Андрей Астанин - Песни улетающих лун
Вечер был душным; нагретые за день деревья пахли свежестью древесины; сквозь их корявые руки, рассеянные лиственным абажуром, мелькали осколки заката; верхушки огромных сосен алели отблесками зари.
Наконец, в просвете между деревьями показалось поле. Мальчик спустился в заросший паречкой овражек, обрамляющий эту сторону леса, и уже собирался выбраться на другую сторону, как вдруг прямо перед собой услышал приглушенные стоны.
Янкель, испуганный и удивленный, нырнул в кусты; затем осторожно выглянул.
Шагах в десяти от него, скрытая от поля полуразвалившимся ометом, уронив в солому руки и голову, стояла на коленях совершенно голая Клавдия Высатинская; одежда ее была кучей накидана рядом. Потное, с закрытыми глазами, лицо женщины, обращенное в его сторону, показалось сейчас мальчику отталкивающим и злобным. Такой же нагой, как жена, Иосиф стоял за ней, опустив ей на бока руки; дыша тяжело, прижимался и прижимался к ее приподнятому бесстыже заду… Они занимались тем же, чем в открытую занимались лошади, коровы и овцы, как будто пытались им подражать, однако в этой игре людей было что-то загадочное и страшное…
Янкель, впервые в жизни видевший то, что он видел, то торопливо нырял головой в кусты, то снова, не в силах побороть какой-то бурлящей и темной силы, выглядывал из-за ветвей. Сердце его билось в груди отчаянным боем. Выпорхнувшие неизвестно откуда бабочки — белые, синие, пурпурные с осыпанными золоченной пыльцою крылышками — кружились над его головою цветною взволнованной тучей…
— Ну маманя, расскажи! — Михась, вечный нытик и попрошайка, все еще продолжал скулить, все просил о какой-то не нужной никому сказке.
— Да расскажи ты им, работа твоя никуда не денется, — Иосиф закрыл заслонку, поднялся. Уже выходя из комнаты, опять весело, заговорщически подмигнул гостю. ( “Знает, знает!” — совсем растерявшись, подумал Янкель.)
— Ну добре, добре, — вздохнула, поднимаясь и возвращаясь к столу, Клавдия. — Одно условие: чтобы потом мне до ужина не мешали. Итак, — голос ее вдруг стал таинственным, как у произносящей заклинание ведьмы, — слушайте. Однажды, давным-давно, красавец литовский князь, проезжая мимо речки Ужени, остановился в нашем лесу на ночлег…
И в это самое время частыми оглушительными хлопками послышались выстрелы. Женщина, оборвав свою сказку, вздрогнула, в ужасе схватилась за голову; потом лица Клавдии, маленького Михася и спящего на полатях деда Ивана исчезли; в комнату с треском и скрипом полезли со всех сторон ветви кустов и деревьев…
Яков открыл глаза и увидел бегущую на него дорогу.
Глава третья. Медведица
1Генерал НКВД Яков Шейнис открыл глаза, вопросительно посмотрел на шофера. Он уже понял, что задремал в машине, однако не мог сказать, приснились ли ему или же прозвучали в реальности перебившие сказку выстрелы. Освобожденная Белоруссия поднималась со всех сторон зеленеющими холмами, величественно и безмолвно плыла навстречу; на горизонте руины литовского замка царапали редкие облака.
Оглядевшись по сторонам и никого не увидев, Яков спросил:
— Стреляли или мне показалось?
— Стреляли, — шофер, приземистый лысый поляк лет сорока пяти, пальцем показал на дорогу. — Там, впереди где-то.
— Прибавь-ко газу.
Через минуту они догнали хвост растянувшейся по дороге роты. Солдаты были оживлены, в кабину “виллиса” залетали обрывки хохота.
Яков приказал шоферу остановиться; высунувшись из машины, обратился к ближайшим ему солдатам:
— Кто здесь стрелял?
Сразу несколько веселых, красных от смеха лиц повернулось к нему.
— Медведицу пугнули, товарищ генерал.
— Какую еще медведицу? Кто здесь главный?
К “виллису” уже подбегал дебелый пожилой старшина.
— Старшина Казилин, товарищ генерал.
— Объясните, что здесь происходит, — выходя из машины, приказал Яков.
— Тут вот какое дело, товарищ генерал. — В тоне старшины чувствовалось то же нескрываемое веселье, что прыгало и в глазах солдат. — Вчера около Тасницовки медведица с медвежонком дорогу переходили, прям перед нами, — а мы как раз обедать присели. Перешли они, значит, дорогу, в лес уже направлялись, а тут рядовой Малой (старшина кивнул головой на белобрысого солдата лет девятнадцати) возьми да и окликни звереныша. Показывает ему сгущенку, льет себе на язык: гляди, мол, как вкусно. Медвежонок остановился и смотрит так с любопытством, — подойти, однако ж, боится. А Малой сам навстречу ему идет с этой чертовой банкой, манит: иди, дескать, я и тебя угощу! Потом поставил сгущенку возле дороги, а сам отошел, чтобы зверь не пугался (на свое счастье отошел!). Ну а медвежонок не выдержал, любопытство его одолело, пошел осторожно так к банке, а сам то на нее, то на нас поглядывает. Мы все даже есть перестали, следим, подойдет он к сгущенке нашей или не подойдет. И вот, когда он уже в двух шагах был, — как вдруг бабахнет у него под ногами, и — земля вверх… Все только и успели в траву попадать. А когда поднялись, глядим: там, где звереныш стоял, только воронка виднеется. Никто и не думал, что мины здесь… Медведица, та в чащу бросилась, орет дурным голосом. Уже потом мы видели, когда уходили, как она вокруг воронки той ходит и, верите ли, будто бы плачет… Ну а сегодня уже, вот только что, Малой отправился по своей великой нужде, — тут лицо старшины расплылось в улыбке, — за те вон кусты, а через минуту как выскочит: штаны на ходу натягивает, орет, как оглашенный. А за ним… — не докончив фразы, Казилин расхохотался. Но Яков и не думал смеяться, и старшина, осекшись, перешел на серьезный тон: — Видно, она за нами всю ночь шла, товарищ генерал. Может, решила, что мы ее медвежонка сгубили, или не понимает куда, он исчез, ищет…
Старшина замолчал, растерянно глядя на Якова. Шейнис, ни слова не говоря, лишь раздувая ноздри, как хищник жертву, ощупывал глазами его лицо. Уже через четверть минуты под этим взглядом Казилин начал дрожать мелкой дрожью.
Яков с удовольствием видел, что от хорошего настроенья солдат не осталось даже следа. Все те, кто стоял рядом с машиной, в смущении опускали лица, не желая встречаться глазами с угрюмым энкавэдэшником. Только тот самый Малой, который и был виновником происшествия, обращаясь к стоящему рядом товарищу и не замечая, как отчетливо слышится его голос, радостно сообщил:
— У меня, Витек, от страха, когда я ее увидел, все то, что из задницы вылезло, обратно туда полезло… — Товарищ его в ответ скорчил страшную мину, и Малой, поняв, осекся и побледнел.
Наконец, когда молчание стало невыносимым, Шейнис тихо сказал:
— Так значит вам, товарищи бойцы, патроны выдают, чтобы медведей пугать…
Недоброе, опять повисло молчание.
Яков вдруг усмехнулся одними губами (серые же глаза по-прежнему оставались колючими).
— Убили хоть медведицу-то?
Запинаясь, Казилин проговорил:
— Да я вот, товарищ генерал, уж приказал не убивать ее. Так она вчера о медвежонке своем убивалась, что как будто и жалко мне стало…
— Поехали, — сказал Яков шоферу, садясь в машину.
Машина уже скрылась за поворотом, а солдаты не двигались с места; уныло смотрели в ту сторону, где она исчезла. Казилин стоял, весь пунцовый от перенесенных унижения и испуга; отвернувшись, чтобы никто не слышал, вполголоса сочно выругался.
— Ну что встали, как вкопанные? — крикнул он раздраженно и, обгоняя двинувшуюся роту, задумчиво, не очень уж громко, но и не очень тихо, добавил: — А тебя бы я, товарищ Абрам, ни за что бы не пожалел…
Они встретили медведицу сразу, как только поднялись на холм. Животное, загораживая проезд, стояло посреди большака.
“Виллис”, не доезжая, остановился. Яков улыбнулся криво, достал из кобуры пистолет. Снимая оружие с предохранителя, вышел из машины и сделал пару шагов навстречу зверю.
— Ну, иди отсюда.
Между ним и медведицей было шагов пятнадцать. Животное не шевелилось; два черных глаза смотрели внимательно в волчьи глаза генерала. Тогда он передернул затвор; прицеливаясь, вытянул руку.
— Ну…
Медведица продолжала стоять неподвижно.
Яков выстрелил в воздух. Животное жалобно зарычало; виляя широким задом, затрусило в сторону леса.
— Зря вы ее не убили, товарищ генерал, — сказал шофер, когда Яков вернулся в машину. — Она же бешеная, сожрет кого-нибудь.
Шейнис молчал, и шофер понял, что продолжать разговор не стоит.
Пару часов они ехали молча. Яков, задумавшись, наблюдал, как под колесами разваливается дорога и, охраняя ее, летят навстречу машине тополя и березы. Они проехали разрушенную водонапорную башню, смешанный небольшой лесок, наполовину уничтоженный артиллерийским обстрелом, застывший посреди поля “тигр” с искалеченной башней. Унылые картины смерти и запустения, чередуясь, томили душу.
