Максим Мейстер - Открытки от одиночества
Кана говорила сбивчиво, рвано, с большими паузами, но я не перебивал. Чувствовал, что речь идет о чем-то настолько сокровенном, что любое мое слово, даже самое правильное и уместное, может все разрушить. А ведь я даже не знал, что она зовет свой самолет по имени! Я сидел и слушал, стараясь не шевелиться, насколько это было возможно крутя педали.
Вдруг меня накрыл образ. Я высоко-высоко в небе. И я один. Нет, не один. Внутри кого-то. Нет. Я един с кем-то. И в небе. И весь мир — подо мной. А я — словно неземной. И гул сливается с биением сердца, а душа…
И это непередаваемое ощущение, этот мимолетный образ сказал много больше, чем слова и… и даже больше, чем паузы.
Кана замолчала, словно почувствовав, что слова уступили место более точному.
Мне захотелось поделиться в ответ чем-то столь же сокровенным, но незаконченная мысль про педали и ноги меня сбила.
— Я тоже люблю на своем катамаране ездить. Когда долго сидишь в мастерской, режешь эти доски надоевшие в пыли и стружке, да пусть даже интересную игрушку, но все равно же сидишь на одном месте, так потом сядешь на него и давай вокруг острова пару кружочков. Такой довольный потом, уставший, и снова можно доски делать. — Я старался говорить как она, но с каждым словом все сильнее ощущал неуместность сравнения живого Альвиса, с которым летает душа, и педального катамарана, на котором я просто разминаю засидевшуюся задницу. — Знаешь, я летал на выходные к родителям. Но пробыл там больше недели. Они все время слагают матрицу, и я тоже начал. Уже через день. Словно и не уезжал никуда. Оказался в семье. Как же это отличается от почти-браков! Когда долго живешь один, то, вроде как, и забываешь. Но стоит окунуться, почувствовать всех своих внутри… Хочешь, скажу, что я пообещал родителям? Да нет, даже не им, а себе самому в первую очередь!
— Скажи.
— У меня больше не будет почти-жен. — Я замолчал. Теперь мы поделились равным по сокровенности, и можно было просто крутить педали.
Кана тоже почувствовала момент и какое-то время молчала, возможно, пытаясь поймать образ.
— Поясни.
— Я хочу жениться по-настоящему. В древнем храме, с обрядом, с соком Священного Дерева. Чтобы матрицы слились, и мы были всегда вместе.
— Я в курсе, в курсе. Я знаю, что ты ищешь жену. Но при чем здесь почти-жены. Это же физическая потребность. Да и как искать без них? Может, одна из них — твоя настоящая? Поясни про вот это: «у меня больше не будет почти-жен».
— Отец считает, что каждая попытка создать семью без решимости ее создать уменьшает возможность найти настоящее. Нет, не так… Когда в матрице общаешься, то все так ясно и понятно, а вот пробую словами передать и…
— Я, кажется, поняла. Это как с первым самостоятельным полетом? Если все время садиться в кабину и откладывать, то решимости взлететь все меньше и меньше.
— Ну, не знаю, мне пришел другой образ…
— Слушай, тебе не кажется, что мы на одном месте крутим? — Кана пихнула меня под руку и показала на берег. — Я вот поглядываю все на наш маяк, вначале мы так бодро от него стали отдаляться, а сейчас уже пять минут такое ощущение, что впустую крутим.
Я огляделся. Солнце уже показалось на горизонте, но жарко было еще не от него, а просто от усилий. Внизу — глубина. Вода такая прозрачная, что видно дно, хотя здесь уже метров десять-двадцать, не меньше.
— Хм, и правда. Похоже, мы в течение попали. Вот, кстати, и подходящий образ! Продолжать жить с почти-женами, это как оказаться в течении. Педали крутишь, но остаешься на одном месте.
— Кончай с образами! Я уже устала, а мой Альвис как смеялся мне издалека, так и смеется.
Я приналег на педали, Кана поддержала. Через несколько минут с нас пот лил градом, но движение едва ощущалось.
— Ну, все, больше не могу, — сдалась Кана. Откинулась на кресло и вытянула ноги. — Пусть нас несет обратно к берегу и возьмем уже моторное что-то, пока Альвис вообще не смылся.
— Вот-вот. Я об этом и говорю. Нам всегда проще отпустить, прекратить усилия и плыть по течению.
— Перестань уже. Что делать-то? — Кана скорчила гримасу, явно показывая, что с аналогиями и философией все понятно, и пора завязывать с болтовней. Но я уже снова был не здесь, не на катамаране между двух синих бескрайностей, а внутри — в настоящей бесконечности. Сильное напряжение, и матрица сложилась. Еще вчера не надо было почти никаких усилий…
— Привет, пап. Мне хочется какого-то знака, что я прав. И что ты прав, папа. Это очень трудно будет. Я так привык к спокойной жизни. Точнее, привычной жизни.
«Привет, сынок… Ага, здорово у тебя там… Небо, океан, эх, даже искупаться захотелось! Подруге привет… Какой самолет, зачем ты?.. А, понял, ну, течение — это ерунда. Иногда можно и по нему плыть и все равно приплыть куда нужно. Не в течении дело…»
— Я решил, что если мы доберемся своими усилиями до Альвиса, то это будет знаком, что у меня все получится. — Перебил я новый слагающийся образ. — И это будет знак, что мы все правильно делаем.
— Вот ччч-ерт, говорила же, что надо было сразу моторку брать!
— А, Кана, тебе привет от папы. Мы подумали, что это будет символично. Если мы сегодня достигнем Альвиса…
— Да я слышала. Вот только почему в ваши игры надо вовлекать меня и Альвиса?! Ну да хорошо, а то и правда, если сейчас к берегу ползти, то потом до вечера не найти. — Она спрыгнула в воду и зависла, держась руками за катамаран и слегка перебирая ногами. — Тут и течение-то едва-едва. Иди ко мне, охладимся, а потом будем достигать этого твоего знака. И моего Альвиса.
Я последовал примеру Каны. Вода освежала, мы даже чуть-чуть подурачились, плавая вокруг катамарана.
— У нас еще бананы есть, так что не пропадем, — вспомнил я, когда мы выбрались из воды. — Смотри.
— Давай, заправимся?
— Давай. — Мы вместе сунули руки под кресло, оторвали от связки по одному банану и начали крутить педали, на ходу жуя ароматную белую мякоть.
Дело явно пошло на лад. Маяк снова стал удаляться, но и самолет, казалось, тоже.
— Если не выйдем из течения, то сдохнем здесь, — сказала Кана. Крутили мы от души, вложив в педали всю свежесть от купания и вдохновение от решимости достичь цель, но все равно опять вспотели и устали.
— Давай, давай, главное крутить! — Я прибавил оборотов.
— Солнце поднимается, через полчаса мы просто поджаримся и будем наглядным пособием-страшилкой для туристов. И на катамаране с нашими подсушенными телами останется только написать: «Не заплывайте за буйки».
— Кани, ну что ты несешь! — Я тоже бросил крутить педали, а потом во второй раз спрыгнул в воду.
— Не вылазь, почувствуй течение, направление, а потом мы пойдем не против него, а чуть по нему, как бы вскользь.
— Понял. — Мне не хотелось спорить. Главное, что Кана не говорит больше о возвращении на берег и моторках. Надеюсь, она прониклась моим настроением. Хотя, может, просто боится потерять Альвиса из поля зрения.
С другой стороны, проще было бы сейчас рвануть к берегу, потом к ней на остров и попросить авиа-коллег помочь искать с воздуха. Не одна же она там на крыльях. Это здесь ни у кого нет самолетов, островок меньше раз в десять, чем остров Каны.
Сказать об этом варианте?..
— Так, тут поток явно к берегу несет.
— Поплавай вокруг, может, течение узкое?
— Ага, ты тоже прыгай, я с этой стороны, ты — с той.
Мы стали отплывать от катамарана, словно рыбы стараясь поймать кожей едва ощутимые потоки.
— Тут явно теплее, давай сюда!
Я тут же повернул назад. Все-таки до сих пор не по душе мне эти глубины, несмотря на давний урок моего Старика.
Мы забрались на катамаран и развернулись, с новыми силами крутя педали. Теперь плыли не к маячившему на горизонте Альвису, а как бы в сторону от него, зато уже через пять минут вышли из течения и снова сменили курс.
— Вот, другое дело, — удовлетворенно сказала Кана и приналегла на педали.
Жара не стала ждать полчаса, а накрыла нас через десять минут, едва мы вырвались из течения.
— Что ж за расстояния такие непонятные в этом океане! — Возмутился я, чувствуя себя все более виновато. И чем дольше молчала Кана и чем упорнее она давила на педали, тем сильнее меня грызла совесть.
— Да уж.
— Просто с берега казалось, что он рядом — за полчаса можно… А тут, крутишь и крутишь, а он словно и не приближается.
— Есть такое.
— Может, повернем?
— Слушай, молчи уже. До берега сейчас крутить дольше, чем до Альвиса. Дай лучше еще банан и не выбрасывай кожуру, прошу тебя.
Мы съели по последнему банану, и Кана стала натирать кожу внутренней стороной кожуры.
— И ты тоже натрись, хоть какая-то защита, хотя все равно сгорим. И пить хочется, как…
— Прости, пожалуйста, — не выдержал я.
— Да ладно, не ной только и не болтай, горло пересохло.
