Я. Сенькин - Фердинанд, или Новый Радищев
Тем не менее народ не обманешь рационалистическими объяснениями, и вскоре люди дружно послали злопроклятую баню на одну из последних букв алфавита и перестали мыться вообще, что и продолжалось много лет. Отсюда якобы пошло известное (также зафиксированное той же фольклорной экспедицией) типично псковское приветствие-благопожелание при входе в чужой дом: «Мор вашим вшам!» Тогда же эта деревня попыталась стать зачинателем всесоюзного движения молодежи «Взаимный груминг». Но инициативу молодежи быстро прикрыли бдительные органы КГБ. Груминг остался по-прежнему привилегией лишь партноменклатуры, а позже людей, вхожих в Кремль.
Нужно признать банальную истину, что каждый человек глубоко индивидуален и каждый народ имеет такое своеобразие, что порой поражает им иностранцев. Однажды в Японии ко мне пришла аспирантка-русистка и попросила проверить переведенное ею с японского языка на русский объявление, которое администрация предполагала повесить в подъезде дома со студентами и аспирантами из России. Я расставил запятые и снял копию с этого примечательного для сопоставления менталитетов документа: «ОБЪЯВЛЕНИЕ. В помещениях совместного пользования нашего дома (в лифте, в зале, в коридоре, при входе в дом, на лестнице и ее площадках, а также на крыше) ЗАПРЕЩЕНО: собираться в компании и шуметь, курить, есть, распивать спиртные напитки, плевать, мусорить, мочиться, мешать другим жителям дома отдыхать. В квартирах дома ЗАПРЕЩЕНО: ходить в женских туфлях (особенно на каблуках) и ботинках (можно ходить в мягких домашних тапочках), кричать, хлопать в ладоши, стучать в стену и поднимать шум, прыгать и топать ногами, танцевать, петь под инструменты и в сопровождении караоке, открывать окна при вечеринках, мешать жителям дома громкими звуками магнитофона, телевизора, радио и т. д., ночью ходить по балконам и крыше, с балконов переговариваться со стоящими внизу, бросать вниз предметы, мусор и окурки, а также плевать. НАРУШАЮЩИЕ ДАННЫЕ ПРАВИЛА БУДУТ ПРИНУДИТЕЛЬНО ВЫСЛАНЫ В ОТЧИЗНУ». Как же там можно жить нашему человеку?
Обещание снести проклятую баню и построить новую стало в годы перестройки одним из лозунгов демократов на выборах в Бубровке, но, как бывало и везде в эпоху разрухи, старую баню сломали, а материалы на новую разворовали, естественно, местные олигархи. Теперь селяне отправляются в городскую баню Порхова, так что, проезжая через Бубровку, можно видеть угрюмо стоящие на остановках толпы с тазами и вениками в руках. Издали они напоминают русское воинство перед началом Куликовской битвы ранним утром 8 сентября 1380 года с известной картины народного художника СССР Клыкова (или не Клыкова). А котел бани, в подтверждение правдивости этой истории, можно лицезреть и до сих пор у оврага в бурьяне, при выезде из Бубровки.
В этом же месте с нами однажды произошла поистине собачья история. Через деревню только что проложили асфальт, и он оказался в новинку не только местным жителям, которые перестали глотать обычную дорожную пыль, но и их собакам. Ставшее вдруг быстрым движение машин по сельской улице вызывало у них просто бешеную ярость. Дождавшись момента, когда машина появится в зоне его контроля, лохматый хозяин срывался с места (обычно, как ему казалось, из засады) и с отчаянным лаем буквально бросался под колеса. Тут уж начиналось испытание нервов загонщика и жертвы. Как-то раз и я из царя природы вдруг превратился в идиотическую антилопу-гну, внезапно атакованную леопардом. Но меня подвел не страх, а исключительно гуманизм (собачизм) — я тормознул и подался к обочине — в какой-то момент мне показалось, что несчастный пес вот-вот окажется у меня под левым передним колесом. «Жигуленок» занесло на покрытой песком обочине, и мы… оказались в правом кювете. Словом, почти сбылись мечты псковского ГАИ, как раз проводившего месячник безопасности движения под лозунгом: «По безопасным дорогам — в лучший мир». К счастью, в кювете не было камней, пней и деревьев, а лишь рыхлый песок — дорогу только-только закончили. В полной тоске и отчаянии мы вылезли из машины, видя, как наш преследователь, даже не насладившись своей победой, трусливо улепетывал по проулку. И тут мы заметили, что по дороге мимо нас неспешно едет «Фердинанд»…
Два слова о «Фердинанде». Проезжая по шоссе, всегда видишь стоящие у обочины машины. Есть несколько видов обочников — людей, которые непременно торчат у обочины на всех дорогах страны. Во-первых, это обжоры-гаргантюисты. Они никогда не доедут до места и умрут от истощения за рулем, если не устроят пиршественный стол на крышке багажника, разбивая скорлупу сваренных вкрутую яиц о бампер своего автомобиля. Во-вторых, это многочисленное племя писунов, имеющих привычку в поисках куста погуще перебегать на другую сторону шоссе в тот самый момент, когда ты, держа 120 км в час, мчишься мимо[32]. В-третьих, это беззаботники-пофигисты, которые, точно зная, что их машина неисправна, что стучат шары, скрежещут подшипники и дребезжит рулевое, все равно выезжают на трассу, чтобы потом часами стоять с отвалившимся колесом у обочины, держа в руках веревку и выразительно помахивая ее концом, как бы выуживая (подобно знаменитому Балде у синего моря) дураков среди проезжающих мимо. Отдельную касту составляют полные идиоты, у которых обычно кончается бензин на трассе, и они выходят тебе навстречу с подъятой к небу пустой, сверкающей в лучах заходящего солнца алюминиевой канистрой. Издали такая фигура своим блеском смахивает на мухинского рабочего, утратившего свою колхозницу[33]. Четвертый вид обочников — это грибоягодники, любители особо нервной тихой охоты. Они не столько грибы собирают, сколько ежеминутно напряженно прислушиваются, вытягивая шеи, как суслики, к отдаленному шуму шоссе — неровен час, проезжие рачительные автомобилисты снимут у твоего авто лобовое стекло, и тогда будешь возвращаться домой, завернувшись по глаза в клетчатую рубашку, как палестинский боец антифады. К пятому виду отнесем ложных гаишников — гнусных мерзавцев, которые ставят на багажник или крышу машины красные и синие канистры, а иногда банки с вареньем, создающие полную иллюзию гаишных причиндалов, да еще и принимаются цинично прогуливаться вдоль своего автомобиля. Заприметив такого гада, начинаешь тормозить до разумных пределов скорости, испытываешь сначала удар адреналиновой волны, а потом лютую, ни с чем не сравнимую ненависть к этим негодяям, позорящим наши дороги. Есть, правда, еще редкие типы обочников, которые не относятся ни к одной из существующих категорий. Так, мне довелось однажды наблюдать оригинальный выгул собаки на ходу: машина медленно ехала по шоссе, а здоровенный пес на поводке, высунутом из окна, радостно несся по обочине.
Наконец, шестой вид любителей обочины — торчки[34] вроде нас, жертвы собственного безрассудства, неумения или ротозейства. Для торчков важна собственно, уже не обочина, а канава. Из нее и торчат зады их машин, отчего и произошло название этой группы обочников. В канавах торчки нередко обретают и вечный покой. Скоро, благодаря все растущему племени беззаботников-пофигистов и торчков (а они обычно родственны по духу), вдоль оживленных трасс не останется ни одного дерева, на котором бы не висел руль с венком из искусственных цветов. Причем некоторые рули укреплены на такой высоте, что речь может идти не о гибели идиота-водителя, а о неосторожном вираже легкого самолета. С развитием автомобилизма наши крутые повороты стали все более походить на настоящие кладбища, причем три фактора — геометрия дороги, не отменяемые никем законы физики и недостаток серого вещества в голове водителя — способствуют подлинному кущению в одном месте множества разнообразных кенотафов с портретами павших, рулями, звездами, а иногда даже — с дверью (в лучший мир).
Но главное остается неизменным: в каком бы виде ни пребывали обочники, да и все участники движения, их рано или поздно обязательно обгонит «Фердинанд» — загадочный летучий голландец псковских дорог. Этот трофейный, времен Второй мировой войны, изрядно потрепанный зеленый автобус (как в кинофильме «Время встречи изменить нельзя») обычно движется со скоростью 50–60 км в час, но зато нигде и никогда не останавливается. Бывали случаи, когда я (после разного рода остановок, закусок, заправок, пописок, ремонтов, заездов и разнообразных отъездов в сторону) раз пять на бешеной скорости обгонял этот тихоходный и непреклонный Автобус Судьбы, но все равно последнее слово оставалось за его водителем, который явно никуда не спешил, но всегда нас опережал, как бы мы ни мчались, ни неслись, ни летели, ни свистали на наших самых крутейших черных «бумерах».
Сколько раз, обгоняя «Фердинанда», я пытался разглядеть лицо шофера, но тщетно — мне мешали то лучи закатного солнца, то брызги дождя на лобовом стекле, то пыль грунтовой обочины, то вдруг, откуда ни возьмись, впереди внезапно возникал шустрый лобовик, отчаянно сигналивший дальним светом, и тогда мне бывало уже не до разглядывания водителя. Порой мне казалось, что за рулем старенького автобуса вообще нет никого, иногда угадывалась голова вроде бы в высокой фуражке модели «кокошник генерала Российской армии» или, может, в слегка мерцающем нимбе. А порой мне виделись над спинкой сиденья будто бы горные лыжи, или сложенные, угловатые, как у аиста, крылья. С годами я стал осознавать, что мы и «Фердинанд» едем в одном направлении… по кругу, и мне никогда-никогда его не обогнать, как не достичь горизонта. Впрочем, порой кажется, что (поскольку «Фердинанда» можно чаще всего увидеть в местах аварий) он собирает вдоль обочин неприкаянные, не получившие отпущения грехов души торчков и раздавленных котов, обычно гибнущих под колесами машин из-за своего природного высокомерия и безмерного сладострастия…
