Александр Беатов - Время дня: ночь
Где-то в глубине залаяла собака, зажёгся свет и кто-то подошёл к забору.
— Кто там? — услышал Саша знакомый голос.
— Это я, отец Алексей! — отозвался Саша. — Саша Волгин. Мне нужно с вами поговорить!
Удерживая лаявшую собаку, хозяин открыл калитку, впустил Сашу внутрь.
— Извините, пожалуйста, что я беспокою так поздно…
— Ничего — ничего… Проходите, Саша…. Юноша вошёл в дом, поднялся по ступеням сеней, которые были заставлены кипами всевозможных журналов, следом за хозяином повернул в какую-то тёмную комнату — веранду.
— Садитесь, Саша! — предложил отец Алексей, указывая на стул и, усаживаясь на другой, спросил: — У меня уже все спят. Поэтому мы поговорим тут… И свет зажигать не будем… На всякий случай… Что случилось?
Сбивчиво, Саша начал излагать последние события. Священник слушал, иногда что-то переспрашивал, уточнял. Наконец, когда Саша спросил, как ему следует дальше поступать, отец Алексей помолчал некоторое время, обдумывая что-то, наконец сказал:
— Здесь трудно советовать… Сказано: не думайте о том, что отвечать… Бог подскажет в трудную минуту, что говорить… Вы, ведь, знаете Писание: "Дух дышит, где хочет…" И тем не менее, конечно, нужно взвешивать каждое своё слово… Прежде всего, вы правы, нам не нужно, чтобы они знали, что мы, как-то связаны… Они меня спрашивали: знаю ли я Волгина… Но я сыграл на недоразумении… Я ответил, что да, знаю одного дьякона Александра Волгина — вашего двойного тёзку, но что этот Волгин никакого отношения к интересующим их вопросам не имеет… К сожалению, Никаноров, действительно, сообщил чрезвычайно многое — даже такие детали, о которых можно было бы не говорить… Однако, перейдя в католичество, он, разумеется, тем самым перестал быть моим прихожанином. А это значит, что я не могу нести ответственности за его деятельность и за всё, о чём он решил заявить… Впрочем, боюсь, он сообщил всё, что знает о вас и о Санитаре. Поэтому будьте готовы к худшему варианту. Тем не менее, я полагаю, вам опасаться абсолютно нечего. Кто вы такой? Что вы сделали? Единственно только то, что были знакомы с Санитаром, Никанорровым, Сергеевым. И только! Мало ли людей было знакомы с ними? Ведь, всех не будут за это сажать! Поэтому спокойно можете отправляться и давать показания. В конце концов, это, ведь, ваш, так сказать, "гражданский долг"…
— Отец Алексей, — прервал его вдруг Саша. — Дело-то вовсе не в этом! Я опасаюсь одного: если начнут допрашивать, то сам факт допроса, а затем подписи протокола, может быть повёрнут таким образом, что это послужит во вред Санитару. Они перефразируют мои ответы так, что это будет выглядеть уликами против него. Ведь Никаноров — не глупее меня! Однако, ведь, как всё вышло!
— Ну, это уже как получится! — ответил священник. — На то воля Божия. Ваше дело — не сказать ничего лишнего, не оклеветать… По крайней мере сознательно… Отвечать как можно проще, формальнее, ничего не уточняя. Можно всегда сослаться на память. Ведь прошло несколько лет с тех пор, как вы прекратили с ним встречаться… Положитесь на Господа… Он не оставит… Мы сейчас не можем предположить всего, что они захотят узнать… Хорошо, что вы пришли… Вы правы: будет лучше, если они не станут связывать дело Санитара с… другими делами… Если завтра меня снова о вас спросят, то скажу, что мы не знакомы… Да и на самом деле, разве так уж часто мы с вами виделись в последнее время? Раз в месяц… У меня в храме бывает много людей… Я не обязан всех помнить… Теперь нам на самом деле лучше воздерживаться от контактов… Если случится что-то чрезвычайно серьёзное — дайте знать через вашу жену… Однако, вам опасаться нечего…
С этими словами отец Алексей поднялся, благословил юношу, проводил его до калитки.
"С Богом!" — услышал Саша из темноты, за спиною, уже шагая в сторону от забора, к асфальтированной тропе, что должна была быть где-то впереди, за деревьями…
Несколько минут Саша искал дорожку. Наконец, споткнувшись об её выступавший край, он зашагал к станции, то и дело останавливаясь из опасения оступиться и сойти на землю.
"Если бы КГБ захотел, легко бы мог на этой тропе сделать всё, что угодно, и с отцом Алексеем, и сейчас — со мной…" — подумал он.
Вскоре глаза его стали привыкать к темноте и различать очертания дорожки. Зашагав более уверенно, он неожиданно услышал сзади какой-то шум, резко остановился — и сразу же кто-то сзади толкнул его в спину.
— Ах! Твою мать! — услышал он. — Кто тут?!
— Я… — Саша не нашёл, что сказать лучше.
— "Я"… — передразнил его грубый мужской голос. — Головка от хреня!"
Чья-то тень обошла его и, не сказав ничего больше, двинулась вперёд, оставляя Сашку в испуге и недоумении.
Некоторое время он ещё неуверенно шагал вперёд и, когда понял, что грубый дух аборигена растворился, исчез бесследно в той среде, откуда появился, всё ещё чувствуя себя неловко, Саша пошёл быстрее.
На перроне, у самого спуска с лестницы, стоял мужик в телогрейке.
Отступать было глупо и нелепо. Саша направился мимо него.
— Это ты, что ли, был там? — спросил мужик показывая рукой в сторону темноты, откуда пришёл Саша.
— Да…
— Закурить есть?
— Нет. Не курю…
Он двинулся по перрону туда, куда предполагалась прибыть головная часть поезда.
Остановившись поодаль он оглянулся. Мужик остался стоять на том же месте.
"Рашшина!" — вспомнил он анекдот из жизни, рассказанный как-то Санитаром о каком-то своём знакомом, русском длинноволосым хиппи, который, однажды встретив где-то коротко стриженного молодого парня в пиджаке, с презрением обозвал его "рашшиной"…
Но тут мысли его снова вернулись к действительности…
"И как он может жить тут, в такой глухомани?!"
Было тихо, будто всё умерло навеки. Чтобы нарушить эту тишину, юноша шаркнул ногой — и услышал эхо, отражённое от противоположного перрона.
"Почему все думают, что я боюсь КГБ?" — продолжал он свою думу. — "Ведь на самом-то деле, как говорит отец Алексей, мне совершенно нечего опасаться. И я это знаю. Поэтому и играю с ними "в прятки". А вот отцу Алексею и моей жене, действительно, есть чего бояться. Ведь им могут очень легко "пришить" дело… Они ошибочно думают, что и я боюсь… А боюсь ли я?"
Саша прошёл ещё вперёд, до самого конца перрона, поёжился от холода, стал растирать голые замёрзшие локти.
"Отец Алексей мне даже чаю не предложил… Просидели целый час в холодной тёмной комнате… У меня зуб на зуб не попадал от холода — а он, видно, подумал, что это — от страха!" — Саша ухмыльнулся. — "Наверное, он про чай не подумал, так же, как и я, выйдя из своего дома: ведь всё это не имеет значения по сравнению с тем, что происходит… Неужели он тоже боится? Ведь это так не похоже на него, всегда вдохновлявшего нас своим примером… Нет! Это невозможно! Он — не такой!"
Вдалеке, над уходящими в темноту рельсами, показался далёкий мерцающий свет. Будто огромная комета сорвалась с тёмного неба, упала на рельсы и катится, сметая всё на своём пути. Скоро она сожжёт Сашку вместе с перроном и мужиком в телогрейке, и покатится дальше, к Москве; влетит туда, сомнёт Ярославский вокзал, разметёт вокруг поезда, раздавит электронное табло с расписанием их прибытия и отправления, железобетонное здание с кассами; перескочит через Проспект, накроет Казанский вокзал, полетит дальше, через Садовое Кольцо, к центру, пока, наконец, не достигнет Лубянки…
Поезд неожиданно остановился, несколько десятков метров не доехав до конца перрона.
Саша опомнился — бросился по перрону назад. Уже мужик в телогрейке вошёл в свой вагон. А Саша всё ещё бежал, разрезая локтями холодный жгучий воздух. Наконец, он ворвался в передние двери, закрывшиеся с шипом за его спиной, обернулся, прислонился лбом к металлическим прутьям, на окнах, закрыл глаза, всё ещё вместе с огненным шаром продолжая лететь дальше…
Рукопись
На следующее утро, войдя в кабинет психиатра, он услышал:
— Вот он! Явился — не запылился! — Участковый психиатр, толстая чернявая женщина, неопределённого возраста, с пронырливыми восточными глазами, даже поднялась из-за стола.
— Садись! — скомандовала она. — Давай больничный!
Выхватив бюллетень из Сашкиной руки, она вернулась на своё место, положила лист в ящик стола.
— А теперь отправляйся к следователю! — сказала она властно, пронизывая юношу взглядом. — Принесёшь от него справку, с печатью, что прошёл допрос. Тогда получишь назад больничный.
— Я не знаю, что это за следователь… — залепетал Сашка. — Мирель Наумовна! Мне кто-то звонил, угрожал, ругался… Я плохо себя чувствую и без этого… Я не знаю, куда идти и зачем…
— Вот — телефон! — Она вырвала из календаря неиспользованную страницу, стала записывать номер. — Позвонишь — договоришься. Тебе скажут, что нужно делать. — Она протянула Сашке листок.
