Поль Моран - Парфэт де Салиньи
На заре 29 июня люди, стоя на коленях, слушали мессу; священник благословил их и дал им отпущение грехов. Вслед за тем армия разбилась на колонны, Тенсе со своей ротой встал на высоте Шантенэ — напротив места слияния рек. Затем он вышел на дорогу, которая вела в Трантему. Впереди пять мостов связывали между собой острова, расположенные в руслах рек — Севра и Эндра. Открывавшийся его глазам пейзаж всплывал из глубин памяти.
Около семи часов утра республиканцы, хорошо укрепившись, с целью защиты моста Руссо начали спускать в Луару баржи с вооруженными людьми и канонерки. Завязалась вялая перестрелка. Потом она усилилась, втянув оба берега в беспрерывный ружейный диалог. Звуки выстрелов вначале вибрировали, как перебираемые пальцами натянутые струны, а затем, поддержанные артиллерией, слились в оглушающий грохот, как бы производимый по-детски жестоким и слепым гигантом. От падающих ядер по воде расходились большие круги и оставались дыры в прибрежном песке.
В это время Тенсе находился слева от армии Шаретта, оседлавшей оба берега Севра. Рядом с ним, правее от него, проходила дорога на Ла-Рошель. Ночью Тенсе получил приказ незаметно выдвинуться вперед. Он вышел из чащи и повел людей в сторону фруктовых садов. Под прикрытием домов они осторожно продвигались вперед. Ему нужно было прибыть в предместье Пирмиль как раз в тот момент, когда на правом фланге пойдут в наступление солдаты Лиро.
Когда мощные нантские батареи, которыми командовал эльзасец Бейссер, обнаружив «белых», открыли по ним огонь, атакующие залегли. Но Бейссер знал свое дело, и они потеряли немало людей еще на самых дальних подступах к мосту. Однако доходившие до них новости как будто внушали надежду. Говорили даже, что князь де Тальмон сумел добраться до Вьярмской площади и что 109-й пехотный полк начал отступать.
Тенсе, лежавший на животе, время от времени поднимал голову и восхищался красотой Нанта, напоминавшего застежку на серебристом банте, образованном из рек. На переднем плане виднелись низкие террасы Герцогского луга, рядом — заросший высокой травой заливной Верхний луг, а дальше — извилистый контур воды, то своенравно петляющей по архипелагу, то покоренной строгими каналами. Когда Тенсе, рискуя головой, приподнимался, то видел белую четырехугольную массу особняков судовладельцев, их зубчатые стены с отверстиями амбразур, узкие старые дома, крытые анжерским шифером, кафедральный собор, замок и великолепный каскад его спускающихся вниз башен, различал очертания церквей Мадлен, Сен-Симильен и окутанной дымом церкви Непорочного Зачатия. Его взгляд устремился на запад, вдоль набережной, следуя течению Луары, опустился к таможням и складам, к океанским кораблям, которые уже больше не выходили в плавание.
Так прошло несколько часов пушечной стрельбы, залпов картечи, выпущенных наугад снарядов.
Господин де Брюк, командовавший несколькими ротами, в том числе и ротой Тенсе, передал, что Лиро атакует Сен-Жак и что самое время идти на штурм моста. Один из пастухов протрубил в свой бычий рог. Роялисты двинулись вперед.
И тут со стороны забаррикадированных улиц, бастионов на набережной, из бойниц, с крыш хлынул огонь республиканцев, подобный извержению желтого и пурпурного пламени. По мере того как замертво падали «белые», становилось видно продвижение «синих». В бой готовились вступить старые, закаленные в сражениях майенцы в белых мундирах с красными плюмажами.
Граф де Брюк стремглав примчался на помощь: этот человек один стоил кавалерийского отряда. Сокрушив по меньшей мере сотню врагов, он подбегал к пушкам и собственноручно разворачивал их против «синих», поддерживая таким образом свои части артиллерией, которой ему так не хватало. Он кричал на местном наречии:
— Вперед! Вперед! Стреляйте комиссарам в головы!
При каждом залпе республиканской артиллерии вандейцы крестились и бросались на землю. А в промежутках между орудийными залпами они поднимались и шли вперед, стреляя из ружей. Их легкие, маломощные батареи, расположенные к тому же слишком далеко, были слабой поддержкой; они смолкли перед мощным гулом морских пушек, которые республиканцы сняли с кораблей. Орудия, созданные Глорьеттом, разбрасывали картечь подобно сеятелю, щедро бросающему зерна, поливая огнем реку и мост Руссо; стрельба из фортификаций Ришбурга буквально прижимала вандейцев к земле.
Атака роялистов начинала ослабевать — как всегда, из-за нехватки артиллерии.
Тенсе увидел замешательство в первых рядах католической армии; можно было подумать, что они заснули, стоя на месте. Войдя на мост, они дрогнули, а дойдя до его середины, остановились, сломленные убойной силой пушек. Тут не было ни гати, ни укрытий, где можно было бы закрепиться. Крестьяне, привыкшие окапываться в земле, оказались беспомощны на мостовой, пули рикошетили от камней, и роты таяли на глазах командиров.
Тут-то и появился сам Шаретт. Это случилось часа в четыре. Тенсе увидел, как он мчится на коне, уже зная о том, что атака на севере окончилась неудачей. Позади него на лошадином крупе сидел тщедушный крестьянин, яростно трубивший в бычий рог, пытаясь поднять войско в атаку. Вождь Нижней Вандеи предпринял еще одну попытку спасти положение. С нежной яростью Шаретт называл каждого бойца по имени, приходы — по именам их святых. Тенсе видел, как над головами сражающихся то в одном, то в другом месте появлялся бело-черно-зеленый плюмаж генерала; он как бы толкал разваливавшуюся стену своей армии на Нант, на своего заклятого врага. С саблей наголо, с золотыми лилиями на прикрепленном к поводьям вымпеле, кипя гневом, проклиная д’Эльбе, прекратившего атаковать, преисполненный ярости на «синего» Канкло, который упорно удерживал мост, шевалье Шаретт еще долго метался на переднем крае, тщетно пытаясь переломить ход боя.
Боеприпасы у «белых» кончались. Тенсе сам рванулся вперед, пытаясь догнать Шаретта. Охваченный, как и тот, одним желанием ворваться в Нант, он подошел так близко к городу, что уже отчетливо видел каждый дом, каждую деталь фасадов, словно прогуливался по его улицам. Ему нужно было во что бы то ни стало попасть в Нант — там была Парфэт. Сама судьба звала его…
Когда он оказался на передней линии, уже началось отступление. Смеркалось. Республиканцы решили не выходить из города. Они остались на его оборонительных рубежах, и каждый заночевал в том месте, куда его занесли перипетии боя.
На заре сражение возобновилось. Восемнадцать часов не покидал Тенсе поля брани. Видя, как близка цель, он бился с возродившейся яростью и неистово рвался вперед. Тенсе уже добрался до середины моста, когда вдруг заметил, что его рота не последовала за ним. Вандейцы торопливо отступали, и он оказался слишком далеко, чтобы присоединиться к ним на левом берегу. Тогда он бросился к лежавшей посреди моста груде трупов, пытаясь укрыться за ней, и в это мгновение шальная пуля ранила его в голову.
VII
ОСОБНЯК БАБЮ ДЕ САЛИНЬИ
Лу де Тенсе стал медленно выбираться из кучи трупов, которые спасли ему жизнь. Он поднес руку ко лбу; из раны еще текла кровь. Не давала покоя острая боль, как после удара по голове чем-то тяжелым. Мало-помалу к нему стала возвращаться способность оценить сложившуюся ситуацию; если оставаться тут до рассвета, то «синие» придут, чтобы унести своих мертвецов, и, обнаружив его, наверняка прикончат.
Нужно было любой ценой уходить отсюда.
Тенсе с трудом дошел до парапета и на мгновение прислонился к нему. Луара, волнуемая ветром, как нескошенная трава, бесшумно текла вниз в туманной ночи. Он попытался осторожно ползти на коленях, надеясь таким образом добраться до левого берега и присоединиться к армии Шаретта… В этот момент он заметил, как к нему приближаются огни фонариков, которые раскачивались в руках идущих, то замирая на месте, то опускаясь вниз, до уровня мостовой. Невозможно было предположить, чтобы роялисты так вот, не таясь, только под покровом сумерек осмелились прийти сюда: значит, это могли быть только «синие». Неужели они заняли весь мост? И тогда, значит, оба берега в их руках? В таком случае путь к отступлению отрезан.
В темноте Тенсе услышал, как приближаются дозорные. К солдатским голосам примешивались голоса женские и детские: местные жители обычно присоединялись к армии сразу же после окончания сражения. Он понял, что лишь несколько мгновений отделяют его от смерти, ибо эта гражданская война не оставляла за собой пленных. Он потрогал вокруг себя землю, попал рукой в лужу крови, провел пальцами по заледеневшему от ночного холода оружию, по распластанным телам. Дотронувшись до одного из них, он не обнаружил на его одежде знакомых медных пуговиц и догадался, что это куртка с узкими фалдами, — такие обычно носят якобинцы. Тенсе поспешно снял ее с трупа и натянул на себя; потом надел на голову республиканский колпак. Его разум, который вновь обрел необычайную ясность, подсказал единственный выход: надо бежать не назад, а только вперед, быстро, не задерживаясь в пути, пробраться в Нант, где никто его не знает; а там, не выдавая себя, искать Парфэт, которая скрывается подобно ему.
