». А в ответ ему — голос: «Ныне же будешь со Мною в раю» Простил, видать. Услышал его раскаяние, принял…
Дарьина гать
Через несколько дней, как отпели, похоронили Назара, отец Игорь, не переставая думать над тайной здешней легенды о таинственном лесном отшельнике, решил сам взглянуть на то место, которое называлось Дарьиной гатью и с давних времен пользовалось дурной славой.
— Батюшка, оно вам нужно? — решил было отговорить его Максим Заруба — охотник, знавший здешние места и тропы, как свои пять пальцев, излазивший все дебри и болота вместе со своим неотлучным спутником — собакой Баграем, безошибочно выводившей его туда, где был зверь или много рыбы. — Вам что, болот по деревне мало, чтобы еще в лесу ноги мочить? Там ведь не лужицы, а настоящие озера болотные, топи. Не успеете ойкнуть, как с головой по макушку увязните. Кто туда влез, обратно никого не смогли вытащить.
— Ты же рядом будешь? — рассмеялся отец Игорь. — Вот меня и вытащишь. Иль бросишь?
— Пустая это затея, батюшка, — тот не поддавался уговорам, — можете любого расспросить: ничего интересного нет. Комарья полно, мошек разных, сырость, гниль. Что там смотреть, чем любоваться?
