Элиот Шрефер - Тусовка класса «Люкс»
Но интерес к Таскани иссяк, пиво в бутылках тоже, Федерико собрался отвезти свою подружку домой, «раздвинуть ей ноги и попробовать, какая она вкусная». Бабочка возвратилась, все четверо выбрались наружу, Бабочка упорхнула, Ной вскоре последовал ее примеру, кое-как доковылял по выщербленному тротуару Сто пятидесятой улицы до дома и бросился в холодную постель. Он мог бы пригласить ее зайти, она была довольно привлекательна. Но случайные связи успели ему разонравиться. Красота – это еще не все. Да и все прочее тоже.
***Ной рассказывал историю с подушкой бессчетное количество раз – создал вокруг нее целую мифологию, и когда пришло время следующего занятия с Таскани, он нервничал так, будто кому-то из его учеников пришло время сдавать экзамен. Пообедал, не ощущая вкуса еды: суррогатная пища механически попадала изо рта в пищевод – и целый день после этого через силу сосал мятные леденцы.
Он перепутал условленное время и, приехав на час раньше, принялся бродить туда-сюда по Восемьдесят шестой улице. И тут он увидел ее.
Она переходила через улицу; на ней была легкая курточка и черная меховая шляпа. Она была с подружкой; они остановились у витрины салона «Тайна Виктории». Они стояли в странной позе: ноги совсем рядом, а тела разделены, словно половинки треснутой стены, – они, по всей видимости, не испытывали друг к другу симпатии. Они разглядывали розовую эротическую комбинашку на бледном, как воск, манекене, но говорили явно о другом. По жестикуляции ее затянутых в перчатки рук Ной заключил, что Таскани рассказывает о чем-то недавно с нею происшедшем и, возможно, имеющем отношение к какому-то мужчине или парню. Боясь, как бы Таскани не заметила его и не решила, что он за ней шпионит, Ной украдкой свернул на Лексингтон и провел остаток часа в кофейне, жуя резиновый пончик.
Когда он наконец пришел в квартиру Таскани, ему пришлось подниматься наверх под грохотание хип-хопа. Она зажигала с двумя угрюмыми на вид подружками. Вся троица буквально плавала в сигаретном дыму.
– А, привет, – кивнула Таскани. Она открыла окно и попыталась выгнать дым листом бумаги. – Выметайтесь, ребятки, – заявила Таскани, – ко мне препод пришел.
– «Препод» – это вольное сокращение от «преподаватель», – заметил Ной, когда девушки ушли. Ему хотелось немного ее поддразнить. Но Таскани зевнула, откинула волосы, и при взгляде на ее покачивающиеся бедра Ной почувствовал панику. Язык самовольно вытолкнул изо рта мятный леденец. Леденец с легким стуком упал на деревянный пол.
Они смотрели друг на друга сквозь дымную завесу.
– Ага! – весело сказал Ной. Это было все, что пришло ему в голову.
– Здрасьте, – хихикнула Таскани. Ей явно было не по себе, внезапно ей снова стало шестнадцать лет.
Ной опустил сумку, поднял леденец, посмотрел на него и положил в карман. Они снова помолчали.
– Меня опять никуда не пускают, – сказала Таскани.
– Да? Почему это?
– Из-за того человека, – ответила она. – Мама совсем свихнулась.
– Вот как?
Они прошлись по словам на букву «а» из словаря. Ной был разочарован: он не надеялся, что его ученики знают, как пишется «арбитр», но таки ждал правильного написания слова «аэрозоль».
– А тебе очень нравится этот парень? – спросил Ной.
– Он нормальный. Очень славный. И при деньгах. Но я даже не знаю… Иногда хочется чего-то… поглубже. Поинтеллектуальней, что ли? – Она уставилась на Ноя.
– А где ты хочешь учиться? – покровительственно улыбаясь, спросил Ной. Ему хотелось, чтобы разговор принял другой оборот.
– Мама хочет, чтобы я поехала в Хэмпширскую академию. Моя тетя там деканом, а дедуля выстроил библиотеку или что-то в этом роде. Но мне придется набрать семьдесят пять процентов…
– Ты можешь набрать семьдесят пять процентов.
– Да и вообще мне неохота туда ехать. Это будет глупость. Типа поезжай-ка ты туда, детка, там полегче – школа веселенькая, типа того.
Заурядный здравый смысл подсказывал Ною, что следует дать Таскани установку на поступление в Хэмпширскую академию, но он этого не сделал. Он не мог представить себе Таскани, катающуюся на санках в Нью-Хэмпшире. Равно как и занятую учебой.
Темой дня были аналогии. Ной начал с легкого: НАСЕСТ – КУРИЦА.
Она застонала, пробормотала несколько невнятных ругательств и наконец нашлась:
– Э… если на курицу насесть… она не станет нестись?
Вторая аналогия была: ПУЭБЛО – ИГЛУ.
– Что за черт? Я знаю, что такое «иглу», любой дурак знает, это что-то вроде канадского ледового дворца, но с какой стати я должна знать, что такое «пуэбло»? Что это за чепуха такая – пуэбло?
– Ты знаешь, вы это проходили в восьмом классе, возможно, когда разбирали коренных американцев…
– А, да! Всё. Это где жили черные.
– Нет! Не черные. Коренные американцы.
– А, да, да, извиняюсь.
Они еще несколько минут промучились над этой аналогией. Наконец она объявила:
– Ладно, я поняла. Иглу – это канадский ледовый дворец, а пуэбло – это где жили черные.
У Ноя не осталось сил возражать. Слишком многое было против него. Между индейцами и афро-американцами не было никакой разницы – по крайней мере не для Таскани. Она, наверное, думала, что в Гарлеме навалом пуэбло и на улицах пляшут индейские шаманы.
Он пошел в ванную и там зачарованно смотрел, как убегает вода в слив стеклянной, подсвеченной снизу раковины. Выходя, он наткнулся на доктора Тейер. Судя по ее одежде, она отправлялась работать, хотя она запросто могла нарядиться так на ленч с любой из своих подруг. Психотерапевтические сеансы доктора Тейер представляли собой совместный обед, кофе в какой-нибудь квартире на Мэдисон-авеню и рецепт в качестве десерта.
– Ной, – шепнула она, – ну, как она? Хотя бы лучше, чем Дилан?
Она сменила макияж и светилась бронзой.
– Она! Я все слышу, – крикнула из-за двери Таскани.
– Господь с тобой, – крикнула в ответ доктор Тейер, – как у тебя дела?
– Чудно! – отозвалась Таскани. Доктор Тейер повернулась к Ною:
– Неужели «чудно» ?
– Она очень рассудительная девушка, – ответил Ной.
– Главное, чтобы она показала лучший результат, чем на пробном экзамене.
– Я была с перепоя. Я же тебе говорила, – раздался голос из-за двери.
– Она так спокойно говорит «с перепоя», словно меня это совсем не должно волновать.
Ной не знал, что сказать; доктор Тейер и впрямь не казалась взволнованной.
– И как, ты думаешь, мы должны заниматься, если ты нам мешаешь?
Теперь они все трое были у Таскани в комнате.
– Сейчас моя очередь пообщаться с Ноем, солнышко. У тебя уже было сорок пять минут.
Ной сел рядом с Таскани. В пепельнице с надписью «Оторва» тлели окурки. Они посмотрели на мать, которая, казалось, прочно вросла в дверной проем. Внезапно на нее нахлынуло раздражение. Таскани и Ной – оба были для нее как непослушные дети.
– Фуэн! – позвала она. Явилась Фуэн с чайным подносом.
– Что ты делаешь, мама! – озлилась Таскани.
– Я подумала, что вам с Ноем не помешает освежиться. Чтобы сосредоточиться.
– Ты такая странная.
– Судя по всему, я очень странная, – покорно подтвердила доктор Тейер.
Ной взглянул на поставленный на антикварный стол поднос. Фарфор был тонкий, как бумага, расписан черными лебедями, а ручки такие маленькие, что их можно было ухватить только двумя пальцами. Посреди подноса застыли два унылых кекса.
– Ты бываешь невыносима, – сказала Таскани.
– Довольно, – слабо отозвалась доктор Тейер и, повернувшись к Ною, проинструктировала: – Главное, убедитесь, что она правильно понимает ваши вопросы.
– Мы как раз этим сейчас занимаемся, – ответил Ной.
А ты… – Доктор Тейер перевела взгляд на Таскани; помолчала. Похоже было, что она сейчас заплачет. – Ты должна ценить, что на свете есть и другие люди, кроме тебя. Ты ведь не думаешь обо мне, верно?
– Не думаю, – сказала Таскани. Голос ее звучал безжизненно.
– И над этим тоже поработайте, – скомандовала доктор Тейер.
Выдержка покинула Таскани. Глубоко, сердито затянувшись, она сказала:
– Я выучила все, что было задано по словарю. Ведь я выучила словарь, Ной?
– Она выучила весь словарь, – солгал Ной, – почти весь.
– Ну, ты довольна ? – спросила Таскани у матери. Доктор Тейер смерила дочь долгим взглядом, словно оскорбленная ее дерзостью.
– Я довольна.
И, как-то странно, вопросительно покачивая головой, она скрылась за дверью. С Таскани она вела себя не так, как с Диланом. Она держалась отчужденно, словно оборонялась – а может, сражалась? С собственной дочерью?
– Все надоело, – сказала Таскани.
– Она заботится о тебе, – сказал Ной, сам не зная, до какой степени он говорит правду.
– Чушь. Она просто боится, как она будет из-за меня выглядеть. Все ее клиенты – родители моих знакомых, «мир так тесен!» – и что бы я ни делала, это каким-то боком ее задевает. Так она говорит. Она, наверное, и заботится обо мне только из-за этого.
