Павел Верещагин - Роман в формате хэппи-энд

В словах Вадим была своя правда. В мастерской под крышей, которую Полина получила от художественного фонда и которую они с Вадимом переделали под стильный салон, целыми днями терся разнообразный народ.

— Но ведь там и школы нормальной нет, — сказала Полина.

— Школы нет, — согласился Вадим. Но согласился так, будто это был аргумент не в ее, а в его пользу. И заговорил о другом.

Разговор оставил неприятный осадок, было в нем что–то невысказанное, скрытое, но осадок этот вскоре забылся.

«В общем, он прав, — думала Полина. — С бабушкой ребенку лучше. А в школу еще через год. Тогда и решим».

И их опять закружил блестящий водоворот. Летом вслед за бомондом они переместились на юг, к морю. Новый год встречали шумной компанией в Париже. В марте катались на лыжах в Альпах, сначала с пражской труппой современного балета, потом с шотландскими музыкантами, потом с москвичами из своих.

Год пролетел незаметно.

В начале лета Полина снова завела разговор о ребенке. О том, что в сентябре девочка пойдет в первый класс, и будет лучше если она пойдет в школу в большом городе, а не в поселке.

Вадим выслушал ее слова с нетерпеливой скукой.

— Я уже сказал — как хочешь. Дело твое. Но мое мнение ты знаешь — твоей Ане с нами будет только хуже.

— Но не может же она вечно жить у бабушки!

— Почему!? — выразительно удивился Вадим. — Что плохого в деревне? К тому же наш образ жизни…

— Но мы могли бы его немного поменять…

— Как хочешь! Как хочешь! — Вадим поджал губы и спрятал за спину руки. — В конце концов, это твоя мастерская… Но учти: девочка — это твое личное дело! Только твое!

Разговор на том и оборвался — в дверь позвонили гости. А потом еще одни и еще. Но весь вечер, глядя на Вадима, на то, как он, стильный и нарочито загадочный, с серьгой в ухе и с волосами, стянутыми в хвост на затылке, переходит с бокалом вина от одного к другому, говорит, курит, артистично щуря глаза от дыма, Полина чувствовала незнакомое до этого раздражение. И во всех его словах и жестах ей почему–то чудилась поза и фальшь, и она не могла понять, почему раньше она не придавала значения его самолюбованию и эгоизму.

А через неделю Полина случайно увидела, как Вадим, прощаясь в машине, жадно целовал в шею одну общую знакомую, молодую актрису. И была неожиданно поражена. Долго ходила по улицам, не зная, как прийти домой и как они посмотрят друг другу в глаза. «Что здесь такого? — пыталась убедить она себя. — Даже если между ними что–то и приключилось — это не имеет значения в нашей среде. Все равно он никого не сможет любить так, как меня. А может, у них и вообще ничего не было. Шутливый флирт — часть нашей жизни!»

За ужином она спросила:

— Ну и как она в постели? — Вадим сделал удивленные глаза. — Та, из «Ситроена»?

По тому, как внезапно метнулся его взгляд, Полина поняла, что ее подозрения не беспочвенны. Но Вадим тут же взял себя в руки. И рассмеялся.

— Неужели ты ревнуешь?.. — пошутил он. — Это было бы смешно.

Больше об этом не вспоминали. И еще несколько дней жили так, будто ничего не произошло. Но из отношений прямо на глазах уходило что–то очень важное. Доверие… Искренность… Интерес… Без чего все остальное теряло смысл.

А как–то вечером он, будто случайно вспомнив, сказал:

— Ты помнишь Муратова? Ну, этот… Закончил «Гнесиных». Теперь занимается цветными металлами. Неправдоподобно богатый человек! Второй месяц охмуряю его ради денег на фестиваль «Белые ночи балета»…

— Такой с перстнями и тяжелым взглядом, — припомнила Полина.

— Ну, почему же с тяжелым… Он бывает очень мил. Так вот. Он видел тебя в театре и теперь просто без ума. Сейчас он живет с одной молодой актрисой… ты ее знаешь… Короче, Муратов предлагает нам пожить недельку в его загородном доме. Ну, ты понимаешь… Вчетвером… — Полина вздрогнула. А Вадим поспешно продолжал: — У него дом — что–то невообразимое. Эрмитаж меркнет… Бассейны, фонтаны. Настоящий Модильяни на стенах. Я такого еще не видел…

Полина долго молчала.

— Ты что же, ради денег на фестиваль хочешь меня под него подложить? — наконец спросила она.

— С чего ты взяла! — шумно возмутился Вадим. — И как ты вообще могла такое подумать! Просто мне показалось, что тебе будет интересно. Новые ощущения. В конце концов, если тебя это шокирует… Можно просто погостить…

— А может, ты вообще думаешь сплавить меня ему? — не слушая его возражения, продолжала Полина — А самому заняться молодой актрисой? Устроить, так сказать обмен? — И, не дожидаясь ответа, она ушла в другую комнату.

На следующий день, когда Вадима не было, она собрала вещи и уехала. Ничего не объяснив и не оставив записки.

…К материнскому дому Полина подходила вечером. Люди по огородам окучивали картошку. И сразу увидела дочку, которая хворостинкой загоняла гусей с улицы во двор.

— Здравствуй, Аня! — позвала она.

— Здравствуйте, тетя.

Полина вздрогнула и почувствовала, как у нее закололо сердце.

— Какая же я тетя? — проговорила она. — Я твоя мама. Ты забыла?

— Мама? У меня не мама, у меня Тося, — сказала девочка и указала на капавшуюся в огороде бабушку.

Полина справилась с собой и улыбнулась.

— Нет, у тебя есть мама. По крайней мере, теперь. Твоя мама — это я.

Девочка посмотрела на нее недоверчиво и удивленно проговорила:

— Мама… — потом вслушалась в произнесенное слово и проговорила еще раз, теперь с удивлением и удовольствием: — Ма–ма!

Полина подошла, присела перед ней на корточки и крепко прижала девочку к себе. Ощущая на своей щеке легкое детское дыхание, такое нежное и доверчивое.

И вдруг почувствовала, что это крохотное, почти незнакомое существо — самое важное, что есть в ее жизни! Смысл этой жизни и ее цель. А все остальное — картины, карьера, любовь, друзья — это неважно, это второстепенное. Это нужно лишь для того, чтобы ее дочь выросла достойным человеком!

=====

Отправлено: 22 апреля 15:18

От: Сергей Ростовцев <[email protected]>

Кому: Марина Елагина <[email protected]–gournal.ru>

Тема: Простите и прощайте!

=====

Марина!

Пишу вам еще раз вовсе не для того, чтобы искать повод остаться или продолжить наши отношения.

Через два часа уходит мой поезд, вещи уже упакованы, но я не могу уехать, не написав вам еще об одном.

Вчера меня разыскала Федякина. Вы знаете, в свое время я не позволил этой даме посвящать меня в сладкие редакционные сплетни. Но вчера Федякина едва ли не на коленях упросила меня прочитать недавно написанную ею повесть. Перед тем, как отнести повесть в толстый журнал, Федякина непременно хотела узнать мнение коллеги, услышать, так сказать, товарищеские советы.

Повесть была ужасна. Я с трудом разбирал суть за патетическими заклинаниями и сентиментальными вздохами.

Но, прочитав десяток страниц, я понял, что Федякина навязала мне свой труд неспроста.

Были в той повести брат и сестра, она — из очень благополучной профессорской семьи, красавица и душа компании, а он — провинциальный мальчик, которого мама растила в одиночку, с трудом сводя концы с концами. Каждое год обеспеченные питерские родственники приглашали мальчика провести летние месяцы у них в Комарово, в академическом дачном поселке. Там, на фоне общих игр, на фоне юношеских романов и обид и разворачивается начало повести Федякиной.

К сестре тянулись все — подруги, мальчишки, даже взрослые, а брат был болезненно самолюбив и мнителен. Его сторонились девчонки и избегали товарищи — в своем городке он был чемпионом по боксу и любил, чтобы его побаивались. Сестра по–родственному любила брата. Жалела его. Понимая, что он такой ершистый и упрямый от гордости, от сознания их с мамой неблагополучия. Но и сердилась на него. Потому что ребята из ее дачной компании вовсе не были снобами и запросто приняли бы брата в свою компанию, если бы он не был таким задиристым и не смотрел с презрительной усмешкой на хорошо одетых мальчиков и девочек, рассуждающих о Марселе Прусте и Фрейде.

Кроме того, брат был влюблен в свою сестру. Или считал, что влюблен в нее. Потому что ему все время хотелось, чтобы ее внимание принадлежало только ему. И это тоже часто сердило героиню Федякиной: хочешь ухаживать — ухаживай наравне с другими, но распугивать ее друзей своими тренированными кулаками — это, простите, дикость.

А в последнее лето он, уже с пробившимися усиками и кривоватой ухмылочкой блатного знания жизни, вообще взялся преследовать ее: подкарауливать, когда их не видели взрослые, настаивать, прижимать в углах… Ухаживать на уличный манер… Она пыталась противиться, он не унимался, она была вынуждена пожаловаться родителям… Состоялись какие–то переговоры по телефону, и он уехал в свой родной городок.