Нинни Хольмквист - Биологический материал

Каждый день с двух часов я принимала участие в научном эксперименте, где людей проверяли на выносливость. Это было вполне безопасно за исключением того, что у меня воспалилась надкостница и в организме обнаружили недостаток витаминов и минералов, впрочем, его-то они и надеялись обнаружить и измерить. Я смертельно уставала, у меня постоянно болели мышцы от перенапряжения и кружилась голова, поэтому мне приходилось много спать и есть больше обычного. Но я не жаловалась. Наоборот, я все время думала о том, как же мне повезло, Пока я принимала участие в этом эксперименте, мне не грозила донорская операция. Мне не нужно было сдавать ни кровь, ни плазму, потому что я была слишком измождена. О, как я обожала эту усталость, это изнеможение. Они были моими лучшими друзьями, моим ангелом-хранителем. В первые месяцы моего пребывания в отделении большинству пришлось расстаться с тем или иным органом: Эрик отдал часть печени, у Алисы они забрали роговицу и яйцеклетки для производства стволовых клеток (парадокс, но у нее они еще функционировали), Эльса тоже отдала яйцеклетку и кожу, Лена — одну почку, Юханнес — часть тонкого кишечника — в ходе нового эксперимента, ранее не проводившегося. А Ваня, которая встречалась с Эриком, легла на операцию по пересадке сердца и легких и, само собой разумеется, больше не вернулась. Эрик был безутешен.

Все в отделении вращалось вокруг научных экспериментов над людьми. Ведь именно ради них мы все здесь и были. Ведь именно ради них нам старались как можно дольше сохранять жизнь. Случалось, что самые выносливые жили в отделении шесть-семь лет, прежде чем у них забирали сердце или другой жизненно важный орган. Ведь это было отделение резервного банка. Сперва тяжелобольным людям пересаживали искусственно выращенные органы из их собственных клеток, если это было невозможно, то старались использовать органы молодых людей, попавших в аварию со смертельным исходом. «Ненужных» черед наступал, только когда все другие методы были исчерпаны или когда нужно было спешить. Таким образом, все это — вся эта «ферма веселых поросят», как ее нарекла Эльса, была, в общем-то, весьма гуманным заведением.

9

Прошел еще месяц, и настал апрель. Была суббота. Ждали прибытия девяти новых «ненужных». Одну из новеньких поселили в комнату Майкен. Я сидела в халате поверх пижамы на диване в гостиной, пила кофе и читала книгу, когда она появилась в дверях в сопровождении Дика и Генриетты.

Высокая, стройная, она обладала той стройностью и изяществом движений, которую принято называть женственностью. Кожа у новенькой была очень белая, эту белизну подчеркивали черные как вороново крыло волосы, неестественно красные губы и огромные испуганные глаза. Генриетта несла ее сумку, а Дик — зимнее пальто. Я подумала, что, наверно, там снаружи выдался очень холодный апрель или она просто мерзлявая по природе. Или это пальто ей так дорого, что она не могла с ним расстаться. Ведь в отделении верхняя одежда не нужна, и женщина должна была об этом знать: это написано в брошюре. Мои собственные куртка и сапоги так и лежали нетронутыми в шкафу с самого дня моего приезда.

Дик представил нас друг другу. Новоприбывшую звали Виви. Рука у нее была холодная и влажная. В глазах — смертельный испуг.

— Если у тебя будут вопросы или тебе просто захочется с кем-то поговорить, то я буду здесь, в гостиной, или в моей комнате. На двери написано «Доррит Вегер». Не бойся, ты мне не помешаешь.

— Спасибо, — пробормотала Виви и пошла дальше по коридору следом за Диком и Генриеттой.

В тот же вечер был праздник. За столом я сидела вместе с Виви, Эриком и Алисой, и это был не самый приятный ужин в моей жизни. Виви была напряженной и молчаливой, Алиса выглядела довольно пугающе со своим невидящим глазом, щетиной, грубым голосом, выступающим адамовым яблоком и низким мужским смехом. И в добавление к этому Эрик после смерти Вани был в такой депрессии, что не мог ни есть, ни говорить. Он угрюмо молчал и ковырял вилкой в тарелке. Хорошо еще, Алиса была, как всегда, в хорошем настроении, она рассказывала веселые истории и старалась всех приободрить, Потом я отвела ее в бар, где мы пробовали разные фруктовые напитки с цветными зонтиками. Бармен был новый, так что ему впервые представился шанс продемонстрировать свое искусство. Я заказала бананово-лаймовый коктейль под названием «Зеленый банан»: желто-зеленого цвета, он был украшен полосатым зонтиком и долькой лайма. На вкус он был одновременно приторно-сладким и едко-кислым, что и составляло его главную изюминку. Виви заказала себе «Малиновый рок» — коктейль из свежевыжатого апельсинового и малинового сока с красно-синим зонтиком. Края бокала были украшены синим сахаром.

— Какой вкус? Карамель? — спросила я.

Виви лизнула кончиком языка сахар и покачала головой:

— Черника.

Больше она ничего не сказала. Только подносила стакан к губам, но почти не пила. Я не знала, что сказать, робко улыбалась и разглаживала невидимую складку на вечернем платье, которое надела впервые за время пребывания в отделении. В нем я чувствовала себя красивой и сексуальной. Так мы и стояли: Виви, напуганная и застенчивая, и я, неуверенная ни в себе самой, ни в своей новой роли опекуна. К счастью, ситуацию спасло появление Эльсы. Вспотевшая после танцев, но радостная и счастливая, она воскликнула:

— Какие пестренькие коктейли! Если в них еще и алкоголь есть, вечер можно считать удавшимся.

— Увы, — ответила Виви и улыбнулась. Впервые с момента нашего знакомства я увидела, как она улыбается.

Я представила их с Эльсой друг другу, и они тут же начали оживленно болтать. Удивительно, но они с первой секунды нашли взаимопонимание. Эльса заказала «Черную ночь» — коктейль почти черного цвета в высоком узком стакане с двумя трубочками — черной и полосатой черно-красной — и с чем-то красным на дне, наверное с карамелью. Наклонившись и взяв трубочку в рот, она сделала первый осторожный глоток под нашим пристальным взглядом. Выпустив трубочку, Эльса констатировала:

— Пить можно. Странно, но вкусно.

Виви отставила в сторону недопитый апельсиново-малиновый коктейль и тоже заказала себе «Черную ночь». И я тоже уже собиралась последовать их примеру, как перед нами возник Юханнес, Кивнув Эльсе и Виви, он взял мою руку в свои и сказал:

— Доррит, ты сегодня просто восхитительна! — С этими словами он нагнулся и поцеловал мою руку. — Могу я пригласить тебя на танец?

Я ответила «да», и уже через секунду мы были на танцполе. Играла медленная песня. Певец пел низким, хриплым голосом. Юханнес вел, и я следовала за ним. Платье кружилось вокруг лодыжек. Одна рука лежала на его плече, другую Юханнес сжимал в своей. В танце мы с ним были словно одно целое, но, закрывая глаза, я видела перед собой Нильса.

10

Мы ушли с праздника вместе. Медленно прошли через зимний сад. Мне нравилось гулять там поздно вечером или ночью, когда все звуки стихали и искусственная роса влажно поблескивала на листьях, а воздух наполняли ароматы цветов. Тогда мне вспоминалась Майкен, которая впервые показала мне зимний сад ночью.

Юханнес обнимал меня рукой за плечи. Когда мы вышли в патио с фонтаном и мраморными скамейками, он предложил:

— Давай немного посидим.

Мы присели на холодный и слегка влажный мрамор и подняли головы кверху. Сквозь ветви пальм было видно стеклянный купол, а за ним — бескрайнее ночное небо, ясное и звездное.

— Вон там Малая Медведица и Полярная звезда, — сказа Юханнес.

— Где? — Я всегда плохо разбиралась в созвездиях и с трудом находила на небе даже Большую Медведицу, не говоря уже о Малой.

Юханнес описал мне ее, и я действительно увидела созвездие, очертаниями походившее на ковшик на ночном небе.

— А Полярная звезда — самая яркая. Она всегда на севере, — продолжил он, рассказывая, как ее можно найти на небе.

— Как же это возможно? — удивилась я. — Как она может быть всегда на том же самом месте, если Земля все время вращается?

— Хм… — неуверенно начал Юханнес, — но мы же вращаемся все время вокруг одной оси, и то, что на севере, всегда остается на севере. Но главное ведь, как оно есть, а не почему. Главное — научиться находить на небе Полярную звезду, чтобы не заблудиться ночью.

Я не засмеялась. В иной ситуации я наверняка бы рассмеялась и добавила, что никому из нас не грозит заблудиться в отделении, потому что из него просто-напросто нельзя выйти. Но Юханнес произнес это так серьезно, словно он поделился со мной какой-то важной тайной, которую мне непременно следовало запомнить, что я только кивнула в ответ. А после мы молча сидели на скамейке, вслушиваясь в ночные звуки. Было тепло как летом. Я чувствовала себя молодой. Мысли порхали от юности к Полярной звезде, от Майкен к Сив и моей семье, от семьи к роману, над которым я работала, и от него к тому, о чем я много думала в последнее время.