Татьяна Набатникова - Город, в котором...
Слово дали свидетелю — вахтеру, который задержал преступника.
Тот страстно поведал, как было дело. И даже показал, как он нагибался, держа этот кабель.
— Да это же анекдот, старый к тому же! — вскричал Семенков. — Кто-то над дяденькой подшутил. Проверял анекдот. А дяденька и обиделся.
Судья постучала авторучкой по графину:
— Прошу соблюдать порядок! Вы подтверждаете, что человек, который выносил катушку кабеля РК-75, был действительно этот? — обратилась она к вахтеру.
Вахтер для точности еще раз поглядел на Семенкова и решительно подтвердил:
— Этот. У него еще говорок такой быстрый был, дробный.
— Обвиняемый, я еще раз спрашиваю вас: признаете ли вы обвинение справедливым? — заклинило судью. Общественным заседателем ее выбрали совсем недавно, и опыта ведения процесса у нее было маловато.
— Ни в коем случае! — весело отозвался Семенков, вставая с места.
Народу тоже было пока весело, смех у каждого наготове: тут и там просачивались улыбки.
Вахтер растерялся:
— Как так? — Напомнил: — Ты ж сказал: подержи, мол, конец, я проводку тянуть буду. И я держал. А ты за углом отрезал и утек.
— Я вам не «ты»! — с апломбом оборвал Семенков. — И советую обзавестись очками, чтобы не путать божий дар с яичницей!
Ким, защитник, поднял голову и с удивлением всматривался в Семенкова. В зале смутились. Переглянулись, сверяя по лицу соседа правильность своего отношения к происходящему. Веселость прошла.
— Со смены мы всегда выходим вместе с Хижняком, — забеспокоился Семенков. — Хижняк, подтверди!
Хижняк молчал, показывая, что подчиняется здесь официальному порядку. Судья ему кивнула: дескать, ну же, говори Хижняк встал. Чего-то тянул время, как школьник, не знающий ответа и надеющийся на звонок.
— Я не помню в точности. Со смены мы действительно часто уходим вместе. В основном всегда. Но конкретно про этот день я не помню.
«Неужели, — удивился Путилин, — не знает? Они ладили с Семенковым. Они в одной вахте, а вахты складываются естественно-исторически: кто с кем ладит, это закон, одна Агнесса имеет универсальную сходимость и поэтому работала даже с ненормальным Пшеничниковым».
Ким встал со своего места, невозмутимый восточный человек (ходит, ласковый, изящного роста, вознеся лицо, и равномерно улыбается вокруг себя, но не призывая этой улыбкой, а отстраняя: лучше держись подальше, а то ведь я перестану улыбаться, и тогда кабы не было нам худа) — он встал и молчком пересел в зал. Там понятливо подвинулись, давая ему место.
— Простите, я не поняла вашего поступка, — растерялась судья.
— Я отказываюсь защищать, — разъяснил Ким свой поступок.
— Да, но как же так? Это нельзя!
— Я не буду, — твердо повторил Ким и сел.
Уж это у него есть — твердо ответить. Нужно было под восьмое марта съездить в горэнерго с поздравлениями женщинам — ну, традиция такая, докучный долг, Путилин ненавидел эти праздники и дома у себя давно их отменил — кажется, к тихой обиде жены, ничего, стерпит, в старину и в ум не приходило праздновать в свою честь, даже день рождения — и тот: день ангела-хранителя, вот как, а мы вон какие почтенные, мало нам праздников по профессиям, так еще и по полу. И вот — ехать в горэнерго с поздравлениями, нет уж, увольте, но он ведь не просто Глеб Путилин, он должностное лицо и обязан считаться с ритуалом — короче, он вызвал (кто там у нас сейчас со смены?) Кима: поезжай. Не на того напал. Ким: нет, и все. Глядит своими чистыми азиатскими глазами, лишенными прозрачности и оттого еще более таинственными, и — нет. Не поехал! (И молодец.) Ладно Хижняк поехал, надежный и безотказный Хижняк! Таким человеком располагать в коллективе — просто удача. (Когда Хижняк пришел с ночным обходом, Агнесса заподозрила, что это он, Путилин, его послал, и явилась поучить. Это, говорит, растление человека. А Путилин не имел к этому обходу никакого касательства, но уж коли зашел разговор, он сказал ей, что в любом социальном организме есть всякие роли, и на все роли необходимо иметь исполнителя. «Врешь, любой социальный организм только выиграет, если все роли будут играть герои и благородные люди». — «Ты ошибаешься, Агнесса. Это красиво, но неправда. Знаешь поговорку: «Без тебя — как без поганого ведра». Это когда хотят сказать человеку, как он необходим. Если из твоего цветущего организма выкинуть кишки, тогда, боюсь, твоя цветущая наружность перестанет благоухать». — «Не трогай мою цветущую наружность», — печально сказала Агнесса; никогда, и в молодости, не было у нее цветущей наружности. Но ее вмешательства уже раздражали. Конечно, когда он пришел на станцию новичком и она его учила — это было одно, но теперь он, черт возьми, уже вырос, не надо его больше опекать! «Агнесса! И вообще ты мудрая женщина, наверное, ты умнее меня, но главный инженер все-таки я, и станцией руковожу я — такой, какой уж я есть!» А она продолжала печалиться и бормотать «…покалечите парня», хотя ведь объяснил же ей русским языком, что это не он, не он послал Хижняка, а, по всей видимости, Егудин, и даже понятно зачем: чтобы отвратить от Хижняка весь коллектив. А Хижняк, кажется, так и не понял, что с ним сделали…)
Ким пересел в зал, Семенков повернулся к нему и посмотрел с долгим укором. Ким не отвел глаз.
— Товарищи, без защитника нельзя, — взмолилась судья.
Встал Горынцев:
— Я буду.
Ага, еще один сюрприз. Становится интересно. Горынцев — защищать Семенкова? После того как отказывался с ним работать. Я, говорил, тебя кожей не выношу, у меня от тебя экзема начнется. А Семенков огрызался: «Да хоть сифилис!»
Судья не знала, бывает так или нет. И вообще, законно ли все это? Она оглянулась на Путилина, прося подсказки.
— Пусть, — кивнул Путилин. Не терпелось узнать, что из всего этого выйдет.
Горынцев занял место защитника.
— Продолжим заседание, — с облегчением сказала судья. — Еще вопрос к свидетелю Хижняку: Юрий Васильевич, попытайтесь все-таки вспомнить, как в тот день вы закончили смену?
— Надо вспомнить, — бормотал Юра, дотрагиваясь рукой до лба. — Обычно мы выходим вместе и идем на трамвай. Если ему никуда не надо ехать по его делам. Часто ему куда-нибудь надо, и он тогда заранее на машине. А про этот день я не помню. Дни все так похожи.
Нет, ну чисто ученик. Время тянет, а звонка все нет.
— Садитесь, Юрий Васильевич.
Вызвали свидетеля — мастера ремстройцеха.
— Этот кабель, — сказал он, — мы получили по ошибке снабженца. Как и многое другое! — и немедленно завелся. Об этом он не мог говорить спокойно: наболело. — Заказываешь одно, а достают другое. Она один раз достала нам трансформаторное железо — ненарубленное, вы представляете? Что с ним делать-то, крышу крыть, что ли? — он хохотнул, его частично поддержали. — Пришлось потом списать. — Он покашлял. — Ну так вот, этот кабель. Он нам совершенно ни за чем не нужен. Нам нужен был обыкновенный бытовой электропровод, а ей там сказали: берите, это тоже бытовой. Ну, она и взяла, я уже сколько раз говорил, Глеб Михайлович, нам нужен грамотный снабженец, вы меня извините, Варвара Павловна, но мы через вас вылетим в трубу! Вы берете что попало! Заказывали для лаборатории радиодетали, конкретно были указаны номиналы, так вы достали все совершенно другое!
— Да к все совпадало, как заказывали, только запятая не там стояла! — обиженно оправдывалась из зала снабженец Варвара Павловна. — Но я не спорю, ищите мне замену, я лучше табельщицей вернусь, мне это сто лет не нужно! А для лаборатории вон Илья Никитич все что хочешь может достать — он и достает, что ему нужно, вот и пусть идет снабженцем, грамотным, а я табельщицей вернусь, мне это сто лет…
— Товарищи, не отвлекайтесь — призвала судья. — Вопрос к свидетелю: как у вас хранился этот кабель?
— А никак. Стояли пять катушек в углу — вы представляете, какие количества, пять катушек! — опять сорвался мастер, приглашая всех возмутиться. — Стояли невесть сколько, ждали судьбы..
— Да что же это! — ахнул вахтер. — А на что я шум поднимал? На что я тогда стою, стерегу, если никому не нужно?
— Вы подтверждаете, — снова обратилась судья к мастеру, — что теперь стоит на одну катушку меньше?
— Что ж, подтверждаю, отчего не подтвердить. Стоит на одну катушку меньше, — согласился мастер.
— Когда исчезла эта катушка?
— Не заметил. Мне когда сказали посмотреть — я посмотрел.
— Вас бы тоже надо судить за халатность! — увлеклась судья.
— Нет уж, если кого судить, так нашу снабженца! — заволновался мастер.
Обиженный вахтер выкрикнул:
— Я уволюсь! Караулить то, что никому не нужно!..
— Нет, вы не правы, — пришлось Путилину утешать вахтера. — Вы охраняете энергетический объект. Если хотите, не от расхищения… Это ж вам не фабрика мягкой игрушки! — потрафил бедному уязвленному самолюбию.
