Вячеслав Бондаренко - Взорвать «Аврору»
Раздался стук в окно. Даша встревоженно поднялась с лавки.
– Кто там?
– Дашутка, открой! Это я, Митяй.
– Это брат! – обрадовалась Даша, отпирая дверь. – Он за картошкой в соседнее село ездил!
Дверь распахнулась и в избу, оттолкнув Дашу, ввалилось пятеро мужиков с топорами и вилами в руках. Впереди шел тот самый бородач в папахе и шинели без погон, который следил за Дашей и Владимиром. Рядом, судя по всему, шел брат Даши Дмитрий – рослый шестнадцатилетний парень, очень похожий на Дашу, тоже в шинели без погон и фуражке без кокарды. Из расстегнутой кобуры на поясе торчала рукоятка нагана.
Но главными в этой группе были явно не они. Вперед, властно отстранив всех, выступил высокий красивый юноша лет двадцати, в офицерском плаще-дождевике без погон. Остановившиеся на нем сразу протрезвевшие глаза Владимира засветились холодной иронией.
– О, полночные гости… – произнес юноша без малейшей симпатии в голосе.
– А я что говорил, мужики? – возбужденно воскликнул бородач, тыча в Сабурова корявым пальцем. – В погонах он! Я еще мимо шел, гляжу – чего это на плечах такое блестит?..
– Гляди, еще и самогон наш жрет, а… – с ненавистью произнес второй мужик.
Даша, до сих пор стоявшая неподвижно, внезапно бросилась к брату, но тот крепко схватил ее за руки и зажал рот, не давая вырваться. Высокий юноша в плаще-дождевике шагнул вперед, глядя на Сабурова с насмешкой.
– Добрый вечер, Владимир Евгеньевич. С прибытием вас в родные места, хлеб да соль. А вы, я погляжу, вконец одичали там у себя на фронте. Или вас приказ о снятии погон не касается?
– Какой еще приказ? – пренебрежительно спросил Сабуров.
– Приказ революционной власти. Упраздняющий в России все знаки различия и воинские чины, понятно? Так что потрудитесь-ка в присутствии членов ревкома снять с плеч эти буржуазные осколки старого режима.
Владимир медленно перевел взгляд с одного мужика на другого. И внезапно зашелся в приступе тихого, недоброго смеха.
– Так это, небось, и есть революционный прапор Сеня Захаров? – спросил он, глядя на Дашу. Та бессильно задергалась в руках у брата. – А теперь он, значит, новая власть и в подчинении у него эти… члены ревкома?
Он оглянулся в поисках кобуры. Захаров проследил его взгляд и усмехнулся: портупея лежала далеко, до нее офицеру было не дотянуться.
– На снятие погон даю десять секунд, – холодно произнес Захаров. – Снимите их сами, и мы уйдем. Иначе… – Он кивнул бородачу, который с готовностью сжал в огромной ладони рукоять топора. – Время пошло.
Владимир стиснул кулаки. Глаза его налились кровью.
– А ты сними их с меня сам, офицер, – очень тихо, с ненавистью проговорил он Захарову. – Тебе же не привыкать… Давай, попробуй…
Захаров молча смотрел на наручные часы. Потом кивнул.
– Все, время вышло. Авдеев! – Он повелительно кивнул мужику с топором, и тот шагнул вперед.
И в этот самый миг Даше невероятным усилием удалось вырваться из рук брата. Она вырвала из его расстегнутой кобуры наган и навела его на бородача.
– Стоять!!!
Бородач изумленно застыл на месте. Захаров быстро уронил руку на кобуру, но Даша молниеносно перевела наган на него.
– Все руки вверх и отошли от раненого, – хриплым, непохожим на свой голосом произнесла девушка. – Быстро. А то застрелю.
Члены ревкома обменялись взглядами и медленно подняли руки. Владимир, тяжело дыша, смотрел на Дашу. Она быстрым движением кинула ему портупею, он выхватил из кобуры свой «парабеллум» и тоже навел на незваных гостей.
– Дашура… – хрипло выговорил брат Даши и облизал пересохшие губы. – Сестренка. Положь револьвер назад.
– Она-то, может, и положит, – усмехнулся Владимир, – а я – нет.
– А ну пошли все отсюда. Ну!.. – приказала Даша.
Она выстрелила. Пуля попала в горшок с геранью, стоявший на подоконнике, тот с грохотом раскололся, земля посыпалась на пол. Мужики, вздрогнув, попятились к дверям.
– Митяй, ты чего молчал, что у тебя сеструха дурная? – вполголоса спросил один.
– Девка, не балуй с наганом-то, – умоляюще проговорил другой. – И ты, офицер, не волнуйся. Уходим мы, видишь, уходим.
– Даша, послушай… – мягко произнес молчавший до этого Захаров.
– Пошел вон отсюда, – оборвала его девушка.
Члены ревкома, пятясь и не спуская глаз с двух стволов, вышли из дома. Дверь захлопнулась. По-прежнему был слышен только мерный шум ледяного ноябрьского дождя по крыше…
Некоторое время Даша стояла неподвижно, не выпуская оружия из рук и глядя на дверь. Потом начала всхлипывать, подошла к лавке, где сидел Владимир, и буквально повисла на его руках. Сабуров, отложив пистолет, растерянно гладил ее по голове.
– Ну все, все, милая, не надо… Все уже кончилось, все, все…
– Вам уезжать надо, Владимир Евгеньевич, – плача, еле выговорила Даша. – Завтра они отряд из уезда пришлют.
Владимир по-прежнему стоял у дома, с которым было связано столько воспоминаний, и смотрел на погасшие окна.
– Вам кого надо, товарищ? – прервал его мысли чей-то нетрезвый голос.
Сабуров обернулся. Перед ним стоял какой-то сильно выпивший абориген лет двадцати пяти на вид, грязный, обтрепанный и небритый. Вместо левой руки у забулдыги был только короткий обрубок.
– Вам кого? – повторил он, сильно шатаясь.
– А Даша… Скребцова Даша… – неожиданно даже для себя самого произнес Владимир, – она здесь живет?
– Скребцова? – напрягся пьянчужка. – Сеструха моя, что ли? Не-е, она в Питер подалась. А тебе зачем?
– Сеструха? – переспросил Владимир пораженно.
Но тут же он убедился в том, что перед ним действительно Митя, только очень потрепанный жизнью и вконец опустившийся. Видно, Советская власть не спасла его от падения.
– В Питер? Давно?
– А как меня в Крыму врангелевцы долбанули. Лет семь уже, что ли… Слышь, а тебе зачем? – неожиданно перешел на «ты» забулдыга.
Сабуров, не отвечая, отвернулся от него и зашагал прочь. Митяй, что-то бормоча, некоторое время озадаченно смотрел ему вслед, потом помотал головой и протер глаза единственной рукой.
– Во напился, а… – пробурчал он себе под нос. – Привидится же…
В учительской сельской школы встревоженно говорила по телефону девушка в красной косынке.
– …Да, в том-то и дело, что он сказал, что сослуживец с женой развелся, а сын учится в нашей школе, в первом классе, – торопливо говорила она невидимому собеседнику. – А у нас в первом классе все дети из полных семей, понимаете, товарищ? – Она сделала паузу. – Нет, фамилию не назвал. Явно не местный. Спросил, давно ли здесь школа. Да, чуть не забыла! Он еще не знал, что такое ШКМ.
В кабинете оперуполномоченного на железнодорожной станции Ленинка находились трое: молодой хмурый оперативник с четырьмя треугольничками в петлицах, озабоченный Захаров и дедок, который подвез Владимира до села. Старик, суетливо двигая руками, рассказывал чекистам:
– Значит, какие приметы… Из образованных, высокий, в усах… Кожан такой кожаный у ево… грязный весь. Баул опять же… фуражка. На сапогах глина засохлая. Землемер я, говорит, Павел Андреев. А чего землемеру утром в лесу делать, а? Вот, деньги дал. – Старик полез в карман и протянул чекистам смятый червонец. – Цен наших не в курсе. Это кто ж за проезд червонец дает? Словом, он как есть, товарищи…
Захаров хмуро переглянулся с оперативником. Тот, кашлянув, переспросил старика:
– Значит, Самсоньев, вы утверждаете, что опознали в этом землемере сына бывшего владельца усадьбы, белого офицера Владимира Евгеньевича Сабурова, так?
– Так точно, он самый, – поспешно кивнул старик. – Я его в последний раз в девятнадцатом годе видел, он тогда штабс-капитаном был. И на отца похож. Я, значит, виду не подал, чтоб не спугнуть, а сам сюда…
– Благодарю за службу, отец, – вздохнул оперативник. – Ступай, дальше мы сами…
Старик повернулся и побрел к выходу, бормоча:
– Это уж беспременно, товарищ командир. Как и было приказано… об любом незнакомце в двадцати двух верстах от границы, значит… Рад стараться, как говорится, и все такое…
Хлопнула дверь.
– Еще учительница из школы звонила, Егорова, – хмуро произнес оперативник. – Сказала, зашел туда. А потом завуч Петракова. По описанию он же, назвался инспектором РОНО. Подарил ребенку коробку оловянных солдатиков.
– Че-го? – изумленно спросил Захаров.
– Ну, она так сказала. Солдатики еще старые, царских времен. Думаете, ваш?
Захаров медленно кивнул.
– Похоже, что мой.
В переполненном помещении пристанционной почты толпился народ. К окошку с надписью «Телеграф» вытянулась большая очередь. У самого окошка стоял парень полублатного вида – в кепке и широченных клешах, с выпущенным на лоб чубом и наглыми сонными глазами.
Заполнив бланк телеграммы, Сабуров еще раз пробежал его глазами. «Ленинград, Главпочтамт, до востребования, Сазонову И.Д. Володя чувствует себя хорошо зпт скоро будет тчк». Правда, эту телеграмму он должен был отправить до девяти ноль-ноль. Но кто же знал, что ему придется спасаться от излишне бдительных железнодорожных чекистов!
