Лев Правдин - Море ясности
Вдруг ставня со стуком распахнулась. Комната мгновенно осветилась, и все вокруг засверкало разноцветными бликами. Володе показалось, что он попал в волшебную пещеру, набитую чудесными драгоценными вещами. Они стояли и лежали на полках, за стеклами шкафов, на столе и даже на полу. Черные шкатулки таинственно мерцали в глубине шкафа разноцветной росписью и тонкой позолотой. На полке разгуливали толпы белых, густонарумяненных баб, барынь, девушек в платьях, сверкающих чистыми красками и золотом. Были тут и бараны с золотыми рогами и кони в красных и зеленых яблоках, под серебряными седлами.
На другую полку выбежал целый табун коней, блистающих всеми оттенками обожженной глины. Коричневые, красные, зеленые, они мчались вперед, свивая в кольца свои гордые шеи.
Изделия из чистого белого или из желтоватого, как бы опаленного солнцем, дерева занимали целую стену. Чего тут только не было! Каких только причудливых зверей, рыб и человеческих фигур не выдумали безызвестные мастера.
А на краю полки стоял старичок-лесовичок, собранный из шишек и сосновых веток, с бородой из седого мха. Он забрел сюда из коми-пермяцкой пармы — тайги.
Под стеклом на столе разместились изделия, выточенные из кости терпеливыми северными художниками. Они были настолько хрупкими, что предохраняющее их стекло, по сравнению с ними, казалось надежной броней.
На это стекло Ваоныч поставил большого белого лебедя. Но Володя не сразу заметил его. Он вообще ничего не мог заметить сразу. Он растерялся и онемел.
— Вот какие лебеди-то бывают у настоящего мастера, — донесся до него голос Ваоныча. — Смотри…
Белая птица, широко распахнув крылья, собиралась оторваться от зеркального стекла, как от застывшей водной глади. Изогнув шею, она гордо и удивленно смотрела вверх. Каждое перышко на крыльях, каждая пушинка на груди были полны живого трепета.
Володя махнул рукой.
— Кш! — сказал он тихонько и не удивился бы, если бы лебедь вдруг оторвался и, взмахнув крылами, взмыл бы над столом.
— Вот видишь! — радостно засмеялся Ваоныч. И как-то особенно ласково прошептал: — А Капитошкиным лебедям не захочется сказать: «Кш!»
Володя покраснел оттого, что невольно поддался на обман: деревянного лебедя принял за настоящего, как совсем маленький, как первоклассник.
Заметив это, Ваоныч осторожно погладил лебедя и тихо продолжал:
— А ты не стыдись. Это не обман. Это искусство. Великий мастер тот, кто в мертвый материал живую душу вложит. Слыхал, как люди говорят про настоящего мастера: он в дело всю душу вкладывает. Вот и в этого лебедя душа вложена. Видишь, какой он!
— А зачем вы его в темной комнате прячете? — спросил вдруг Володя, оглядываясь на открытую дверь.
Спросил оттого, что ему стало жаль лебедя. Володя представил себе, как он сейчас уйдет на залитый солнцем двор, а лебедь останется в темноте, где пахнет пылью и нафталином. Никто его не увидит и никто никогда не узнает, какой бывает настоящий лебедь.
— Зачем прячете? — повторил Володя.
— Тише! — сказал Ваоныч и показал на дверь. — Я тебе потом все объясню.
Он закрыл ставню и вывел Володю из чудесной комнаты. Еления по-прежнему сидела в своем кресле и любовалась на черную фигурку, поворачивая ее то одним боком, то другим.
— Хорош лебеденочек? — спросила она, не глядя на Володю. И, не дожидаясь ответа, вдруг сообщила — Деда твоего работа. Великий был мастер, а человек упрямый, бог ему судья. Это еще не самая его лучшая вещь.
Володя знал, что самая лучшая вещь — это большой резной портрет. Назвал его дед «Веселый плотник», и, говорят, что он похож на самого автора.
Сидит на чурбашке плотник. Отдыхает и топор подтачивает. Держит он в руках топор и большим пальцем пробует, остер ли инструмент. А сам посматривает на всех такими веселыми глазами, и такая затаилась в бороде ухмылка, что всем ясно: остер у мастера топор, а язык и того острее. Скажет — на ногах вряд ли устоишь.
Еще при жизни деда просила Еления продать ей «Веселого плотника», год упрашивала. На колени без стеснения становилась. Дед говорил тоже без стеснения:
— Дура, на что он тебе? В темницу свою запрешь…
— Он у меня в сохранности будет, а у тебя кто наследник-то? Девчонка. Размотает все. По людям разойдется, ребятам на игрушки.
Дед и сам понимал, что некому оставить ни мастерства своего, ни любимых своих вещей. Дочь ничего в этом не понимает, а внук еще мал. Поэтому взял да и отдал все на сохранение в музей до совершеннолетия внука. Володя знал, что когда он вырастет, то сможет пойти в музей и взять все, что сработал дед. Но он уже давно решил, что ничего он не возьмет. Пусть все остается в музее. Там хоть люди поглядят да деда вспомнят.
— Кто наследник-то? — строго повторила Елена Карповна, словно продолжая свой неоконченный спор с великим мастером.
— Я наследник, — вдруг осмелев, ответил Володя.
Художник сказал:
— Ого!
Еления выпрямилась в своем кресле, стала еще выше и внушительнее.
— Лебеденочек! — сказала она низким, певучим голосом.
ОЖИДАНИЕ
Мама иногда вспоминала о том, что есть у нее где-то двоюродный брат — Володин дядя. А где точно — не знала. Она помнила только, что фамилия его не совсем обычная: Оседлый. Имя тоже: Гурий Валерьянович.
Ничего больше о нем известно не было, и, наверное, потому Володе он казался существом таинственным, вроде того снежного человека, о котором он прочел в одном детском журнале.
И вдруг от дяди пришло письмо:
Дорогая наша сестрица Валентина Владимировна и какие еще существуют при Вас дорогие сродственники, всем от нас низкий поклон.
А я, если не забыли, являюсь брат Ваш (сродный) Гурий, дорогой мамаши вашей родный свояк.
Дорогая сестрица Валентина, конечно. Вы не помните нас, как живете Вы в городе, где много удовольствий и прочих культурно-политических, мероприятий.
А у нас, как Вам может бить уже известно, распустили МТС и все машины и все имущество продали колхозам, то нам теперь тут нарушили существование. Я работал при МТС кладовщиком и считался, как рабочий класс, а теперь заставляют вступать в колхоз. А нам этого не надо, поскольку у меня своя параллель и другое направление жизни, т. е. не колхозное.
Как вы смотрите на это, дорогая сестрица, что мы всем нашим семейством прибудим к Вам на постоянное жительство.
Семейство наше состоит из следующих лиц:
а) жена Александра Яновна 35-ти лет,
б) дочка Таисия Гурьевна 9-ти лет.
А также все, что требуется по хозяйству.
Нам не известно какое Ваше семейное состояние, а с нашим прибытием будет Вам облегчение в жизни и всякое удовольствие.
Прочитав это письмо, мама обрадовалась:
— Вот и хорошо, пускай приезжают. Мне одной не справиться с этим домом.
В самом деле, дом требовал непрестанных забот и ухода. Тем более, такой дом, построенный под веселую руку да на долгую счастливую жизнь для большого дружного семейства.
Обветшало крыльцо, потрескалась резная нарядная дверь. Крышу надо чинить, полы красить. Многое надо.
А что может сделать одинокая женщина, весь день занятая на работе? Ничего-то она сделать не может. Тут нужна мужская, хозяйская рука.
Советовали продать дом, и покупатели находились, но мама всем отвечала одно:
— Не могу этого сделать. Ведь он с меня спросит, — указывала она на сына, — вырастет и спросит…
Слушая мамины жалобы. Володя тоже горячо протестовал:
— Не продавай. Я не велю!
Мама смеялась:
— Вот видите: не велит…
Володя понимал, что маме и самой было бы тяжело расстаться с домом, продать свое родное гнездо, где выросла сама, вырастила сына, где знала счастье и горе.
Поэтому она обрадовалась приезду брата, все же не чужой человек будет в доме. По письму видно, что не очень-то он грамотный, но такие как раз и бывают самые хозяйственные.
— Может быть, в нашем доме повеселее сделается… И нам с тобой повеселее жить будет, — девчоночьим жалобным голосом протянула она.
И они начали дружно мечтать, какая хорошая жизнь начнется, когда приедет дядя. Мама подружится с Александрой Яновной, будет с кем перекинуться добрым словом, поделиться и радостью и бедой. Да и Володю приберут, присмотрят, накормят. И мама всей душой отблагодарит за сына.
А Володя сказал, что, конечно, лучше бы у них был мальчишка. Ну нет так нет. Девчонки тоже не все вредные, бывают и ничего.
Потом начали думать, где их разместить, и решили, что им очень хорошо будет жить на кухне. Это только так называется — кухня, а в самом деле это просто самая большая комната в доме. В ней никто не живет. Если им не понравится печь, ее можно сломать.
