Мейв Бинчи - Серебряная свадьба
Она опять зарыдала ему в жилетку. Он осторожно отстранил ее от себя. Его глаза были полны слез.
— Я никогда не умел извиняться. Собственно говоря, у меня попросту нет слов, чтобы высказать тебе, как я виноват. Я никогда… Если бы только я мог предположить… я был совершенно уверен, что… Но теперь все это уже не имеет никакого значения.
Хелен никак не могла понять, всегда ли он любил ее или влюбился только теперь. Ведь люди влюбляются друг в друга так легко!
— Мы должны забыть обо всем этом, — сказала она наконец. Хелен знала, что в подобных случаях женщина берет инициативу на себя. Мужчины — они такие, начинают сомневаться и могут впасть в искушение. У Хелен же и тени сомнения не было.
— Но это произошло, и забыть о таком невозможно. Я постараюсь тебе как-нибудь помочь.
— Мы не должны больше видеться друг с другом, это небезопасно, — она посмотрела на портрет Ренаты.
Ей показалось, что Фрэнк несколько озадачен.
— Нет, конечно, — сказал он.
— И никто из нас никому ничего не расскажет. — Она была по-девчоночьи настойчива.
— О Господи, ну конечно же мы не станем болтать, — сказал Фрэнк с видимым облегчением.
— А как будет с моим отцом? — спросила Хелен, спросила напрямую, так, как она всегда делала, готовая для достижения своей цели преодолеть все и вся, не обращая при этом ни малейшего внимания на эмоции других людей.
На лице Фрэнка Куигли отобразилось страдание.
— Твой отец получит работу. Он говорил мне, что она ему не нужна, что у него множество предложений и он просто не знает, на котором ему остановиться. — Голос Фрэнка звучал холодно. — Он будет восстановлен в «Палаццо». Не прямо завтра; мне надо сначала переговорить с Карло, ведь в подобных вопросах необходимо соблюдать максимально возможную деликатность. Это займет некоторое время.
Хелен энергично кивнула.
— А ты сама, Хелен? Ты успокоишься, сможешь ли ты меня простить?
— Конечно. Это было недоразумение. — Голос Хелен звучал решительно, словно она стремилась сорваться с крючка как можно быстрее.
— Пусть так оно и будет, Хелен. А теперь послушай меня, пожалуйста. Единственное, о чем я хочу сказать тебе, что все это совсем не должно происходить так, как получилось у нас с тобой… На самом деле все это весело и приятно… — Он пытался объяснить ей, что произошедшее между ними ни в коем случае не должно стать для нее образцом секса на всю оставшуюся жизнь.
С таким же успехом он мог бы говорить со стеной.
— Вы уверены, что мне не следует позаботиться о простынях, застирать их или что-нибудь в этом роде?
— Нет.
— Но что же вы скажете жене?
— Пожалуйста, Хелен! — Его лицо снова исказилось болью.
— Могу я теперь уйти, Фрэнк? Казалось, он не в силах сосредоточиться.
— Я отвезу тебя… — Голос его звучал не слишком уверенно, и по лицу было видно, что он не совсем понимает, куда же, собственно, следует ее отвезти.
— Нет, все в порядке, я могу доехать на автобусе. Я знаю, где я нахожусь; я просто приеду домой и скажу, что не очень хорошо себя чувствую, — Хелен коротко рассмеялась: ну да, собственно, так оно и есть. — Но знаете, Фрэнк, вообще-то, у меня нет денег на автобус. Могу я попросить…
Ей было сложно понять, почему на глаза Фрэнка Куигли навернулись слезы, когда он совал ей в руку монеты и когда зажимал своей рукой ее ладонь.
— С тобою ведь все будет хорошо? — Ему так хотелось быть в этом уверенным, и он абсолютно не был готов к ее ответу.
— Фрэнк, — Хелен рассмеялась. — Я не ребенок, черт возьми, на прошлой неделе мне исполнилось шестнадцать. Я уже большая. И прекрасно доберусь домой на автобусе. — И она ушла, потому что не могла больше выносить того выражения, которое вновь появилось на его лице.
Конечно, он не должен был тащить ее к себе домой, раз не был уверен, что сумеет с собой совладать. Примерно это внушала себе Хелен, чтобы как-нибудь успокоиться.
Пожалуй, после этого случая Фрэнк так ни разу и не появился на Розмари-драйв. Всегда находились какие-нибудь оправдания: конференция, командировка или поездка с Ренатой к ее родственникам в Италию. Он страшно извинялся за свою занятость. Мама же решила, что Фрэнк попросту возгордился, и была очень рада, что никто из их семьи не пошел к Фрэнку на поклон и не стал просить за отца. И как хорошо, что о нем вспомнил сам мистер Палаццо, вспомнил и пришел к выводу, что нельзя разбрасываться столь ценными управленческими кадрами.
Хелен так и не узнала, догадался ли отец, что в этом деле был замешан Фрэнк. Разговаривать с отцом было очень тяжело, он соорудил вокруг себя некое подобие раковины, призванной защищать его от ударов извне. А у матери была своя раковина — страх, как бы члены ее семьи не опустились в глазах окружающих ниже определенного уровня.
Последний школьный семестр давался Хелен с трудом, ей казалось, что мир изменился после того страшного вечера с Фрэнком. Она все время боялась, что ее неправильно поймут. Однажды она устроила сцену, когда преподаватель пения попросил ее сходить с ним в кладовку и помочь принести ноты в школьный зал. Бедняга даже не прикоснулся к Хелен, но в ней вдруг проснулась дикая клаустрофобия. Еще подумает, будто она его провоцирует, принудит ее заняться с ним сексом, а потом ее же во всем и обвинит. И, конечно, в конце концов, он ее обвинил. Обвинил в том, что она — истеричка и дура и что она — самая последняя из женщин, к которой он смог бы проявить хоть какой-то интерес.
Директор школы склонен был согласиться с бедным учителем и с пристрастием постарался выяснить у Хелен, с чего это, собственно, ей вздумалось устраивать скандал, если учитель не предпринял ни малейшей попытки приставать к ней и даже никаким образом не намекал на это.
Хелен мрачно отвечала, что не знает, как это получилось. В кладовой ей показалось: ситуация вышла из-под ее контроля, и если она не закричит, произойдет что-то страшное, а потом уже будет поздно.
— С тобой раньше случалось что-нибудь в этом роде? — голос директора звучал не вполне благожелательно. Хелен Дойл всегда была сложной ученицей, взбалмошной, вечно старавшейся всем услужить и создававшей вокруг себя массу неприятностей.
— Нет, — ответила Хелен неуверенно.
— Ну что же, — вздохнул директор. — Теперь можешь быть совершенно уверена: такие вещи будут случаться с тобой постоянно. Таковы уж особенности твоего характера, Хелен. Ситуации, с которыми ты не сможешь справиться, будут повторяться снова и снова. До тех пор, пока ты не возьмешь себя в руки и не научишься контролировать свои поступки.
Это звучало, как приговор.
Хелен была поражена его несправедливостью.
Именно тогда она и решила стать монахиней.
И вот теперь, годы спустя, она по-прежнему всего лишь монахиня. Точнее говоря, она будет монахиней, если сестра Бриджид перестанет твердить, что она всего лишь использует монастырь как убежище, как место, где можно укрыться от мира, а этого в наши дни уже недостаточно, чтобы стать настоящей монахиней.
В монастыре Хелен чувствовала себя в безопасности. И даже приготовив чашку кофе для Ренаты Палаццо Куигли, Ренаты, чье лицо смотрело на нее в тот злополучный день из серебряной рамы портрета, она могла спокойно присесть рядом с нею и все равно не чувствовала себя в безопасности. В безопасности от дурных воспоминаний и страхов, тянущихся из прошлого.
— Скажите, что вам угодно, и я подумаю, чем мы можем вам помочь, — сказала Хелен с широкой улыбкой, благодаря которой она всем так нравилась. Когда люди встречались с Хелен в первый раз.
— Все очень просто, — сказала Рената. — Мы хотим иметь ребенка.
Это, действительно, было очень просто. И очень печально. Хелен слушала, вцепившись в чашку с кофе. Фрэнк слишком стар в свои сорок шесть лет. Слишком стар. Как ни странно, общество по усыновлению он не устраивал. К тому же, у него было неважно со здоровьем, ничего серьезного, какие-то проблемы с сердцем из-за перенапряжения на работе, как, впрочем, почти что у всех современных бизнесменов. Обычно люди производят на свет детей при любых обстоятельствах, в любых условиях, вне зависимости от собственных достоинств и недостатков и невзирая на состояние здоровья. И никто не может запретить им это. А вот для усыновления ребенка все должно быть идеальным.
Рената слышала, что бывают случаи, когда родители готовы отдать ребенка в любящие руки, другим родителям, которые будут заботиться о нем, как о своем собственном.
В глазах Ренаты читалась мольба.
Хелен пожала руку женщины, которая все еще глядела на нее из серебряной рамки.
Им надо будет встретиться через неделю, сказала Хелен, она наведет за это время необходимые справки. Хелен решила, что не будет пока советоваться с сестрой Бриджид. Сестра Бриджид лицо официальное и должна действовать строго в рамках закона… Лучше будет, если Хелен наведет пока кое-какие справки самостоятельно. Хорошо? Хорошо.
