Лайза Джуэлл - Встретимся у Ральфа
— Карл… Карл… прошу тебя… пожалуйста.
Голос Шиобан звучал далеким эхом, ладони слабо упирались в плечи Карла. А его язык все продолжал атаку, хватка пальцев усиливалась…
— Перестань, Карл, прошу тебя, перестань. Я… я… не хочу!
Припав ртом к груди, Карл втянул в себя отвердевший сосок, очертил языком круг, и еще, и еще…
— Прекрати, прекрати, ПРЕКРАТИ! Слезь с меня! — Она отпихивала его изо всех сил, пытаясь скатить на кровать.
— ЧТО? — взревел Карл. — Какого черта? ЧТО не так?
Он приподнялся — красный, потный, взлохмаченный. Обжег яростным взглядом Шиобан, мгновенно натянувшую на себя покрывало, но не сменившую позу. Она беззвучно плакала; крупные слезы одна за другой возникали из-под ресниц и стекали по щекам на подушку.
— Не хочу, Карл. Просто не хочу — и все. Не хочу…
— Не хочешь — чего? Чего не хочешь, Шиобан? Ну же, ответь! Ответь ради всех чертовых святых!
— Я… Я не знаю. Н-не знаю. — Тыльной стороной ладони она смахивала неиссякающие слезы.
— Не хочешь, чтобы я любил тебя, — так? Не хочешь, чтобы целовал, ласкал, занимался с тобой любовью? Ну же, Шиобан? НУ?
Шиобан всхлипнула.
— Не знаю, Карл. Не знаю… Прости, но я не могу. Прости…
— Н-да? Прекрасно. Если не возражаешь, займусь самообслуживанием, — рявкнул он, в два прыжка проскочил спальню и грохнул дверью.
Перед затуманенным слезами взглядом Шиобан на миг возник его силуэт в проеме двери, чуть подсвеченный тусклым светом из коридора, — напряженная от гнева фигура. Он все еще в отличной форме: рельефная спина, крепкие ягодицы. Такое знакомое, такое любимое тело, которое столько лет дарило ей наслаждение. Слезы все текли, текли, текли.
Она не была уверена в собственной интуиции и толком не понимала, что случилось, но чувствовала связь с вечеринкой в Сол-и-Сомбра, с той девушкой, блондинкой с верхнего этажа, которая собралась замуж. Рядом с ней Шиобан сникла, уверенная в своем уродстве и беспомощности; в сердце вползли тоска и страх, словно что-то, до сих пор казавшееся незыблемым, ушло навсегда.
Ей хотелось поделиться с Карлом, очень хотелось. Не смогла. Как объяснить? «Я отвергла тебя потому, что померещилось, будто ты мечтаешь делать то же самое, но с Шери. Ты меня ласкал, меня любил, а я могла думать только о том, как ты в постели с этой девушкой. И в твоих объятиях — не мое расплывшееся тело, а гладкая, тугая, загорелая Шери»?
От нее не укрылось ни то, как Карл смотрел на Шери, ни то, как он покраснел — совсем как в кампусе полтора десятка лет назад. А в кабинете? Что произошло в кабинете? Почему он вернулся сам не свой, встрепанный, раздерганный? У Шиобан не осталось сомнений, что Карл восхищается Шери, хочет ее. Вполне естественное желание для будущей звезды «Радио Лондона». Разве известный диджей станет терпеть рядом жирную, разленившуюся бабу? Даже секс с ней и тот не устраивает его теперь в привычном виде; вместо их прежних веселых игр Карл желает голливудских страстей с тяжелым дыханием и яростными ласками.
Он и сейчас, сидя на краю ванной и доводя себя до оргазма, наверняка думает о Шери. Радуется, должно быть, что не пришлось изображать страсть, ублажая расплывшуюся тушу.
Женщину он в ней больше не видит, это точно. Все сходится. Отсюда и внезапное желание заиметь детей. Хочет превратить Шиобан из возлюбленной в высиживающую птенцов наседку. Трахать нужно юных и прелестных, а жирным гусыням положено сидеть дома, рожать детей и толстеть, толстеть. Пусть к их груди присасываются беззубые младенческие рты и вытягивают молодость, упругость, пышность, превращая в сморщенные ломти вяленого мяса. А пока она, Шиобан, нянчится с его ребенком, он будет трахать тех умопомрачительных девиц, что толпами пасутся у радиостудии в надежде отхватить кусочек диджея.
Дверь тихонько открылась, в спальню на цыпочках проскользнул Карл.
— Погляди-ка, кого я тебе принес, Шабби!
Кровать скрипнула, и по щеке Шиобан прошелся горячий влажный язык. Прижав к себе Ро-занну, Шиобан рыдала, пока не выплакала все слезы. Карл опустил ладонь на ее плечо:
— Прости, Шабби. Я не должен был кричать на тебя. Это случайно вышло, честное слово, случайно. Просто… просто… я так хотел тебя сегодня, так сильно хотел! — Он погладил ее волосы. — Прошу тебя, Шабби, поговори со мной. Расскажи, что тебя мучает.
Шиобан лишь грустно качнула головой, опустила Розанну на ковер и легла на бок, отвернувшись от Карла.
— Я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. — Ты нужна мне, Шабби.
И отодвинулся. Повернулся спиной. Стена гробового молчания поднялась в спальне.
С тех пор секса больше ни разу не было. Узел нерешенных проблем и невысказанных укоров стягивался все туже. Они даже не разговаривали по-настоящему. Внешне все осталось прежним. После первого эфира Шиобан встретила Карла как героя, а он преподнес ей цветы. Они вместе отправились покупать новый диван и вместе устроили торжественные поминки старому. Казалось бы, ничего не изменилось, но это только казалось. Мучительная пропасть, страшившая обоих беспросветной неизвестностью, росла с каждым днем.
О ребенке забыли; с той ночи детская тема не возникла ни разу.
Словом, все плохо. И станет, судя по всему, еще хуже.
Шутник, говорите? О нет, сейчас Карлу определенно не до шуток.
Глава двенадцатая
До чего же быстро влюбляются мужчины. Джемм это давно заметила. Полная и безоговорочная капитуляция в форме полноценного признания обычно следовала через неделю после знакомства, а то и раньше. В ранней юности, шокированная подобными сантиментами, она неловко повторяла затасканные штампы, лишь бы подтолкнуть неловкий момент к финишу. Джемм быстро научилась распознавать близость момента «я тебя люблю» и обнаружила, что ответное «не глупи, ничего подобного» неминуемо ввергало пациента в еще большую страсть.
Потому-то теперь, после почти двух месяцев романа со Смитом, ее не смущал тот факт, что заезженная фраза еще не была произнесена. Смит ни разу не сказал, что любит ее. И отлично. Это было бы лишним. Джемм и так знала, что он ее любит. Более того, его молчание стало для нее еще одним знаком избранности Смита. С ним так легко, так просто. Он не давит на нее, ничего от нее не требует.
Джемм была довольна, что Смит не напрягает ее романтическими сюрпризами, напыщенными заверениями в вечных чувствах, подарками и прочими знаками любви, от которых ее мутит; не осыпает комплиментами и не твердит на каждом шагу, что она самая лучшая в мире, самая сексуальная, самая замечательная и вообще особенная. Всем этим она была сыта по горло и знала, что «любовь до гроба» достается обычно в наборе с ревностью и собственничеством инфантильного партнера.
Большинству женщин такое отношение непонятно — в этом Джемм вполне отдавала себе отчет. Сколько девушек проводят полжизни в мечтах о НЕМ, единственном, который наконец-то заметит и оценит чарующие янтарные искорки в ее глазах, неповторимый изгиб шеи, фарфоровую гладкость кожи; о том, кто не устанет ласкать ее и нежить, шептать слова восхищения и мечтать о волшебном будущем с ней и только с ней.
Да пожалуйста. Только Джемм все это не нужно. Ее от такого блевать тянет.
В первый раз, само собой, понравилось, еще как понравилось, тем более что чувство родилось под занавес угловатого отрочества, когда Джемм окончательно убедила себя, что ей уготована судьба одинокой девственницы.
ЕГО звали Ник. Славный парень с квадратной челюстью и обаятельной улыбкой. Он только-только переступил порог не менее нелепого отрочества и в солидном девятнадцатилетнем возрасте был готов смириться с целомудренной жизнью до конца дней своих. Как вдруг на горизонте появилась Джемм.
Роман развивался по классическим летним канонам — пикники, походы в кино на последний сеанс, хмельные вечера в пивнушках и ерзанье часами на переднем сиденье машины его матери, где Джемм, столько лет с трудом удерживавшая руки приятелей на безопасном расстоянии от своих трусиков, с удивлением обнаружила, что сама покушается на белье Ника.
Тем летом оба распрощались с опостылевшей девственностью, и событие это, случившееся на следующий день после восемнадцатилетия Джемм, вопреки пугающим откровениям подруг, стало настоящим чудом, не обманув ожиданий обоих. Они были влюблены, безумно влюблены.
Жизнь была прекрасна, а Джемм — счастлива.
Целых пять недель, до того вечера… Она уже приканчивала третью пинту и с головой ушла в пустяковую болтовню с безалаберной подругой на беззаботном девичнике, когда в баре появился Ник. Прочесал помещение смущенным, но настырным взглядом, выискивая Джемм.
— Я соскучился, — сообщил он. — Приятели достали. Хочу быть с тобой.
Притиснул ее к себе, зарылся лицом в волосы… а Джемм изображала ответную улыбку, изображала ответные чувства, но актриса из нее никакая, и на деле она чувствовала себя жертвой, объектом насилия. С тех пор ее отношение к Нику изменилось. Они больше не были на равных, чаша весов сместилась, и, сколько Джемм ни пыталась, вернуть прежнее легкое, теплое, свободное чувство ей не удалось.
