Майкл Толкин - Игрок
– Выпьете с нами? – спросил режиссер.
– Извините, у меня здесь назначена встреча.
– Ничего, в другой раз.
– Я вам позвоню.
– Триста двадцать, – сказал Оукли.
– Что? – переспросил Гриффин.
– Номер триста двадцать, – объяснил он, – я здесь пробуду еще неделю.
– За счет «Парамаунт», – сказал Сивелла, чтобы вызвать смех и изящно завершить светское общение в вестибюле. Это сработало. Обменявшись рукопожатиями, Гриффин проследовал дальше по коридору в «Поло-Лаунж».
Метрдотель кивнул в знак приветствия и спросил:
– Мистер Милл, сколько человек?
– Нас будет двое, но я пришел немного раньше.
– Хотите кабинку в задней части зала? Я проведу вашего гостя.
– Посадите меня в передней части зала. – Он указал на кабинку у стены.
Тотчас подошел официант. Гриффин заказал салат из креветок и коктейль «пимз-кап» – верх утонченности среди подростков. Он это прекрасно знал, но ему хотелось сладкого. Почему он оправдывается перед собой? Он улыбнулся двум дамам у стойки бара, они ответили ему тем же. Официант принес заказ.
Если бы он потерял работу, чего бы ему недоставало? У него были собственные деньги, но он не привык их тратить. Исключение составляла одежда, мебель и несколько игрушек. Он не платил даже за стереосистему: ее подарила компании студия звукозаписи. Его корпоративный счет был практически неограничен. Он летал первым классом. Его привозили в аэропорт на лимузинах и встречали в аэропорту с лимузинами. Если он не знал водителя, его всегда встречали с табличкой, на которой было написано «Мистер Милл». Когда он ездил в Нью-Йорк, то останавливался в апартаментах студии в «Шерри-Нидерланде», где в шкафу висели его пиджаки, а в ящиках комода были сложены его сорочки. Он десять раз летал на «конкорде». Автомобиль стоимостью сорок тысяч долларов был подарком студии. Половину ипотеки за дом оплатила компания. Чтобы внести первый взнос, компания предоставила беспроцентную ссуду. Когда он ходил в ресторан на собственные деньги, он испытывал чувство новизны, сравнимое с мелкой кражей. Но у кого он, собственно, крал? Сколько раз за пять лет он расплачивался в ресторане собственными деньгами? Может быть, наберется пятьдесят ужинов. Обеды по воскресеньям. Сколько раз он сам платил за авиабилеты? Мало. Кабо-Сан-Лукас, с Бонни Шероу. Он был немного влюблен тогда и взял отпуск за свой счет. Итак, чтобы оставаться безукоризненным, надо платить из собственного кармана? Он признался себе, что эта потребность оплатить отпуск объяснялась не только нежеланием превращать любовь в служебный роман. Это касалось личной жизни. Он не брал отпуск все пять лет, что проработал на студии. Этот рекорд был даже отмечен в журнале «Тайм». Но – не совсем так. Посещая съемочную площадку в Марокко, он останавливался на три дня в Агадире. Он катался на лыжах, когда из-за снежной бури на неделю отменили съемки в Колорадо. Два антракта. Тогда он расценивал отпуск как проявление слабости, как способ отдохнуть от ненавистной работы, оправиться от переживаний, связанных с неудачами, как компенсацию. Ему не нужна была компенсация. Ему не нужны были выходные.
Он наблюдал, как метрдотель объяснял мужчине в свитере, что в «Поло-Лаунж» полагается пиджак. На мужчине были очки, дужки которых держались при помощи клейкой ленты. Автор? Мужчина сказал, что пойдет к себе в номер. Нет, не Автор.
Гриффин знал, что когда он потеряет работу, будет труднее получить лучший столик. А если и получить, то не сразу, после ожидания в баре. «И это главное?» – спросил он себя. Все это ради лучшего столика? И весь опыт, и вся власть нужны, чтобы завоевать расположение метрдотеля?
Официант спросил, не принести ли ему еще один коктейль. Гриффин с подозрением посмотрел на свой стакан, словно не он, а кто-то другой опустошил его. Кто бы это ни был, но к креветкам он не притронулся. Гриффин попросил официанта принести еще один коктейль, поднял розовую креветку с подстилки из колотого льда и обмакнул в красный соус.
Одна из женщин у стойки бара наблюдала за тем, как он выжимал лимон на соус. Он изо всех сил делал вид, что не замечает, что на него смотрят, и процесс поедания креветок превратился в спектакль. Он исполнял роль Гриффина Милла, ужинающего в «Поло-Лаунж». Он хотел бы, чтобы это длилось вечно, чтобы он мог смотреть на себя как бы со стороны и восхищаться созданным образом, каждым точно рассчитанным жестом, каждым словом.
Женщина в баре точно не была Автором. Она и ее подруги выглядели великолепно, оставаясь при этом безликими, как десять тысяч других женщин в этом городе. Может быть, они приехали в Лос-Анджелес, чтобы стать актрисами, воодушевленные каким-нибудь провинциальным фотографом, но кинокамера осталась равнодушной к их красоте. Они были очень симпатичными, но когда их лица снимались крупным планом, камера выявляла скучную симметрию, заурядность и страх что-то выдать. Что именно? Что-то мелкое, дешевое, чрезмерную алчность и страх перед бедностью, на которую они были обречены. Женщин в баре переполняла готовность пойти на преступление и хранить его в секрете в обмен на большой дом, дорогой немецкий автомобиль и визиты в косметический салон трижды в неделю. Все они были слишком худы от бесконечных тренировок в спортзалах и больше бы походили на людей, прибавь они в весе фунтов на пять. Хроническая анорексия давно лишила их самых аппетитных частей тела, которые хотелось бы погладить или ущипнуть. Амбиции таких женщин обычно заканчивались перепечатыванием сценариев в маленьких квартирках в Восточном Голливуде, но теперь у авторов есть компьютеры, и машинописные услуги больше никому не нужны. Что будет с этими Женщинами из бара? Найдут ли они мужей? Или выйдут ли снова замуж? Они были больше похожи на разведенных или брошенных мужчинами, доведенными до истерики после шести месяцев траханья с этими глянцевыми куклами. Богатыми неудачниками. Ему захотелось выйти из своей кабинки и присоединиться к женщинам в баре, угостить их, а потом уговорить совершить самоубийство, чтобы избавить мир от своего существования. Одна из женщин улыбнулась Гриффину. Наверное, она его узнала. Если бы Автор был женщиной – а Гриффин допускал такую возможность, не коря себя за то, что не предусмотрел этого заранее, – эта женщина не сидела бы в баре. Она была бы маленького роста, темноволосой, в старомодных очках и без макияжа, похожей на социалисток из Берлина образца 1925 года, со строгим носом и словоохотливым ртом. Она была бы одета в черное, в туфлях на низком каблуке. Или она могла бы быть высокой блондинкой, легко впадающей в депрессию, умной и нервной аристократкой с аллергией на интересных мужчин. Женщины-сценаристки не ходят в «Поло-Лаунж», они пугливы. Юмор Гриффина иссяк, и ему стало не по себе. А вдруг эти женщины действительно авторы, а не шлюхи? Может быть, они собирают материал для сценария? Или просто решили развеяться? А если они не авторы, а просто две одинокие женщины? А почему они одиноки? Гриффину хотелось извиниться за все его грязные домыслы. Ему хотелось сказать этим женщинам: «Я больше ничего не понимаю».
Автора в зале не было. Может быть, Автор позвонит мне сюда, подумал он, официант принесет телефон, и я услышу дыхание. Может быть, он что-нибудь скажет.
В зал ввалились Сивелла с Оукли, чуть не оттолкнув метрдотеля, и сели за столик к Гриффину.
– Итак, вас надинамили, Гриффин, – сказал режиссер.
– Похоже на то.
– Она вас не стоит, – сказал Оукли. От него пахло марихуаной. От них обоих пахло.
– Вы, ребята, обкурились, – сказал Гриффин, стараясь сохранять дружелюбие.
– Мы хотим рассказать историю, – сказал импресарио.
– Доктор вышел.
– Мы ее отдадим другой студии, – сказал режиссер.
– Благословляю, – рассмеялся Гриффин. – Пусть у кого-нибудь другого болит голова.
– Вам не отвертеться, – сказал Сивелла. – Я хочу поведать ее вам и сейчас.
Я не хочу сейчас ничего слушать, – сказал Гриффин, наслаждаясь нарастающим напряжением. Начиналась игра. Он был в настроении играть.
– Расслабьтесь, Гриффин, – сказал Сивелла. – Это шутка. Всего лишь рок-н-ролл.
– Вовсе нет. Это кино. Мы не выпускаем сотню альбомов в год. Мы снимаем девять фильмов. У нас нет права на ошибку.
– Вам надо расслабиться, – сказал Сивелла.
У Гриффина пропало желание спорить.
– Как вы знаете, «постоянная бдительность – цена свободы».[19] – Он попытался изобразить улыбку. – Что будете пить? – спросил он и подозвал официанта. Он заказал себе минеральной воды и позволил им рассказать сюжет.
– Есть один районный прокурор, который запутался в своих чувствах, – сказал Оукли.
– Нет, не так надо начинать, – сказал Сивелла. Гриффин видел, что Оукли выругался про себя. Это было важно для него. Выпал редкий случай рассказать сюжет вне стен студии, иметь возможность общаться не по телефону, а он, едва начав, уже стал путаться.
