Чарльз Буковски - Почтамт
– Бетти! Бетти! Ты как?
Я повернул ручку. Дверь была незаперта. Разворошенная постель. На простыне ржавело громадное кровавое пятно.
– Ох, блядь! – сказал я и огляделся. Все бутылки пропали.
Я обернулся. Пожилая француженка, владелица меблирашек. Стоит в дверях.
– Она в окружной больнице. Ей было очень плохо. Вчера ночью я вызвала «скорую помощь».
– Она выпила всю эту дрянь?
– Ей помогли.
Я сбежал вниз по лестнице и прыгнул в машину. Оказался в больнице. Я хорошо знал это место. Мне сказали номер палаты.
В крошечной комнатке стояло три или четыре кровати. На одной напротив меня сидела женщина, жевала яблоко и смеялась с двумя посетительницами. Я задернул шторку вокруг кровати Бетти, сел на табурет, склонился над ней.
– Бетти! Бетти!
Я дотронулся до ее руки.
– Бетти!
Ее глаза открылись. Они снова были прекрасны. Ярко, спокойно синие.
– Я знала, что это будешь ты, – проговорила она. И закрыла глаза снова. Губы у нее потрескались.
В левом уголке рта запеклась желтоватая слюна. Я взял влажную салфетку и вытер. Я умыл ей лицо, руки и шею. Взял еще одну салфетку и выжал капельку воды ей на язык. Потом еще чуть-чуть. Смочил ей губы. Поправил волосы. Я слышал, как за шторками смеялись женщины.
– Бетти, Бетти, Бетти. Прошу тебя, попей водички, всего один глоточек, не очень много, один глоточек.
Она не отвечала. Я пытался напоить ее 10 минут. Никак.
В уголках рта снова выступила слюна. Я ее стер.
Потом поднялся и отодвинул шторку. Посмотрел на трех женщин.
Я вышел и обратился к сестре за конторкой.
– Послушайте, почему ничего не делают той женщине в сорок пять-вэ? Бетти Уильяме?
– Мы делаем все, что можем, сэр.
– Но там никого нет.
– Мы проводим регулярные обходы.
– Но где же врачи? Я не вижу ваших врачей.
– Врач ее смотрел, сэр.
– Почему вы просто бросили ее там?
– Мы делаем все, что можем, сэр.
– СЭР! СЭР! СЭР! ХВАТИТ МНЕ СЭРКАТЬ, А? Да спорим, если б на ее месте был президент, или губернатор, или мэр, или какой другой богатый ублюдок, в палате от докторов бы не продохнуть было, и они бы что-нибудь делали! Почему вы просто даете им умереть? Разве грех быть бедным?
– Я уже сказала вам, сэр, мы сделали ВСЕ, что могли.
– Я вернусь через два часа.
– Вы ее муж?
– Я раньше был ее гражданским мужем.
– Можно записать ваше имя и номер телефона? Я продиктовал и поспешил наружу.
10
Похороны назначили на 10.30 утра, но уже припекало. На мне был дешевый черный костюм, купленный и подогнанный в спешке. Мой первый новый костюм за много лет. Я отыскал сына. Мы ехали в его новом «мерседес-бенце». Я вышел на его след по клочку бумаги с адресом его тестя. Два междугородных звонка – и он у меня в руках. К тому времени, как он приехал, его мать умерла. Она умерла, пока я звонил. Этот парень, Ларри, никогда не вписывался в общество. У него была привычка угонять машины друзей, но в промежутке между друзьями и судьей ему все сходило с рук. Потом его зацапала армия, и ему как-то удалось пролезть в учебную программу, поэтому он, когда демобилизовался, попал на хорошо оплачиваемую работу. И тут-то перестал навещать мать – когда получил хорошую работу.
– Где твоя сестра? – спросил я.
– Не знаю.
– Хорошая у тебя машина. Даже мотора не слышно.
Ларри улыбнулся. Ему понравилось.
На похоронах нас было всего трое: сын, любовник и недоразвитая сестра хозяйки меблирашек. Ее звали Марша. Марша никогда не раскрывала рта. Она просто сидела с бессмысленной улыбкой на губах. Кожа у нее была белая, как эмаль. На голове – копна мертвых желтых волос и плохо сидящая шляпка. Маршу сюда вместо себя отправила хозяйка. Самой ей нужно было присматривать за меблирашками.
Разумеется, я был с очень мерзкого похмелья. Мы остановились хлебнуть кофе.
Похороны уже шли не так, как полагалось. Ларри поругался с католическим священником. Тот сомневался, была ли Бетти ревностной католичкой, и не хотел проводить службу. Наконец решили, что он отслужит половину. Ладно, полслужбы лучше, чем вообще никакой.
Даже с цветами получился косяк. Я купил венок из роз, из разных роз, и их сплели в венок. Цветочная лавка полдня его плела. Барышня из цветочной лавки знала Бетти. Они вместе пили несколько лет назад, когда у нас с Бетти были дом и собака. Делси звали барышню. Мне всегда хотелось забраться к Делси в трусики, но так и не удалось.
Делси позвонила мне.
– Хэнк, да что там такое с этими гадами?
– С какими гадами?
– С этими, в похоронном бюро?
– В чем дело?
– Ну, я отправила мальчишку на грузовике отвезти твой венок, а они не хотели его впускать. Сказали, что закрыто. Сам знаешь, туда путь не близкий.
– И что, Делси?
– Наконец они разрешили ему занести венок, но не дали положить его в холодильник. Поэтому мальчишке пришлось оставить венок внутри. Что за херня творится с этими людьми?
– Не знаю. Что за херня с людьми повсюду?
– Я не смогу приехать на похороны. У тебя все нормально, Хэнк?
– А может, приедешь меня утешить?
– Придется Пола взять с собой. Пол был ее мужем.
– Ладно, не стоит.
И вот мы ехали на половину похорон. Ларри поднял голову от кофе.
– Я напишу вам про памятник попозже. У меня сейчас больше денег нет.
– Хорошо, – ответил я.
Ларри расплатился за кофе, мы вышли и влезли в «мерседес-бенц».
– Постой минутку, – сказал я.
– Что такое? – спросил Ларри.
– Мне кажется, мы кое-что забыли. Я вернулся в кафе.
– Марша.
Та по-прежнему сидела за столиком.
– Мы уезжаем, Марша.
Она поднялась и пошла за мной к выходу.
Священник читал свою муру. Я не слушал. Стоял гроб. В гробу лежало то, что раньше было Бетти. Стояла жара. Солнце опускалось одной желтой простыней. Вокруг летала муха. На половине полупохорон явились двое парней в робах. Они несли мой венок. Розы завяли, завяли и умерли на жаре, и парни прислонили эту штуку к ближнему дереву. Под конец службы мой венок наклонился и упал лицом вниз. Никто его не поднял. Затем все кончилось. Я подошел к священнику и пожал ему руку:
– Спасибо.
Тот улыбнулся. Улыбались теперь двое: священник и Марша.
На въезде в город Ларри снова сказал:
– Я напишу вам про памятник. Я до сих пор жду этого письма.
11
Я поднялся к себе в 409-ю, выпил скотча пополам с водой, вытащил из верхнего ящика немного денег, спустился по лестнице, сел в машину и поехал на бега. Подъехал как раз к первому заезду, но играть не стал, поскольку не успел почитать программу.
Я пошел в бар выпить и увидел, как мимо проходит эта высокая квартеронка в старом плаще. Одета неважно, да я и сам не лучше – вот и позвал ее, негромко, но так, чтоб услышала:
– Ви, малышка.
Она остановилась, подошла.
– Привет, Хэнк. Как дела?
Я знал ее по центральному почтамту. Она работала на другом участке, возле поилки, но казалась дружелюбнее прочих.
– Тоска. Третьи похороны за два года. Сначала мама, потом отец. Сегодня – одна старая подруга.
Она что-то себе заказала. Я открыл программу.
– Давай посмотрим второй заезд.
Она подошла и оперлась на меня кучей ноги и груди. Под этим плащом что-то было. Я всегда ищу непубличную лошадь, которая может обставить фаворита. Если же нахожу, что фаворита обойти никто не может, ставлю на фаворита.
После тех двух похорон я приходил на бега и выигрывал. Что-то есть такое в похоронах. От них лучше разные вещи видишь. Каждый день бы похороны – глядишь, и разбогател бы.
6-я лошадь на голову уступила фавориту в забеге на милю. Фаворит обошел 6-ю после форы в два корпуса на начале отрезка. 6-я котировалась 35/1. Фаворит в этом забеге шел 9/2. Оба оплачивались в одном классе. Фаворит набрал 2 фунта, 118 вместо 116. 6-я по-прежнему несла 116, но они поменяли жокея на менее популярного, к тому же дистанция – миля и одна 16-я. Толпа прикинула, что если фаворит нагонит 6-ю на миле, то на оставшейся 1/16-й мили уж точно поймает. Логично, кажется. Но бега не подчиняются логике. Тренеры вводят своих лошадей в неблагоприятных, казалось бы, условиях, чтобы деньги публики на лошади не залипали. Смена дистанции плюс замена на менее популярного жокея – все указывало на галоп к хорошей цене. Я посмотрел на табло. Утренняя строка была 5. Сейчас табло гласило 7 к 1.
– Шестая лошадь, – сказал я Ви.
– Не-а, вылетит, – ответила та.
– Ага, – сказал я, пошел и поставил 10 на победителя, на 6-ю.
6-я взяла форы от самых ворот, впритирку прошла заграждение на первом повороте, а потом под легким поводом ушла вперед на корпус с четвертью на обратном отрезке. Весь табун – за ней. Они думали, что 6-я поведет их на повороте, затем откроется в начале отрезка и тут они наступят ей на пятки. Стандартная процедура. Но тренер дал жокею совершенно другие инструкции. В начале поворота парень отпустил тетиву, и лошадь прыгнула вперед. Другие жокеи не успели еще и в седла сесть, а 6-я уже гнала на четыре корпуса впереди. В начале отрезка этот дал лошадке чуть-чуть продышаться, оглянулся, а затем снова вжарил. Вроде вылезаю. Тут фаворит, 9/5, оторвался от стаи – ну и двигался же этот сукин сын. Корпуса просто пожирал, гнал и гнал вперед. Похоже, он собирался и мою лошадку проскочить. Фаворитом была 2-я лошадь. На середине отрезка 2-я отставала от 6-й всего на полкорпуса, и тут парень на 6-й пустил в дело хлыст. А мальчонка на 2-й пустил его в ход уже давно. Так они и прошли остаток отрезка, в полкорпусе друг от друга, так и пришли к финишу. Я посмотрел на табло. Моя лошадь поднялась до 8 к 1. Мы снова пошли в бар.
