Рене Баржавель - Дороги Катманду
На деревенской площади разожгли костер, совсем небольшой, потому что в этих краях дерево было таким же редким, как и вода, но для праздника в честь пришедшего в гости друга отдают все, чем ты обладаешь. Они уселись в кружок вокруг огня прямо на землю. Одна из женщин запела. В такт пению мужчина постукивал короткой палочкой по небольшому деревянному цилиндру. В деревне это был единственный музыкальный инструмент.
Патрик и Оливье сидели напротив поющей женщины. У Оливье быстро заболели ноги от непривычной позы. Ему никогда не приходилось сидеть на земле, скрестив ноги. Но он не решался пошевелиться, потому что девочка, принесшая воду и некоторое время сидевшая возле гостя, не сводя с него огромных глаз и все с той же улыбкой на лице, вскоре задремала, положив голову ему на колени.
К женскому голосу, теперь звучавшему приглушенно, присоединился голос человека с совершенно белой бородой. Он смотрел на Оливье, плавно жестикулируя, сводя и снова разъединяя пальцы. Это был староста деревни, которому девочка передала чашу с водой.
— Он благодарит тебя за то, что ты пришел, — негромко перевел его слова Патрик.
Оливье пожал плечами. Спящая девочка вздохнула во сне, слегка пошевельнулась, и ее голова едва не упала с колен Оливье. Ее спокойное счастливое лицо было обращено к ночному небу. Тело ее было совершенно расслаблено, она явно чувствовала себя в полной безопасности.
Посмотрев на Оливье со спящим ребенком на коленях, Патрик улыбнулся.
— Можно считать, что она приняла тебя как своего.
Оливье вздрогнул и внутренне ощетинился. Он почувствовал, что стоит ему еще немного задержаться, и он попадет в ловушку, поставленную оказанным ему доверием. Кроме того, он ощущал неудержимо поднимавшееся в нем желание остаться с этими тихими людьми, с этой девочкой, котенком свернувшейся возле него. Желание забыть все невзгоды, все приключения и закончить здесь свое путешествие.
Как к спасительному кругу, он обратился к воспоминаниям. Он вспомнил борьбу самолюбий, стычки с полицией, постигшее его разочарование. Зажав уши обеими руками и закрыв глаза, он замотал головой, пытаясь преодолеть пронзившую его боль.
Патрик, не сводивший с него глаз, был удивлен и обеспокоен. Он осторожно отодвинулся. Сейчас не нужно было ничего спрашивать, не нужно было вмешиваться. Было ясно, что в душе у его друга кровоточила какая- то рана, которую он невольно задел. С какими бы добрыми намерениями ты ни протягивал руку человеку, лишенному кожи, ты не причинишь ему ничего, кроме боли. Он сможет излечиться только благодаря своим внутренним силам и, конечно, благодаря времени.
Оливье пришел в себя, посмотрел на сидевших вокруг людей, на лицах которых играли отблески костра. Внезапно он почувствовал, что они стали безразличны ему, так же безразличны, как деревья или камни.
Он бережно приподнял головку девочки и опустил ее на землю, проделав это так осторожно, что она даже не проснулась.
— Я должен уйти, — обратился он к Патрику.
Встав на ноги, он вышел из освещенного круга.
Старик внезапно замолчал. Потом замолчала женщина. Все молча смотрели в ту сторону, где темнота поглотила силуэт Оливье.
Патрик тоже встал. Он обратился к сельчанам на их языке. Пришедший вместе с ним друг должен уйти. Его призывают другие края. Но он, Патрик, остается.
Оливье взял свой рюкзак, оставленный в джипе, и направился на север по петлявшей между хижинами тропинке. Пока темно, он будет двигаться в этом направлении. Когда рассветет, он сориентируется.
Наткнувшись на лежавшую на дороге корову, он выругался. Он проклинал коров, Индию, весь мир. Разбуженная его шагами курица, спавшая под крышей, закудахтала и снова утихла.
Оливье спустился вниз по склону холма, пройдя между последними хижинами. В темноте перед ним возник чей-то силуэт. Он остановился. Это был Патрик.
— Мне в эту сторону? Я не ошибся?
— Все правильно. Продолжай идти прямо на север. Через один-два дня, в зависимости от того, с какой скоростью ты будешь идти, ты увидишь город. Это будет Мадира. Там проходит железная дорога. У тебя есть деньги на билет?
— Есть немного.
— Поездом ты доберешься только до границы. Дальше, на территории Непала, тебе снова придется идти пешком.
— Ничего, справлюсь, — ответил Оливье. — Мне очень жаль. Конечно, здесь. Но я не могу. Надеюсь, тебе скоро пришлют кого-нибудь на замену.
— За меня не беспокойся, — ответил Патрик. — Держи, ты забыл самое важное.
И он протянул другу фляжку, наполненную водой.
***На третий день пути, уже в Непале, он встретил Джейн.
В поезде ему пришлось столкнуться с такой же толпой, как и на городских улицах. Пожалуй, немного лучше одетой, но еще более плотной. В вагонах продолжалась та же повседневная жизнь; можно было подумать, что улицу взяли целиком и поставили на колеса. Он безрезультатно попытался найти сидячее место. В одном из купе женщина варила рис, пристроив небольшой примус на полу между голыми ногами соседей. В соседнем купе невероятно тощий святой, лежавший на сиденье, то ли умирал, то ли уже был мертв, хотя не исключено, что он просто занимался медитацией. Соседи, не обращая на него внимания, громко молились. Палочки, воткнутые в какой-то лежавший на полу предмет из меди, медленно тлели, распространяя ароматы ладана и сандала.
Каждый раз, когда Оливье показывался в открытом проеме очередного купе, глаза всех пассажиров тут же обращались на него. Никакой реакции не проявили только молившиеся и медитировавший святой. В конце концов, ему пришлось устроиться на полу в коридоре, среди других сидевших или лежавших пассажиров. Он прижал к себе рюкзак и задремал. Проснувшись, он обнаружил, что украли деньги, три долларовые бумажки, лежавшие в кармане рубашки. Утешило только то, что в рюкзаке у него было еще долларов двадцать.
На границе с Непалом пограничники пропустили его без каких-либо проблем. Они оказались на редкость любезными. Разговаривая с ним на жутком английском, который Оливье не понимал, несмотря на все знания, приобретенные в школе, они непрерывно улыбались. В его паспорте быстро появилась печать, он подписал какие-то непонятные бланки, отпечатанные на отвратительной бумаге, но так и не понял, какой срок может провести в стране. Обменяв несколько долларов на местную валюту и подписав еще какую-то бумагу, он положил в карман пачку бумажных рупий и пригоршню медяков. Когда он попытался выяснить, как добраться до Катманду, ему что-то долго объясняли, сопровождая слова энергичной жестикуляцией и дружелюбными улыбками. Из всего услышанного понятным оказалось только слово «Катманду». Тем не менее он вскоре оказался по другую сторону границы. Перед ним стояли два автобуса и была видна одна- единственная дорога. Автобусами служили древние, вероятно, столетнего возраста, грузовики, на которые установили будки, расписанные живописными пейзажами и гирляндами цветов, над которыми вдоль крыши тянулся зубчатый деревянный карниз. Оба автобуса были под завязку набиты пассажирами, так плотно заполнившими проходы, что едва не выдавливали друг друга в окна. Мужчины были одеты в рубашки из белого или серого полотна и штаны из такой же ткани, очень широкие в бедрах и узкие ниже колена. На голове у всех были шапочки, белые или цветные. У самых молодых встречались рубашки европейского покроя и пижамные штаны.
Оливье подошел к одному из автобусов и громко спросил, указывая на него:
— Катманду?
Все, кто его услышал, тут же повернулись к нему и, широко улыбаясь, отрицательно замотали головой. У другого автобуса ему ответили тем же. Но он все равно не решился бы забраться в одну из этих соковыжималок. К тому же, разглядел, что пассажиры были не только весьма жизнерадостными, но и невероятно грязными.
Оливье еще не знал, что покачивание головой, единодушно продемонстрированное ему и означавшее для европейца отрицание, для местного населения означало «да». Тем не менее, ни один из автобусов действительно не отправлялся в Катманду. Но дружелюбие местных обитателей не позволяло им обидеть иностранца отрицательным ответом.
На карте, висевшей на стене в римской конторе, он разглядел, что в Непале имеется только одна автомобильная дорога, идущая от границы с Индией к границе с Китаем. Катманду находился неподалеку от этой трассы. Поэтому он решил, что если нет выбора, то нет смысла и колебаться. И он двинулся в путь. В очередной раз его ожидал совершенно новый мир.
После того, как он пересек бесконечную индийскую равнину, сохранившую на своем теле следы бурных наводнений, ему предстояло начать подъем на первую горную гряду, обозначающую границу между Индией и Непалом. Скоро он очутился среди холмов, покрытых сплошной зеленью. Там, где его взгляд останавливался на безлесных участках местности, каждый пятачок земли был тщательно обработан и покрыт незнакомыми ему культурными растениями. Впрочем, Оливье, потомственный парижанин, даже во Франции не смог бы отличить свеклу он кукурузы.
