Лев Правдин - Море ясности
Володя долго не решался на это. Солнце уже стояло над самой головой. Лошадь перестала есть, по-видимому, задремала. Далеко на стройке зазвонили в рельсу — обеденный перерыв. Краны перестали вертеть ажурными шеями и казалось, что тоже задремали.
По дороге пробежал грузовик, пыль, поднятая его колесами, подняла свою растрепанную сонную голову и тут же снова улеглась на дорогу.
Тишина. Словно во всем мире наступил обеденный перерыв. Все сидят в тени, закусывают и разговаривают о своих делах.
Один Володя вынужден сидеть на костлявой лошадиной спине под обжигающим солнцем. И хотя прошло не более получаса с тех пор, как он залез сюда, ему кажется, что прошел целый день.
Никто не узнает, что он слегка всплакнул за эти полчаса. Не от страха. Нет. От досады, всплакнул от того, что поддался на Васькины уговоры. Ну, подожди, рыжая лягушка, за все ответишь.
На стройке зазвенела рельса так звонко и протяжно, точно там били в горячий солнечный луч. Сейчас же ожили стрелы кранов, на красных кирпичных стенах закопошились люди.
Перерыв окончен.
Володя еще раз посмотрел вниз. Потом он решительно перекинул ноги на одну сторону и, оттолкнувшись от лошади, полетел на траву.
Лошадь даже не пошевелилась.
ЛЮБИМЫЕ РАССКАЗЫ
Встреча со слоном, отчаянная скачка на неоседланной лошади, охота на тигра и множество других таких же невероятных приключений окончательно вывели маму из терпения.
— Знаешь, с меня хватит. За время болезни ты совсем одичал. От рук отбился. Я даже не могу представить, что ты еще придумаешь. Я просто боюсь себе это представить. И я совершенно не удивлюсь, если мне вдруг скажут, что ты уехал на целину или даже улетел на Луну. И никто не Удивится.
Володя с недоумением поглядел на маму.
Откуда она знает про Луну? Эта мысль пока вынашивается двумя решительными и смелыми людьми, а она уже и догадалась.
— Кто тебе сказал? — спросил Володя.
Мама рассмеялась и, мягко взяв сына за чубчик, подняла его круглое, загорелое лицо. Володя посмотрел в ее внимательные, коричневые, как чай, глаза. Он увидел там двух очень маленьких мальчиков и засмеялся.
Но мама строго сказала:
— Нетрудно догадаться… Только имей в виду: на Луну полетят самые умные, самые смелые и самые дисциплинированные. Вот как раз последнего тебе и не хватает.
Он стоит перед мамой в своей серой клетчатой рубашке, которая утром была совсем чистой, и в синих полинявших трусиках. Тоже чистых, с утра.
— Я дисциплине подчиняюсь.
— Ну не очень-то подчиняешься.
Володя молчит. Он понимает, что тут действительно не все у него в порядке.
Мама сидит на крыльце. Ее легкие очень светлые волосы блестят на солнце и красиво вьются над белым выпуклым лбом. На ней ситцевое домашнее платье, коротенькое и узкое. В нем она похожа на девчонку.
Володя очень любит, когда мама, придя с работы, снимает свое служебное платье и надевает домашнее. Она сразу становится родней и ближе, и он уже не испытывает одиночества.
По правде говоря, ему очень надоело оставаться одному в большом пустом доме. Никто этого не хочет понять. А ведь именно одиночество и толкает его на самые отчаянные поступки.
Мама говорит:
— Ты пойми, нас в семье всего двое. И если мы не будем во всем поддерживать друг друга, то уж лучше и не жить. Ты должен подумать и обо мне. Вот теперь ты окончательно поправился. Ведь я не могу работать спокойно, если думаю, что ты путаешься под ногами у какого-то там слона, сбежавшего из цирка.
Да, вся Володина семья состоит из двух человек. Мама и он сам. Стоит одному уйти по делам, как сразу же наступает тяжелое одиночество. Раньше он как-то этого не замечал. Была школа, были друзья.
Сейчас школа не работает, друзья загорают на солнечном берегу Весняны — веселой таежной реки, жгут незабмваемые костры, поют песни и, может быть, втихомолку без него мечтают о полетах на Луну.
Стоило Володе оторваться от друзей — и вот он один. Мама права — он одичал и начал совершать такие нелепые поступки, на которые способен разве что первоклассник, и за которые потом приходится краснеть.
Плохо жить одному без друзей-приятелей.
И еще плохо, когда нет у человека старшего и самого главного друга — отца. И неизвестно, где он был раньше и где находится сейчас. Маму лучше и не спрашивать об этом. Ни за что не скажет. Но Володя давно догадывается кое о чем и втихомолку мечтает пуститься на поиски.
А мама сидит на крыльце и тихонько рассказывает про свое житье-бытье.
Три рассказа Володя любит больше всех. Первый рассказ про деда. Об этом мама рассказывала так:
— Взбегу я к нему на вершицу, а он сидит, тоненькой стамесочкой режет и улыбается в бороду. Я спрошу: «Чего ты смеешься?» А он: «Вот вырастешь большая, будет тебе в деле удача, тогда и поймешь, отчего человеку бывает весело».
Володя всегда спрашивает:
— А как он про себя говорил?
Он знает, как говорил дед, но он так любит эти слова, что всегда спрашивает, и едва мама начинает говорить, как он подхватывает, и они в два голоса повторяют:
— Я — сучок дубовый, от меня и топор отскакивает.
При этом они хлопают ладонями по своим коленям, чтобы крепче выходило.
В дедовой горенке под вершицей Володя еще ни разу не был. Когда он был еще очень мал, то полез в горенку, да свалился со ступенек. Тогда мама заперла горенку на замок, а лестницу загородила тяжелым ларем.
— Нечего туда лазить, — сказала она, — там у нас всякое старье свалено и мыши бегают.
Второй рассказ про войну. Сначала мама рассказывала, как она в госпиталь попала, показав при этом свой настойчивый характер, такой твердый, как сучок дубовый.
И на этом месте мама обычно обрывала свой рассказ:
— Ну а дальше ничего интересного нет. На фронт я, конечно, попала, только уж после, почти в конце войны. А там сразу и ранение получила. Вот и все мои подвиги.
И так всегда — на самом интересном месте замолчит. Володя уже знает: сколько ни проси, ничего больше не услышишь. Не любит она рассказывать о войне. Почему? — Неизвестно.
Наверное, оттого, что женщина… Был бы у Володи отец, вот он бы уж рассказал.
И тогда наступает время для самого главного рассказа. Про Снежкова. Был такой лейтенант Снежков, он лежал в госпитале и подружился с мамой. Он был художник, Мама все обещает показать портрет, который он нарисовал, да как-то все не может его найти. Там нарисована мама и написано: «Любимая сестра Валя». Это раненые так звали маму — любимая сестра. Они все любили маму, а Снежков любил больше всех и обещал приехать, как только кончится война.
Володя не первый раз слушает этот рассказ, но все равно он всегда спрашивает:
— Так и не приехал?
— Нет, — коротко вздыхает мама, — так и не приехал. Ну, неси воду.
— Так мы с тобой и живем вдвоем.
— Вот так и живем. Неси воду, мой ноги.
— А если бы приехал, то жил бы он с нами?
— Если бы кабы да во рту выросли грибы…
— Вот взял бы да вдруг и явился. Ты бы что?
— Тебе говорят: мой ноги. Пора спать.
Володя наливает в таз воды и, сидя на пороге, начинает нехотя мыть ноги.
— И тогда бы он сделался нашим папой, — тоненьким голосом произносит он, вздыхая и покачивая головой.
Но в то же время он осторожно наблюдает за матерью.
— Ты долго еще будешь болтать глупости! — вдруг закричала она, и лицо ее покраснело. — Живо в постель!
Бросив полотенце ему на колени, она ушла. Плакать. Володя знал, что она плачет, но не мог понять, почему ее так раздражает упоминание об отце. Стоит только сказать это слово — и пожалуйста…
И он знал, заранее знал, к чему приведут его расспросы, но он все равно каждый раз снова заводил один и тот же разговор, надеясь, что мать вдруг да проговорится и он узнает все.
То и дело вздыхая, он окунул в таз ноги, кое-как вытер их полотенцем и тоже пошел домой. По темной прихожей ходила Елена Карповна, размахивала горящей папиросой, что-то говорила Ваонычу, который стоял на пороге своей комнаты и молчал. Володя вздохнул и сказал:
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ответил Ваоныч.
Елена Карповна ничего не сказала. Мама сидела в проходной комнате. Просто так, сидела и ничего не делала. Смотрела на скатерть. Проходя мимо, Володя издал особенно затяжной вздох и покосился на мать: зря старался — не заметила. Ну и пусть, переживем-перетерпим…
Но в своей постели он долго вздыхал и вертелся, хотя больше уже не надеялся, что мама услышит и придет к нему. Она услыхала.
— Ну, хватит тебе вздыхать-то, — чужим голосом сказала она, — спи.
Он только собрался вздохнуть особенно потрясающе и даже набрал побольше воздуха, как вдруг распахнулась дверь и в комнату, покачиваясь, вошел слон. Около него оказалась мама и недовольно сказала:
