Сергей Минаев - Москва, я не люблю тебя
— Да, Кустов? — вслух заметил Федоров и разгрыз последнюю фисташку.
— Так точно, товарищ лейтенант! — Кустов продолжал смотреть на дорогу. — А в каком смысле?
— Да во всех смыслах, Кустов. Во всех.
— Это точно. — Кустов чуть нажал на педаль газа.
В каких смыслах и почему «да» Кустов так и не понял. Все это время он пытался сосредоточиться на дороге и на том, что справедливость где-то там, скорее всего, очень может быть что есть. Визуализирована была эта самая справедливость левой рукой лейтенанта Федорова, лежащей на сером кейсе. По справедливости, рука должна была щелкнуть замком кейса и пересчитать пачки долларов. Потом Федоров попросит не отвлекаться от дороги, а сам начнет делить деньги поровну. Свои оставит в кейсе, а кустовскую долю сложит в непрозрачный целлофановый пакет, лежащий в бардачке как раз для таких случаев. Ну, или не поровну. Сорок на шестьдесят. Да фиг с ним, пусть тридцать на семьдесят, он все же начальник. Тридцать пачек — это же триста тысяч баксов!
Пейзаж впереди начал стремительно меняться. Запетляла проселочная дорога в ближнем Подмосковье, потом лесок, речушка, и вот уже расступились березки и явили достроенный до второго этажа красный кирпичный дом. А Галька сидящая рядом, говорит, что надо бы уже под крышу выводить, зачем им третий этаж, а Кустов ей отвечает что-то вроде «на кухне у себя командуй», но, памятуя о женской мудрости и о том, что именно Галька когда-то организовала разъезд материной коммуналки, после которого вымучена была двушка в Марьино, сам начинает думать о выводе под крышу. И еще о двух бутылках холодной водки в багажнике и ведре с шашлыком. Гладит Гальку по коленке и уже с ней соглашается, а вместо третьего этажа возникает новый джип «Ниссан Патрол». А дом все ближе, и теперь отсюда видно, как разбегаются по углам участка все свезенные сюда за нарушения и отсутствие регистрации районные гастарбайтеры. Выходит бригадир, на ходу засовывая под ремень пивное пузо, щерится подобострастно. Сейчас будут мозолистые рукопожатия, и «с приездом, Иваныч», и «Галька, водку в холодильник поставь». Действительно, какого черта нам этот третий этаж? Мы чё, олигархи, что ли? Простые же люди, египетская сила… простые люди.
Раздается характерный щелчок замка, Кустов вздрагивает всем телом, бросает резкий взгляд направо, и его мысль снова повисает между третьим этажом и Галькой. Но Федоров всего лишь открывает банку с пивом. И пальцы его левой руки, закончившие с банкой, теперь отбивают по крышке кейса какой-то ритм. Замки все так же закрыты. И каждый удар по крышке кейса разбивает недостроенный дом, неприобретенный участок, водку, бригадира, гастриков. И только Галька остается, с укоризненным лицом. И даже в ритме, который отстукивает Федоров, кажется, слышится «ни-ху-я, ни-ху-я».
А вокруг ненавистный город, с чужими дорогими тачками, раскрашенными девками, бомжами, опостылевшей ментовкой и уродами-начальниками. Город, в котором «справедливость» — это всего лишь название ток-шоу адвоката Макарова, а в жизни-то ее и нет. Есть лейтенант Федоров и его кейс, который, если разобраться, — ИХ. Или даже ЕГО, Кустова кейс. ОН же первый гастриков заметил. ОН!
Кустов аккуратно опустил руку, нащупал дубинку. «Если резко хватить Федорова по переносице, он сразу отрубится. Хлипкий, козлина. Потом пакет на голову — и в Москва-реку. Или подъехать на сбор мусоровозов и там как-то организоваться, чтобы труп в помойку положить. Нет, так, пожалуй, найдут, — думал Кустов. — А в реке? В реке, может, найдут, но не сразу. Точно. Лучше в реку. Потом докатаюсь до обеда, скажу, по его делам ездил, кейс забирать для начальства. Привезу кейс в участок, отдам Нефедову. Свои только заберу, сука. Половину. Чужого нам не надо, а половину отдай. Даже шестьдесят пачек возьму, за еботню с трупом. А остальные — да забирайте, товарищ майор. Кейс на рынке отдали, Федоров велел вам передать. Что внутри, не в курсе. Не открывал. Завтра сами у него и спросите, что за кейс и что внутри. А сам он где? А хуй его знает, товарищ майор. Вы кейс-то возьмите».
— Тормозни, — Федоров опустил стекло, высунулся. — Ну чё, какие новости? — окрикнул он надтреснутым голосом идущую по тротуару темноволосую девчонку в мини-юбке, усеянном красным горохом вульгарном топе и кедах.
— О, Федоров! — скривилась девчонка. — Ты о каких новостях? Сегодня же вроде не конец месяца?
— А у меня, может, праздник сегодня! День Счастливого Мента. Слышала?
— Не слышала. — Девчонка достала из малюсенькой сумки пачку сигарет. — Меня мама с детства к ухогорлоносу водила, у меня уши часто закладывало.
— Ну, так мы сейчас тебе уши поправим, — заржал Федоров. — Да, Кустов?
— Это точно, — обреченно выдохнул старшина.
— Козюлина, скажи честно, ты ведь регистрацию так и не сделала? А? А я ведь тебя так просил, так просил! — Федоров поправил фуражку.
— Ну ваще! — Козюлина зажгла сигарету, затянулась, выпустила дым в сторону милицейской машины. — И чего?
— Как чего? Ты в городе нелегально находишься, нарушаешь закон. И непонятно чем занимаешься. Вот ты мне объясни — ты учишься? Работаешь?
— Слушай, командир, — отбросила Козюлина сигарету, — чего ты доебался, а? А то ты не знаешь! Где я работаю, ты у Киры спроси, ладно? Он тебе денег, что ли, забыл занести?
— Как это ты разговариваешь, Козюлина? Какие деньги? Какой Кира? Гусары денег не берут, да, Кустов?
— Это точно. — Кустов посмотрел на чемодан и зашептал: — Нафига она нам нужна, товарищ лейтенант, денег у нее все равно нет.
— Разберемся, — облизал Федоров верхнюю губу.
— А это? — Кустов показал глазами на кейс.
— Разберемся. — В глазах Федорова мелькнула похоть. — Козюлина, ну-ка, подойди к машине!
— Отъебись, командир! — Козюлина сделала шаг назад. — Я устала как собака. От азербайджанцев еду.
— А я тебе массаж сделаю.
— Спасибо, мне такой массаж не по деньгам. — Козюлина сделала еще шаг назад.
— Ну, я чё, за тобой бегать буду? — Федоров резко открыл дверь и в два прыжка оказался рядом с Козюлиной. — Давай в машину, ща в отделение поедем!
— Нет, ну вы суки беспредельные, конечно! — верещала Козюлина с заднего сиденья. — Ну не первый же год друг друга знаем. Какого хрена ты делаешь, козлина?
— Давай, давай, Козюлина, быкуй. — Федоров разложил на кейсе содержимое ее сумки.
— Сумку отдай, будь человеком! Мне еще за квартиру платить.
— Заплатишь. — Федоров сложил обратно в сумку презервативы, помаду, тюбик с лубрикантом, пудреницу, мобильник и через плечо кинул сумку на заднее сиденье. — На-на, не ори. Нам чужого не надо. Вдруг у тебя бомба там? А копейки твои не нужны никому.
— Да, точно. Я террористка.
— А вот это уже предстоит доказать следователю. — Убирая в карман ее деньги (три тысячи двести пятьдесят рублей), Федоров встретился взглядом с Кустовым. Кустов сдвинул брови.
— Не ссы, разберемся, — одними губами прошептал Федоров.
«Вот пидорасина», — подумал Кустов.
— Окно разблокируй, курить хочу. — Козюлина шлепнула рукой по спинке федоровского кресла.
— В общественных ментах… то есть местах, не курят! — заржал Федоров. — Но дамам можно. А будешь хорошо себя вести, я тебе духи подарю. И туфли еще. Вчера у заезжих армян взяли. Они их контрабандой из Турции возят.
— Шампунь еще подари, — Козюлина выпустила струю дыма в окно и беззвучно добавила: — мудило дешевое.
На светофоре рядом с ними остановилась БМВ с помятой правой дверью. Из открытых окон «бэхи» несся тягучий гитарный риф. Кустов бросил взгляд на водителя, сильно небритого чувака в шапке носком и с опухшими глазами. Чувак смотрел прямо перед собой.
— Наркоман херов, — Кустов перевел глаза на пассажирское сиденье «бэхи». На сиденье лежал компакт-диск, на обложке которого трое осунувшихся чуваков с сильно подведенными глазами, по виду чистые пидорасы, смотрели куда-то вверх. PLACEBO — гласила надпись на диске. — Точно, наркоман. Может, досмотреть?
Кустов подумал о том, что, возможно, лежит в карманах у парня, о том, сколько с него можно будет получить, потом о том, что все, как обычно, заберет себе Федоров, стиснул зубы и отвернулся.
Let's spend the night in Jimmy Choo'sI'll give you coats and cheap shampooI'll give you nothing else to doNow we're stuck on rewind…
Let's follow the cops back home,Follow the cops back home,Let's follow the cops back home,And Rob their houses…
О чем так нудно поют свои наркоманские песни пидорасы из машины, Кустов не понимал. Да это и не имело значения. Значение теперь имел только кейс.
КОЗЮЛИНА
Серебристый кейс, стоящий на столе, то приближался, то удалялся. С каждым его приближением Катя отмечала новые и новые черты на его матовой поверхности. Извилистая микротрещина, похожая на ветку дерева, скол краски в левом нижнем углу, затертости, симметрично разбросанные по поверхности (от частого соприкосновения с коленями охранников, курьеров и водителей, его возивших). Затертости складывались в причудливую рожу, похожую на кошачью, а трещина — в продольную морщину. Помещение будто пропало. Стены, стол, два колченогих стула, компьютер, календарь над столом — все окуталось туманом и исчезло. Оставался только кейс, будто висящий в воздухе, и кто-то пыхтящий сзади. Кто-то толкающий Катино тело вперед и всасывающий назад.
