Давид Беньковский - Любовь красное и белое
— Что?! — изумился я. — Что ты сделала? Что ты, дурья твоя башка, сделала? Выбросила Шпицрутен?! Что ты натворила?! Выбросила традиции, выбросила мужской авторитет, который веками хранили! Как ты посмела? Что теперь будет? Как теперь будут цивилизация и культура развиваться?! И что станет с Польшей, что с родиной нашей произойдет?! — Я схватился за голову. Бегал, как сумасшедший, из гостиной в кабинет и обратно, не знал, что предпринять, а она надела наушники и стала что-то повторять по-венгерски, потому что тогда начала учить этот, вне всякого сомнения, нужный и очень популярный язык.
По правде говоря, Шпицрутен Дед и Отец в одном лице использовал только в отношении собак, а с людьми он всегда был спокойным, уравновешенным. Когда он говорил, что пойдет за Шпицрутеном и кивал в сторону прихожей, мне было достаточно. Я знал: надо исправиться. Я провинился: опоздал или нахулиганил, не почистил ботинки или, не дай Бог, не высушил их, или не так, как положено, сидел за столом. Самое главное — начищенные до блеска ботинки. Дед и Отец в одном лице любил демонстрировать свои офицерские сапоги, в которых он прошел столько военных кампаний, принимал участие в восстаниях. Он часто приговаривал, что, несмотря на пыль во время походов и грязь на баррикадах, он всегда следил, чтобы сапоги выглядели как следует. Потому что сапоги должны сверкать, как сабля. И если он в самых сложных ситуациях следил за своими сапогами, то мне сам Бог велел в мирное время ухаживать за обувью, и показывал на Шпицрутен.
А школьные оценки ниже четверки вообще не считались. И теперь мне только Деда и Отца в одном лице остается поблагодарить за то, что я без особого труда поступил в университет. Но Шпицрутен он по отношению ко мне ни разу не применял. У меня никогда не было шрамов на теле. Никаких физических наказаний для исправления. Ничего подобного не было! Дед и Отец в одном лице по-другому свой авторитет демонстрировал. Голос часто повышал — Дед и Отец в одном лице умеет кричать по-армейски, — и от этого сразу багровел, а волосы у него всегда седыми были, вот он и становился похож на наш бело-красный флаг, и тогда мне следовало исчезнуть из поля его зрения. Спрятаться под кроватью или на кухне у Мамы.
Потому что Мама обычно находилась на кухне. Никуда не выходила, так и сидела на кухне. Если, разумеется, Дед и Отец в одном лице был дома. Но дома он не часто бывал. У него всегда было много важных дел, мужских дел. То Военная Кампания, то Восстание, то Восстановление, то Забастовка, а иногда и Водка с Друзьями. Домой он редко приходил. Шпицрутен успевал запылиться. Я даже иногда мечтал о том, чтобы Дед и Отец в одном лице наконец пришел домой, взял Шпицрутен и сделал то, для чего он предназначен, только чтобы он пришел. Мы с Мамой обычно не знали, когда он вернется. И вернется ли вообще…
Большую часть времени я проводил с Мамой, которая была вынуждена заниматься всем. Потому что Мама сидела на кухне, только когда Дед и Отец в одном лице был дома, а когда он отсутствовал, она выходила из кухни и должна была со всем управляться, ведь кто-то должен был всем заниматься, если Деда и Отца в одном лице почти никогда рядом не было. Она умела и раковину прочистить, и пробки заменить, и концы с концами свести, когда денег почти не было. Но самым главным для нее было дать мне образование, чтобы я Юристом стал, чтобы языки выучил и подготовился к поступлению.
Любимая моя Мамочка! Она ради меня звезды с неба достала бы. Она все знала, обо всем помнила и не позволяла обижать своего Павлика. Как же она обо мне заботилась, какая была энергичная, все умела предусмотреть, потому что у Деда и Отца в одном лице всегда было много важных дел! А она посвятила свою жизнь мне. Готовила, стирала мои вещи, потом гладила их, а какие ровные поля чертила в моих тетрадях!..
Ах, Мама, Мама, Мама! А Дед и Отец в одном лице приходил на минуту и снова уходил заниматься важными делами. Я оставался с Мамой, и Мама была со мной. А когда я болел, когда у меня был жар, Мама сидела рядом, прикладывала к моему лбу холодные компрессы и давала чай с малиной. Моя милая, заботливая Мама!
Майка вышла от него. Идет. Слышу ее шаги. Куда она идет? Приблизилась ко мне, к дивану, на котором я сижу, в своей ночной рубашке, которая колышется на ней так, будто она ночной мотылек. Красиво, но я виду не подаю, что заметил, смотрю на экран, потому что теперь «Формулу-1» показывают, а я обожаю гонки смотреть, потому что сам водитель. У меня всегда дух захватывает от того, с какой скоростью несутся болиды.
— Ты не идешь спать, Павел? — Она склоняется надо мной и кладет руку на плечо.
А я молчу и ударяю себя по колену кулаком, потому что болиду номер пять не удалось перегнать этого недоделка, двенадцатый номер, а я как раз болею за пятого, потому он очень смело едет.
— Павел, я иду спать. — И гладит меня по голове. Ну и иди, тебя никто не держит. Она гладит меня еще, как кота или пса. — Мне завтра рано вставать. Пойдем, Павел. — Вот что она говорит над моей головой, а пятый номер собирается перегнать двенадцатый, недоделка этого, который не уступает ему дорогу.
— Раз тебе завтра рано вставать, то и лечь надо раньше, так что иди, — киваю я. — Я смотрю соревнования и хочу узнать, кто выиграет.
Ее ладонь на моей голове застывает, потом вообще исчезает. Значит, Майка ее убрала.
— Как хочешь, Павел, — произносит она холодно и уходит в спальню. И хорошо, что уходит, нечего меня ласкать. Еще будет мне говорить, что я должен идти вместе с ней. Пусть в магазине своем командует и спать ложится, когда желает, а я и без нее не пропаду. Прекрасно сам справлюсь!
Ну даже если бы я с ней пошел… Что бы мы делали? Она ляжет, начнет мурлыкать и потягиваться. А ты будь с ней нежным, ведь она обниматься хочет, кошечка хочет ласки, и все в таком духе. Такая мягкая, теплая становится. А у меня нет желания ее ласкать. Когда женщина так себя ведет, я становлюсь твердым, как каждый мужчина, и никакие ласки нам не нужны — мы мягкими можем стать, как она. Я должен действовать немедленно! А она просит еще подождать, и вздыхает, и снова просит еще немного повременить, и я вынужден ждать, сдерживаться, а это мучительно, да и вообще вредно для мужского организма. Это все равно что автомобильный двигатель на самых высоких оборотах завести. Рано или поздно он сгорит!
Когда я ощущаю Возбуждение и вижу ее Формы, облаченные в сорочку, то хочу овладеть ею сразу, как в фильме «Битва за огонь». Так было до того, как в ее голове переворот произошел, когда она еще была восхищенной мной лицеисткой. Когда она, счастливая, вцеплялась в мои волосы и восклицала: «Павел, какой ты замечательный!» А теперь только и твердит, чтобы я подождал немножко, не так быстро, чтобы я о ней подумал, и все такое.
Или говорит: «Павел, мне бы просто хотелось лежать с тобой рядом, чтобы ты меня обнял и не думал только об этом и не сразу к этому приступал». Так и говорит!
Я знаю, знаю, что она имеет в виду. Я должен быть Современным Мужчиной и помнить: женщина по-другому все воспринимает. Мне надо быть готовым ласкать ее на протяжении четырех часов. Но на это у меня никакого здоровья не хватит — шутка ли быть на взводе часами!
Поэтому я остаюсь на диване и слежу за происходящим на трассе «Формулы-1». Болиды совершают очередной вираж, пятый номер стремится пролезть сначала слева, потом справа, но двенадцатый не дает себя обогнать, хорошо держится, но все равно он недоделок.
А еще она как-то раз, через некоторое время после рождения Малыша, сказала, что она не будет больше принимать таблетки, и мы должны вместе что-нибудь придумать. А я ничего понять не мог. Не мог врубиться, о каких таблетках Майка говорит. Она что, больна или допинг принимает? Мне в голову не приходило, что моя Майка думает об этих вещах и принимает таблетки! Моя Майка, моя Майка, такая предусмотрительная! Как она все продумала!
Если честно, я подобными вопросами себе голову не забивал. До тех пор пока Майка не забеременела, меня не волновало, откуда дети берутся.
Ведь это не мы беременеем. С начала и до конца это бабье дело. Пусть хоть этим они сами занимаются, и если не хотят беременеть, пусть сами об этом и заботятся. А если захотят, так пусть для начала об этом скажут. То, что у них внутри находится, жутко сложно, а я не являюсь одним из тех Современных, которые разбираются в покрытых слизью устройствах и приспособлениях женского организма.
Так вот, она сказала, что мы должны вместе что-нибудь придумать, и опять было это «давай сядем и поговорим, подумаем, что можно сделать, ведь это, Павел, наша общая проблема».
Сели, но мне нечего было ей сказать. А она о том о сем, а потом спрашивает, есть ли у меня какие-нибудь соображения на этот счет. Потому что она пока не хочет заводить еще одного ребенка. А почему бы и нет? Может, у нас дочка бы получилась. Была бы в доме маленькая женщина, которая с папочки глаз бы не спускала. Почему Майка не хочет дочку завести?
