Юлия Франк - На реках вавилонских
Так что я снова присутствовал при том, как Нелли Зенф задавались вопросы. На сей раз допрос вел Флейшман. Он был одном из старейших и опытнейших сотрудников. Нелли пришла в том же платье, что и вчера. Ее стул стоял посреди комнаты, стола перед ним не было, не было и банки с кока — колой, за которую она могла бы держаться.
— Ваши дети хорошо устроены? — Флейшман начинал чуть издалека. Голос у него был теплый и прокуренный.
— Мои дети в лагере, у священника. Они рисуют.
— Любят рисовать, да?
— Школа откроется только через неделю. Но вы, конечно, это знаете. Сначала я должна ответить на ваши вопросы, вам надлежит убедиться, что никто из нас не болен заразной болезнью, так? Тогда нам можно будет смешаться здесь с остальными. — Нелли Зенф сообщала нам наши собственные правила. В ее голосе не слышалось ни малейшего разочарования или горечи, жалость к себе словно бы тоже ей не свойственна. Возможно, она слегка подсмеивалась над мерами предосторожности, с какими ее здесь принимали, но из-за этого не расстраивалась.
— Ах да, верно. — Флейшман стоя перелистал ее дело. — Вчера коллеги Гарольд и присутствующий здесь Джон Бёрд, — он кивнул в мою сторону, — расспрашивали вас о вашем спутнике жизни, Василии Баталове. Вы познакомились с ним в Берлине?
— Мы не жили вместе.
— Но он отец ваших детей. Так вы познакомились с ним в Берлине?
— Да. — Нелли перевела внимательный взгляд с Флейшмана на меня и неожиданно улыбнулась.
Флейшман подошел к ней поближе.
— Да? — Голос его был почти дружелюбным, манил теплотой, пониманием умудренного жизнью человека.
— Нет, ничего я невольно подумала кое о чем другом.
— И о чем же?
— Этого я бы говорить не хотела. Ведь я не обязана, верно? — Она отвела с лица прядь волос и опять улыбнулась. Возможно, она узнала во мне старого знакомого, мы ведь вчера уже встречались, — и сейчас это могло создать у нее ощущение непривычной близости. Я был ее старый знакомец. Ее туфля беспокойно покачивалась вверх-вниз. Ноги, поросшие черными волосками, казались матовыми и отливали желтизной, а в сравнении с ее вообще очень светлой, даже почти белой кожей они выглядели подкрашенными, и этому могло быть только одно объяснение: к своему цветастому платью из легкой, и, как я предполагал, полупрозрачной ткани, основным цветом которой был яркий лимонно-желтый, она надела ярко-желтые нейлоновые колготки. И синие босоножки тут тоже не очень подходили.
— Нет. Вы ничего не обязаны. — Мнимое дружелюбие Флейшмана не уменьшилось ни на йоту, возможное разочарование, вызванное ее замкнутостью, на его поведении никак не сказывалось. — Но я могу вам сказать, о чем вы подумали. О том, что с Баталовым вы познакомились вовсе не в Берлине.
— Не в Берлине? — По телу Нелли прошла судорога, ее нога перестала покачиваться. Она с удивлением, почти с любопытством смотрела на Флейшмана.
— Вы познакомились с ним в Аренсхоопе, Хоэ Уфер, двадцать девять. Припоминаете?
— Как вы сказали? — Нелли закашляла.
— Дочь хозяина дома пригласила в гости вас и еще нескольких друзей. Там вы впервые встретились с Баталовым.
— В Аренсхоопе? — Нелли покраснела.
— Синий дом с тростниковой крышей. Одиннадцатое апреля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Вы прибыли утром: поездом доехали до Рибница, оттуда автобусом до Аренсхоопа. Песчаная дорога. Тополя. Облепиха. Собралась большая компания из Восточного Берлина. Карин, дочь владельца дома отдыха, с ее мужем Ленертом, Эльфрида, переводчица, Роберт и Петер — два берлинских художника. И вы сами. Вы как раз сдавали экзамены на аттестат зрелости. Из Лейпцига там был Франц Наузе, инженер по строительству высотных зданий, со своей подругой Бербель, студенткой-медичкой, и наконец переводчик Баталов из Ленинграда.
Нелли молчала, красные пятна с ее лица сползли вниз в вырез платья, она напряженно разглядывала носки своих туфель.
— Не забывайте, что мы хотим вам помочь. Нам желательно бы верно оценить вашу ситуацию. Вы понимаете, сколь многое может от этого зависеть? — Флейшман облокотился о письменный стол. Он явно получал удовольствие, загоняя Нелли в тупик — ведь он ей демонстрировал, что знает намного больше, чем полагали она и другие. Материалы ЦРУ содержали информацию, о которой другие спецслужбы могли только мечтать. Мнимая любезность Флейшмана должна была сейчас казаться Нелли непредсказуемой и опасной.
— Насколько хорошо вы знали тех друзей, через которых познакомились с Баталовым?
— Насколько хорошо я их знала? — Нелли начала заикаться.
Какую-то секунду Нелли Зенф и Флейшман удивленно смотрели друг на друга, словно вопросы задавал кто-то третий, и оба они не знали, что отвечать.
Мисс Киллибегз осторожно открыла дверь и внесла поднос с кофейником-термосом и чашками, в комнату хлынул кофейный аромат. Когда она хотела наполнить чашки, Флейшман взял кофеник у нее из рук.
— Вы позволите? Ах да, не будете ли вы столь любезны, мисс, не принесете ли еще одну чашку?
Мисс Киллибегз скрылась, а Флейшман налил кофе в одну из чашек.
— С сахаром? С молоком?
— Спасибо, мне черный. — Нелли откашлялась, потом взяла у него чашку и стала дуть на кофе.
— Не стройте из себя дурочку, фрау Зенф. Если вы будете отвечать мне вопросами на вопросы, то я применю другие методы и прикажу со всей возможной любезностью отправить вас обратно.
— Карин я знала, остальных — нет. — Нелли пыталась пристроить чашку у себя на коленях. После короткой попытки она эту затею оставила и держала теперь чашку на весу.
— А Баталов, он что, с самого начала свободно говорил по-немецки? — Флейшман налил кофе и молока во вторую чашку, положил на край блюдца три кубика сахару и поставил чашку на стол фрау Шрёдер.
— У него был легкий акцент, однако некоторые люди принимали его за южно-немецкий. Его мать была немкой, и немецкий язык с детства был у него на слуху. — Мешая кофе, Нелли взглянула на Флейшмана. — Верно? — Должно быть, ее собственные высказывания казались ей теперь никчемными и требующими постоянной сверки с тем, что знал Флейшман.
Флейшман кивнул. Мне достался кофе с небольшим количеством молока, этот Флейшман подбирал к каждому лицу подобающий ему кофе. Пока допрос ведет Флейшман, мне ни одного вопроса задать не удастся. А между тем я бы с превеликой охотой выяснил у нее, как долго Баталов, по ее мнению, уже прожил в этой стране, и как она определила, что он русский. Разве не мог этот его акцент и в самом деле быть южно-немецким? Хотя последнего Нелли пока всерьез не утвеждала. Происхождение человека обычно в чем-то проявляется, а о происхождении Баталова мы знали еще далеко не все. Остававшиеся у нас сомнения были причиной того, что мы классифицировали Нелли как важного свидетеля. Было вполне возможно, что она сделает намеки, которые могут подкрепить или ослабить то или иное подозрение. Баталов якобы приехал в эту страну и работал в ней как переводчик, но нам не удалось найти ни единой его публикации. Мы просмотрели списки всех служащих государственных учреждений. Но среди переводчиков и штатных сотрудников его имя не попадалось. Легенда о еще не законченной процедуре
5 На реках вавилонских оформления гражданства, которая приводилась как причина того, почему он не может жениться на Нелли, по всей вероятности, была ложью. Нам, по крайней мере, не удалось найти никаких документов на его имя, свидетельствующих о прохождении им этой процедуры.
Когда мисс Киллибегз принесла четвертую чашку, Флейшман вежливо ее поблагодарил, но одновременно нетерпеливым движением руки выслал прочь. Он помешивал свой кофе, посматривая на Нелли, стекла его очков запотели, и он держал чашку на некотором расстоянии от себя, пока пар перед его глазами не рассеялся. В его взгляде не читалось ни растерянности, ни недоумения, словно ответы Нелли были известны ему наперед и вопросы он задавал лишь порядка и вежливости ради.
— Одиннадцатого апреля вы переночевали с Баталовым в Синем доме и вступили с ним в связь?
— На этот вопрос я не отвечу. — Нелли сокрушенно покачала головой.
— Вы там переночевали. На чердаке — обе спальни внизу были заняты другими гостями. — Флейшман отхлебнул кофе.
Белки глаз у Нелли покраснели. Возможно, у нее лопнули сосуды от напряжения, с каким она слушала Флейшмана, стараясь не расплакаться от испуга.
— В связь с ним вы вступили лишь две недели спустя, в квартире другого приятеля. — Не сводя с нее глаз, Флейшман улыбнулся. — Как его звали?
Нелли уронила чашку. Она не обратила внимания ни на осколки, ни на коричневые брызги, какие остались от кофе на ее платье и колготках. Нарочно ли она уронила чашку или от неловкости — об этом по ее реакции судить было трудно. Она смотрела не на Флейшмана, а куда-то мимо него, но сказала:
