Джала Джада - Сократ и афиняне
Ваш город и народ обречены. Азамурт с самого начала не собирался кого-либо пощадить. Он мстит.
— Мстит? — удивленно спросил Тармак. — Кому и за что?
— Лафтия, как и предсказал отец в ту лунную ночь в пустыне, стала красавицей. Хотя она и была моей рабыней, к ней в семье относились, помня ее слова, что она дочь вождя своего племени, как к знатной пленнице. Когда ей исполнилось 15 лет, Азамурт хотел ее выкупить у меня и сделать своей наложницей. Я, она и отец не захотели и отказали. Азамурт затаил обиду и ненависть. При его жестокости и мстительности таких обид не забывают и не прощают.
Лафтия, случайно подслушав распоряжения Азамурта, поняла, что он намерен уничтожить всех: меня, сына, ее и весь ее народ. Несмотря на молодость и физическую слабость, Баш-ир, благодаря богам, хороший политик и полководец. Он умеет хитроумно планировать сражение, умеет угадывать планы врага. Его советами неоднократно пользовался и сам Азамурт. Зная эти способности Баш-ира, Азамурт никогда не оставит его в живых.
Понимая это, Лафтия приняла единственно возможное и верное решение: на ходу она рассказала сыну про намерения Азамурта, велела догнать меня и все рассказать. Она решила, что заодно он будет еще и переводчиком. Про купца она не знала.
— Я знаю, о каком купце речь, — проговорил резко Тармак. — Задержать и привести его сюда, — приказал он одному из воинов у входа. Случайно взгляд Тармака упал на шамана, и ему показалось, что шаман чрезвычайно испуган.
Анмар также заметил, как побледнел Салямсинжэн при последних словах вождя. Глядя на шамана, Анмар подумал, что тот, как и Азамурт, получив отказ Хайрийи, затаил обиду и ненависть. И такой же злопамятный и жестокий. Смутные подозрения стали переплетаться с такими же смутными догадками и предположениями.
Привели купца Килсана.
— Есть два вида презренных людей: трусы и лжецы. Ты, — обратился Тармак к Килсану, — лжец. Что ты должен был сообщить послу?
По бледному лицу торговца стало видно: он понял, что разоблачен и отпираться бесполезно.
— Я — купец, а не воин. Он, — Килсан показал рукой на посла, стоящего около Тармака, — требовал, чтобы я указал, где главные ворота. Он хотел перебить со своими воинами стражу и впустить прячущиеся у стен городища группы лазутчиков. Я — купец, а не воин, — повторил он, — я отказался, он угрожал. Он сын, хоть и приемный, вождя. И имеет право наследства трона гуртов. Его угрозы не пустые слова.
Торговец говорил все смелее и громче, поглядывая на шамана, который, хотя и смотрел, опустив голову, на землю, но будто одобрительно кивал головой, шевеля толстыми, словно смазанными гусиным жиром, губами.
— Ты и вчера отказался указать гуртам, где ворота? — спросил Анмар, когда Тармак жестом дал ему разрешение говорить.
Килсан резко повернулся к Анмару. На мгновение в глубине его глаз мелькнули искры испуга и ненависти, но он быстро взял себя в руки.
— О чем говорит охотник Анмар? — спокойно, но чуть медленнее спросил он.
Анмар рассказал про случай со шкуркой бобра. И про вчерашнюю встречу купца с воинами гуртов в лесу.
Истилах шепотом переводил разговор в баете отцу.
— Уведите и приготовьте все для жертвоприношения, — приказал Тармак шаману, указывая на торговца Килсана. Решение Тармака было воспринято всеми присутствующими как справедливое. Никто не усмотрел в этом нарушение закона гостеприимства. Коварная и двуличная роль купца была всем ясна. И никто не заметил того, как шаман и купец быстро обменялись взглядами. Еле заметная улыбка тонкой змейкой проскользнула по губам торговца, и невдомек было присутствующим, какие страшные и подлые мысли расползались, словно маленькие гадюки, в это время в голове шамана, который вышел из басты вслед за торговцем Килсаном, конвоируемым стражниками.
— Отцы родов знают свое место на стенах, проверьте подготовку к защите, всем раздайте все оружие, отведите детей в укрытия, организуйте охрану и учет раздачи еды и воды. После короткого обсуждения, решив, кто и чем должен заниматься, старейшины разошлись. В баете остались Тармак, посол с сыном и Анмар. Тармак долго вглядывался в лицо Баш-ира. Потом, обернувшись к послу, сказал:
— Твою жену Лафтию в детстве звали Бадрийя. Она моя родная сестра, пропавшая более двадцати лет назад. А твой сын приходится двоюродным братом моей дочери… его жены, — Тармак ласково посмотрел на печально опустившего голову Анмара, — которая сейчас в руках воинов, пришедших с тобой.
7
Мне все это надоело. Кто-то обидел моих землероек. Плачут. Место, где они ведут свои раскопки, приглянулось каким-то бизнесменам, которые решили тут что-то построить. Место очень красивое! На высоком берегу. Вид на реку. Скоростной проспект рядом. Вот и хотят бульдозерами все сровнять, чтобы ученые-очкарики не копошились под ногами, когда пахнет такими деньгами. Говорят, что власти не верят, что здесь есть что-то ценное. Тоже, наверно, имеют в виду клад. Смешно, но эти чудаки-археологи устроили что-то вроде охраны, сидят тут теперь и по ночам. Костры жгут. Рожи в темноте, как у этих… ну… гуртов…
— Вождь, разреши я и муж твоя дочь идти за стену, — обратился посол к Тармаку на ломаном языке, демонстрируя, что не только сын, но и он научился языку своей жены. — Баш-ир остается ты рядом. Он и Лафтия здесь родина. Я искать Лафтия надо. Он искать своя жена.
Посол говорил медленно, с трудом подбирая слова. Решив, что могут не понять его истинных намерений, он попросил сына переводить и стал говорить на языке гуртов.
— Вождь, разреши нам с мужем твоей дочери поохотиться за стеной городища. Мой сын нашел родину своей матери, — указал он на Баш-ира. — Значит, и свою. Ему возвращаться смертельно опасно. А я помогу найти твою дочь и сестру своего сына, жену этого ловкого, как я понял, охотника. Она, скорее всего, еще недалеко. Воины ждут меня. Мы спасем ее, и он, — посол посмотрел на Анмара, — вернется с ней в городище.
— А ты? Тебе тоже нельзя возвращаться в лагерь Азамурта. Оставайся с нами. Нам бы воины, знающие врага… нападающих очень пригодились.
— У вас нет никаких шансов против гуртов. Это хорошие воины. Они завоевывали и разрушали крепости более крепкие и многочисленные.
— Зачем же тогда ты оставляешь здесь сына? Мне заложники не нужны. Я верю тебе.
— Спасибо. Но у меня есть план, который может спасти вас. Для этого мне нужно пробраться в шатер Азамурта. У меня с ним личные счеты. Мне нужно найти Лафтию. Я обещал ей, что сам приведу ее на родину, к соплеменникам. Я тоже вождь своего народа. Вождь не может обманывать. Вожди и правители должны всегда выполнять свои обещания, иначе они загубят свой народ.
Тармак внимательно посмотрел в глаза посла. Потом спросил:
— Она была счастлива с тобой?
— Я был счастлив с ней. Богиня Будур сдержала обещание, данное в пустыне. А она любила сына и тосковала по родине.
Вождь подошел к Анмару, обнял его и тихо сказал:
— Когда найдете Хайрийю, она пусть идет в городище, а ты не оставляй его, собери своих братьев и охотников, помогите ему найти жену и убить Азамурта. Идите.
Истилах, хотя и слышал эти слова, отцу переводить не стал. Посол молча обнял сына и пошел вслед за Анмаром.
Анмар и посол вышли из басты. Охотник пригласил чужеземца жестом идти за ним. А сам на ходу стал что-то объяснять подбежавшему к нему такому же молодому, как он сам, охотнику, который внимательно слушал, кивая время от времени головой. От света костров их лица были похожи на красные маски. Подтвердив взмахом руки, что он все понял, охотник торопливо зашагал к воротам из городища.
Войдя в свое жилище, Анмар почувствовал горечь, сожаление и стыд за то, что отпустил Хайрийю одну. Без хозяйки дом был пуст. Анмару стало одиноко, холодно и тоскливо. Он подал стоящему молча послу пояс с кинжалом. От копья и увесистой дубинки тот отказался, выбрав топор с длинной ручкой из лиственницы. Кроме двух ножей на поясе, у Анмара был еще слегка согнутый меч, лук и стрелы с костяными и железными наконечниками.
У ворот они встретили Тармака с Баш-иром, обсудили варианты действий и еще некоторые детали. Анмар почувствовал на себе твердый, но по-братски теплый и дружелюбный взгляд своего пленника. Подняв голову, он встретился с ним глазами. Баш-ир в ответ улыбнулся, и Анмар, поддавшись неясному чувству, нахлынувшему из глубин души, подался вперед и порывисто обнял его. Тармак и посол не проронили ни слова.
Стражники толпой пошли провожать до ворот посла, который направился туда, где оставил сопровождавших его воинов-гуртов. Как и предполагали, именно они схватили Хайрийю. Но ее здесь уже не было. Десятник доложил, что отправил ее с двумя сопровождающими обратно в лагерь и приказал дожидаться, пока они не вернутся. Посол, не скрывая досады, высказал с угрозой десятнику свое недовольство. Десятник слушал, покорно опустив голову. Но по тому, как по его лицу мелькнула злобная усмешка, посол понял, кому поручено стать его убийцей. С оставшимися четырьмя воинами стали спускаться по склону к берегу Афры. По тропинке шли тихо, гуськом. Впереди шли два воина, потом посол, за ним еще один воин и замыкал ряд десятник, который, увидев пояс с кинжалом и боевой топор в руках посла, удивился. Но успокоился, когда посол объяснил, что это знаки отрицательного ответа жителей городища, не пожелавших сдаться на милость победителей. Посол некоторое время чувствовал близко за своей спиной шумное, как казалось, горячее дыхание воина и десятника, которое потом вдруг стихло. Остановились. Молча прислушались. Кроме легкого шелеста листьев, в темном лесу ничего не было слышно. Даже птицы умолкли. Выждав некоторое время, посол повелительным жестом приказал одному из воинов вернуться и посмотреть, где отставшие воин и десятник. Через мгновение оба воина тоже были мертвы. Одного пронзила меткая стрела Анмара прямо в горло. Второй упал от удара боевого топора с длинной ручкой. Анмар переоделся в одежду десятника, меч которого взял посол. Приложив ладони к губам, Анмар издал крик ночной совы, на зов которой скоро появился молодой охотник, с которым недавно Анмар разговаривал в городище, с другими охотниками, ставшими теперь воинами. Трое переоделись в одежды убитых гуртов. Ночь, как и жизнь, коротка, когда надо и хочется сделать много. Нужно было торопиться.
