Мухаммед Аль-Али - Произвол
— Оставим этот разговор, — сказал бек. — Мы уже немного захмелели. Как красиво у тебя в доме!
— Да, хабиби. Будешь чувствовать себя усталым, приходи сюда, и я сделаю все для того, чтобы ты смог отдохнуть.
К приходу начальника станции ужин уже стоял на столе. Втроем они веселились до поздней ночи, болтая о всяких пустяках. Бек сказал, что пригласит цыган, и предложил провести один из вечеров у него в деревне. Решено было также позвать французского советника, подлинного хозяина всей округи. Бек вернулся домой к утренней молитве и проспал до полуденной. Затем он принял душ, пообедал и отправился на машине в западные деревни. По дороге бек заехал к хаджи.
Сторож, увидев машину Рашад-бека, стремглав бросился предупредить хаджи, который тут же поспешил навстречу своему господину.
— Добро пожаловать, дорогой бек. Добро пожаловать.
— Привет, хаджи, — ответил бек. — Как дела с уборкой?
— Все хорошо.
— Сколько собираешься платить жнецам?
— За чечевицу и бобы дадим каждому по пол-лиры в день, за ячмень — по три четверти лиры, за пшеницу— по целой. Но, конечно, последнее слово за вами, уважаемый Рашад-бек.
— А как платят другие беки?
— Думаю, что так же.
— Ты у кого-нибудь узнавал?
— Нет, но вы можете по телефону у них спросить.
— Чего звонить? — ответил бек. — Видишь ли, крестьяне говорят, что за бобовые везде платят лиру, за ячмень — лиру с четвертью, а за пшеницу — даже полторы лиры.
— О, господин! Что вы их слушаете? Это пустые разговоры. Но если вы действительно хотите поднять плату, пусть за бобовые будет три четверти лиры, за ячмень — лира, за пшеницу — лира с четвертью.
— Слушай, хаджи, я тут немного отдохну, а ты сам позвони Гани-беку и спроси от моего имени.
Хаджи ушел в другую комнату и оттуда послышался его голос:
— Алло, господин Гани? Это — хаджи.
— Что случилось, хаджи?
— Наш господин, Рашад-бек, желает знать, сколько вы платите на уборке.
— Он дома?
— Да, господин.
— Дай ему трубку.
— Минуту, господин.
Хаджи выскочил из комнаты к беку:
— Господин Гани хочет говорить с вами.
Задумавшись на миг, бек поднялся с кресла и как бы нехотя подошел к телефону.
— Я слушаю, — сказал он спокойно, но хаджи почувствовал, как изменился его тон. Бек, протянув руку к тумбочке, взял четки и стал медленно их перебирать.
— Добрый вечер. Как дела? — спросил Гани-бек. — Почему ты так спешишь с оплатой? Уж не хочешь ли ты похитить какую-нибудь крестьяночку? Может, нужна моя помощь?
— Да будет тебе, клянусь аллахом, ты же знаешь, что я от тебя ничего не скрываю. Если что, непременно дам знать. А теперь скажи: как ты платишь?
— За бобовые — лиру, за ячмень — лиру с четвертью, за пшеницу — полторы. Так плачу не только я, но и другие тоже. Слушай, Рашад-бек, как ты собираешься провести сегодняшний вечер?
— Еду в восточную деревню. Если возникнет желание, приезжай туда после девяти вечера. Вместе что-нибудь придумаем, — ответил бек.
— Приеду. Всего хорошего.
Бек передал хаджи свой разговор с Гани-беком и сказал:
— Завтра к тебе приедут староста с управляющим. Выдай им деньги, как решили, но учти, что необходимо послать несколько мешков пшеницы, масло и баранов горным шейхам. Поэтому выплату жнецам уменьши на четверть лиры. Все понятно? Это с лихвой покроет расходы на подарки.
Рашад-бек, уверенный, что хаджи все сделает как надо, вышел из дома и направился к машине.
Жнецы под жгучими лучами солнца работали серпами.
— Клянусь аллахом, брат Ибрагим, — сказала пожилая женщина, — что Хамда — честная девушка. Ее мать все уважают. И Салюм — хороший парень, не мог он обмануть девушку. Наверняка на них наговаривают.
— Хватит об этом болтать, — сердито произнес все время молчавший Хамдан.
— И то верно, — поддержал его Ибрагим, — что без толку говорить, лучше работайте побыстрее, хоть польза будет. Хамда — хорошая девушка, мы все это знаем, у нее добрые родители. Да и Салюм — прекрасный парень.
Солнце село, жнецы едва разогнули натруженные спины и стали расходиться по домам. Как всегда, зазвучали песни, кто-то подыгрывал на дудке. И только Хамда с Салюмом шли молчаливые и печальные. Еще день — и уборка кончится, а дальше что?
После ужина крестьяне собрались в доме у старосты. Туда же пришел и управляющий. Крестьяне пытались определить, сколько причитается за работу каждому работнику, но ничего, не получилось. Юсеф предложил при расчете пользоваться шашечными фишками.
Юсеф считал, а шейх записывал.
— Уборка бобов у Ибрагима — четыре дня. Каждый день на этой работе было занято двадцать жнецов. Итак, умножим четыре дня на двадцать рабочих, получается восемьдесят рабочих дней.
Юсеф говорил медленно и достаточно громко, чтобы каждый мог не только услышать, но и понять, что же в действительности он сделал за время уборки и сколько ему причитается. Деньги считали до поздней ночи. Некоторые не выдержали и, сидя на полу, уснули. Юсеф и шейх вызывали каждого по очереди. Староста то и дело нетерпеливо повторял:
— Чего считать? Хаджи знает, сколько надо платить. Они с беком давным-давно все решили.
Шейх записывал в тетрадь имя крестьянина, число жнецов и количество дней.
— Завтра спозаранку поеду к хаджи за деньгами, — пообещал шейх и, подумав, добавил — Вместе с управляющим. Постараемся вернуться до захода солнца. На дорогах в это время еще спокойно.
— А теперь, — распорядился управляющий, — все по домам.
Наступил последний день жатвы, шейх с первыми петухами призвал всех на молитву.
— Какое угощение ты поставишь нам, Ибрагим, в честь окончания работ? — приветливо улыбаясь, спросила пожилая женщина.
Ибрагим тоже с улыбкой ответил:
— Все, что пожелаете, к примеру, барана. Только вряд ли одним бараном от вас отделаешься.
— Даже двух мало, — сказал Хамдан. — Клянусь аллахом!
— Чего бы вы еще хотели? — спросил Ибрагим.
— Приготовь нам саяля[18] — игриво крикнула одна из девушек. — Да только побольше! Чтобы мы хоть раз досыта наелись.
— Саяля даже лучше барана, — сказал Абу-Омар. — На деньги, потраченные на барана, можно всех хорошо накормить. И непременно пригласите соседей, — обратился он к Ибрагиму.
— Эй, орлы, поднажмите! — лишь ответил тот. — Сегодня надо все закончить, нечего на завтра оставлять.
Серпы сверкали в натруженных крестьянских руках, грустно напевая свою протяжную песню о безысходной нужде и извечной усталости крестьян. Как только солнце скрылось за горизонтом, Ибрагим разогнул спину.
— Да ниспошлет вам аллах здоровья! Если аллаху будет угодно, то приходите и в следующем году на уборку.
— Жатве конец! — радостно воскликнул Хамдан.
— Завтра получим деньги и купим детям все необходимое! — ликовали жнецы.
Зазвучала песня. Слезы радости текли из глаз пожилой женщины.
— Теперь и я смогу купить гостинцы моим внукам, бедным сироткам.
В прошлом году ее сын умер от солнечного удара во время уборки.
— А вы пойте, — говорила она, — не обращайте внимания на меня. Я не хочу портить вам праздник.
Под звуки свирели и дудки крестьяне с песнями возвратились в деревню. В доме Ибрагима их ждал ужин. К положенному бургулю и луку Фатима каждому добавила еще по миске айрана.
Стоял тихий теплый вечер. Ярко сверкали звезды, вселяя в душу покой и надежду. Ибрагим пошел к старосте за деньгами. Там же собрались все крестьяне. Староста вытащил из-за пояса деньги и, прежде чем их раздать, принялся рассказывать:
— Клянусь аллахом, когда мы ехали к хаджи за деньгами, нам повстречалась целая стая волков. Это было недалеко от Джуб Ассафа. Один аллах знает, почему они не напали на нас. Видно, сыты были.
— Слава аллаху за его милость! Что и говорить, волки в это время очень опасны, — сказал Халиль.
— Благодарите всевышнего, что все обошлось, — произнес Абу-Омар. — В прошлом году там же, около Джуб Ассафы, эти мерзкие твари загрызли мужчину и женщину.
Люди разговаривали, делая вид, что увлечены беседой, а сами ни на минуту не спускали глаз с пачки денег.
— Клянусь аллахом, в этом районе очень много волков, — сказал сторож. — Они часто приходят на водопой к холму Ассафа. Ну а что было потом? — встревоженно спросил он.
— А потом я прицелился и выстрелил несколько раз, — сказал управляющий, — а староста пытался криками отогнать волков. После этого мы во весь опор помчались в направлении города.
Один из крестьян не выдержал:
— Поздравляем вас с благополучным возвращением, но, ради аллаха, скажи наконец, сколько хаджи нам заплатит?
— За бобовые — лиру с четвертью, за ячмень — полторы, за пшеницу — две лиры. Но из этих сумм он высчитал по четверть лиры и дал конверты для каждого из вас. Сейчас шейх будет называть имена, а вы по одному подходите.
