Екатерина Вильмонт - Здравствуй, груздь!
Как красиво и элегантно она курит, господи, и почему я ничего не заметил там, во Франкфурте, а теперь уже поздно… Плохо, что она работает вместе с Макой, невозможно, например, встретить ее с работы. Какое-то дурацкое наваждение, издевка судьбы… Когда я нашел жену – прекрасную, милую, нежную, мне вдруг попадается на глаза эта стерва. Она типичная стерва, иначе разве могла бы руководить издательством и выжить в наших условиях? Зачем она мне? Не знаю, знаю только, что хочу ее… Раз в сто сильнее, чем Маку… Бедная, я еще на ней не женился, а уже изменяю. Пока в мыслях только, но… Лишь бы никто не заметил, надо оторвать взгляд от нее и переключить внимание публики…
И, уцепившись за какие-то слова мужа Елены Дмитриевны о Дальнем Востоке, где так плохо с энергоснабжением, Федор рассказал какую-то байку о своих похождениях в уссурийской тайге, потом еще одну – и почувствовал, что сегодня он в ударе и все слушают, открыв рты. В том числе и Ангелина, не говоря уж о Маке. Даже Алина смотрела на него с восторгом. У него было достаточно романтическое прошлое, а хорошее чувство юмора и самоирония делали рассказ просто блестящим. Все смотрели на него, и он никого не обделял вниманием. Красуется, голубчик, подумала Ангелина, ну и пусть – все лучше, чем пялиться на чужую женщину в день своей помолвки.
Наконец Мария Дмитриевна принялась собирать грязные тарелки. Ангелина вскочила, чтобы помочь подруге.
– Ну как он тебе? – спросила она на кухне.
– А бог его знает, но определенно очень обаятелен и, несомненно, талантлив, только как-то он плохо монтируется с Макой, вернее, она с ним. А впрочем, пусть лучше будет Головин, чем какой-нибудь металлист или байкер. По крайней мере, он не наркоман, приличный вроде бы человек, с положением. Я для нее хотела чего-то другого, помоложе, посвежее, но раз она выбрала… Знаешь, мне все эти штучки Валерия с отцовским благословением, испытательным сроком и прочей чепухой поперек горла. Какой в них смысл, если они уже спят вместе?
Ангелина прекрасно понимала, что они уже спят вместе, но слышать это было почему-то больно и неприятно.
– Гелечка, а ты о нем хоть что-то знаешь?
– Совсем немного, но, по слухам, он вполне порядочный человек. Ну бабник, вероятно…
– Бабник – это даже хорошо, по крайней мере у него большой опыт и с точки зрения секса у них, я думаю, проблем не будет, а то эти верные мужья… – она состроила такую гримасу, что Ангелина фыркнула. Она отлично поняла – приятельница намекает на собственного мужа, однолюба и тугодума во всем, что не касается его профессиональной деятельности.
– И потом, в конце концов, они же не католики, разрешения римского папы на развод не потребуется. Главное – не спешить с детьми.
– Вот тут ты не права, Маруся. Ему-то уже надо спешить.
И подруги рассмеялись.
Прошло несколько дней. Федор Васильевич успокоился. Когда он не видел Ангелину, ему было куда легче. А Мака между тем постепенно внедрялась в его жизнь и уже делалась ему необходимой. Субботу и воскресенье она истово драила его холостяцкую берлогу, и немало в этом преуспела. Правда, как-то она спросила осторожно:
– Феденька, а может, мы пока поживем у меня? А тут сделаем небольшой ремонт?
– Нет, – покачал он головой, – никакого ремонта!
– Но почему? Посмотри, у тебя потолок на кухне какой грязный? Раковина вся оббитая…
– Мака, мне надо работать!
– А почему ты не можешь работать у меня? Там же две комнаты, я буду тихой, как мышка, а тут пока сделают ремонт. Ты не думай, я всем буду заниматься сама, а ты сиди себе и работай!
– Ненавижу ремонты!
– Да кто ж их любит? – засмеялась она. – Но надо!
На семейном обеде у Дуси она опять завела этот разговор. Та ее горячо поддержала:
– В самом деле, Феденька, так приличные люди уже не живут.
– А кто вам сказал, что я приличный? – засмеялся он, чувствуя, что эти бабы его дожмут. – Я совершенно неприличный, даже, можно сказать, непристойный!
– Глупости, Федя. Мака права, поживи пока у нее.
– Я говорил, что вы еще будете дружить против меня.
Мака понравилась всем членам семьи, за исключением Шурки. Та всегда при Маке хмуро сводила брови домиком, поджимала губы и забивалась куда-то.
– Ревнует, – объяснила Дуся. – Она же обожает Федора. А ремонт делать надо, и я во всем помогу Маке. Мы не будем ничего грандиозного затевать, никакого евроремонта, только самое необходимое.
– И с рабочими сами будете договариваться? – уже начал сдавать позиции Федор.
– Конечно! Ты просто возьмешь из дома то, что тебе необходимо, а потом вернешься в отремонтированную, чистенькую квартиру! – ликовала Дуся, чувствуя, что брат побежден. Сколько лет она хотела отремонтировать его квартиру – он ни в какую, а Мака живенько с ним справилась. Это понравилось Дусе. Устройство дома было ее стихией. В собственном доме было уже все устроено, доведено до совершенства, и делать практически нечего! Зато теперь можно вновь засучить рукава и усовершенствовать квартиру брата!
– Зачем? Мы лучше ее сдадим, а поживем у меня, – тихо сказала Мака, но так, чтобы Федор не слышал.
– Разумно, – согласилась Дуся и решила, что теперь ее брат в надежных руках.
– Да, а потом вы скажете, что я свалил все на слабые женские плечи, что я лентяй, захребетник и паразит.
– Почему? Ты же будешь это оплачивать, – успокоила его сестра.
Мака хотела сказать то же самое, но постеснялась, а Евдокия Васильевна словно прочла ее мысли. Хорошо, теперь у нее есть надежная союзница.
И Федор переехал к Маке, забрав лишь компьютер и кое-что из одежды. Мака взяла двухнедельный отпуск.
Но на новом месте работа не клеилась. Совсем. Голова была пуста. И компьютер тоже барахлил. Федор стал впадать в депрессию, злился, с трудом сдерживал злость, когда приходила Мака, усталая, но счастливая. Она со страстью вила гнездо.
– Ой, Федя, я купила на кухню такие обои – закачаешься.
– Лучше б ты купила гамак!
– Гамак? Зачем?
– Чтобы качаться!
– Федь, ну перестань, я же серьезно, я хочу, чтобы тебе было хорошо, уютно, а то там тараканы.
– Не выдумывай!
– Ничего я не выдумываю! На кухне и в ванной были тараканы.
– Что значит – были, а теперь их нет?
– Конечно, первое, что я сделала, выморила тараканов.
– Я их не замечал почему-то.
– Просто не хотел замечать.
– Может, ты и права…
В результате он чувствовал себя виноватым, хотя Мака ни в чем его не обвиняла. Однако по прошествии недели он как-то привык к новому жилищу, привык и компьютер. Работа постепенно налаживалась. Но однажды позвонила Ангелина. Он сразу узнал этот грудной, низкий голос, и по спине пробежали мурашки.
– Федор Васильевич, простите, Маки нет?
– Нет, она занимается ремонтом и сейчас у меня в квартире, вероятно. А вы на мобильный не звонили? – засуетился он.
– Звонила, но «абонент временно недоступен». Если можно, дайте мне ваш телефон.
Он продиктовал ей номер.
– Спасибо. Всего хорошего.
– Простите…
– Да?
– Нет, ничего.
– Тогда всего доброго.
Она повесила трубку, а он вскочил и начал метаться, как тигр в клетке. Он не помнил уже, когда его так будоражил только звук голоса. Как ни дико, даже голос ее звучит элегантно. Мака как-то обмолвилась, что Ангелина пережила какую-то трагедию. Он хотел было расспросить, но не решился, боялся выдать себя. Ох, не к месту сейчас эта вибрация, надо взять себя в руки. Но он долго еще не мог успокоиться, а потом решил, что сегодня работать уже не сможет, и отправился на кухню, сварить себе крепкого кофе. Но раздумал и лег спать, включив негромко телевизор. И увидел странный сон. Ему снилось, что он сидит в той комнате, где жил ребенком, в маленькой квартире на седьмом этаже, и вдруг слышит какой-то испуганный крик. Он подбегает к открытому окну и видит длинные, тонкие пальцы, судорожно вцепившиеся в карниз. Это пальцы Ангелины, он сразу это понял. И тут же увидел ее искаженное ужасом лицо – безумные глаза, побелевшие губы. «Помоги мне, я сейчас упаду!» – шепчет она. А он в растерянности не понимает, что ему делать, потом хватает ее за плечи, но у нее шелковая блузка, руки скользят, и тогда он в панике хватает ее за волосы, как утопающую, и втягивает в комнату. Она вся дрожит. А потом вдруг шепотом произносит: «Ах как больно, как больно… Почему спасение связано всегда с такой непереносимой болью?»
Он проснулся, вспомнил сон и испугался. Нехорошо засосало под ложечкой. Ей грозит опасность. И она нуждается во мне. И он, не рассуждая, схватил ключи от машины и ринулся вниз. Он знал, что она живет недалеко, на Беговой, однажды он подвозил к ней Маку. Стоя на светофоре, он вдруг опомнился. Что ты делаешь, идиот? Куда ты мчишься сломя голову? Ведь это был сон! Ничего, мне надо только убедиться, что с ней все в порядке. Он въехал во двор. Ее «тойоты» не было. Он набрал ее домашний телефон. Никто не ответил. А может, она сейчас сидит в ресторане с каким-нибудь кавалером, или в театре, или в гостях? А если у нее нет никакого кавалера? Да какая разница, есть кавалер или нет. Мне, главное, убедиться, что она жива. И он остался в ее дворе, не сводя глаз с подъезда. Вот к нему подкатила машина, но не «тойота», а «жигули», шестерка. Оттуда вышел мужик с большой собакой. Время тянулось медленно. И что я тут стою как идиот, скоро вернется Мака, а меня нет. Плевать я хотел на Маку! Нет, так нельзя. Мака практически твоя жена, и ты почему-то совсем не беспокоишься за нее, хотя она молоденькая красотка и мало ли что взбредет в голову каким-нибудь пьяным работягам? А тут совершенно чужая, немолодая баба. Да кому она, на фиг, нужна? И она наверняка умеет за себя постоять. Это просто идиотское сексуальное наваждение. Надо трахнуть ее, и все будет в порядке. Я забуду о ней как о прошлогоднем снеге. Нет, плохая фраза. Забуду ее как прошлогодний снег. И нужна она тебе как прошлогодний снег. Но тут во двор въехала знакомая «тойота». Вот и слава богу, с облегчением вздохнул он. Посмотрю только на нее, и все, поеду домой со спокойной душой. Домой – душой, паразитическая рифма, отредактировал он сам себя, напряженно следя, как она вылезает из машины. И вдруг произошло нечто кошмарное, как в плохом кино. Два парня подскочили к ней, отшвырнули, по-видимому вырвали ключи. Она упала в грязь и осталась лежать. Один из нападавших уже сел за руль, а второй еще только обежал машину, чтобы сесть рядом, но тут Федор мгновенно развернул свою машину, преградив им дорогу, выскочил и свистнул так, что задрожали стекла в нижних этажах.
