Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2
— Хорошо, я пока, пожалуй, останусь в земных фанатах анонимной фракции! — смеется Шломо.
На Биг Бен смотреть бессмысленно: все равно всегда запаздывает на пару часов.
Но чувствую я себя на этом берегу, как только свернули на Parliament Square, как-то легче — бодрее даже. Напротив парламента неопрятный симпатичный саксофонист, изгибаясь мамонтом, заливисто играет «Take five» Пола Дезмонда. Подруга его, обходящая зевак со шляпой, по-русски бессовестно сообщает ему под руку:
— Не густо. Что-то пока не густо.
Над дальними башенками парламента чайки плоско барражируют на дымной, теплой, едва заметной поволоке платины неба со все более зримо проступающей золотой подложкой — и кажется, что это разлетевшиеся тарелки с ножами и вилками, вытряхнувшиеся, во вдруг наступившей невесомости, из кафе в парламенте, парят теперь на фоне золотистой небесной скатерти. Тупоносый самолет, криво накренясь идущий, прямо над парламентом, на снижение, выглядит с чайками не только одной расцветки, но и одного размера.
Шломо резкими шагами переходит Parliament Street — и, не глядя под ноги, глазеет на башенки домов на противоположной стороне улицы:
— Если бы я жил в Лондоне, — то жил бы только на чердаке. А ты на каком этаже живешь?
Я улыбаюсь. Я ничего не говорю.
Демонстрация у решетки, запирающей вход в расщелину, в которой скрывается древний загадочный город Набатэ́н. Выяснить, против чего протестуем сегодня — нету сил. Может быть, против смерти?
Фонтанирующий фонтан на Трафальгаре почему-то пахнет газировкой без сиропа за одну копейку из автомата. Выкатившее на бис солнце извлекает смычком из фонтановых струй радугу. Фашист какой-то ходит с ястребом на железной перчатке — гоняет голубей.
— А я еще помню, между прочим, — говорит Шломо, — времена, когда здесь на Трафалгар-скуэ было как в Венеции, на Сан-Марко — все кормили голубей — они взлетали и на руки ко всем садились! Я не знаю, застала ли ты?… Наверное, уже нет! Это всё Красный Кен моду на гонения на голубей ввел! Что-то у них не в порядке, у красных, со зверями, по-моему. Я читал мнение ученых, что это полный идиотизм вообще разгонять голубей — что без голубей бы город загнил, потому что они своими клювами выбирают мельчайшие крошки хлеба из трещин камней — они идеально чистят город, так, как никакой дворник бы не справился. А без них давно бы уже произошло военное вторжение армии крыс и инфекций!
Я говорю:
— Не подлизывайся. В ресторан я с тобой сегодня все равно не пойду.
Вышли на Палл Малл. Жуткая музыка в жутком кабриолете с жуткими рожами.
Шломо, гадливо морщась на проезжающих, говорит:
— Игнорамусы. Книги, книги — вот чего им всем не хватает! Недостаток образования! Вот что губит новое поколение!
— Глупости, — говорю, — уверяю тебя, что эти штыри за рулем закончили Кембридж, как и ты.
— Не может быть! — возмущается Шломо. — Не может быть! Книги облагораживают! Образование… Образование — это же самое главное в жизни!
— Глупости, — говорю. — Я вообще не знаю в мире ни одной необходимой для души человека книги, кроме Единственной.
— Это ты так говоришь, потому что ты сама образованна! — кричит на меня Шломо. — Ты меня разыгрываешь, специально хочешь меня на спор опять спровоцировать! Я уверен, что если бы эти дикие типы из безвкусного кабриолета прочли хоть одну книгу — в жизни! — они не смогли бы включить на такую громкость такую идиотскую музыку!
Я говорю:
— А мне кажется — все наоборот, в обратной последовательности: просто у них в мозгах, от цымц-цымц-цымц музыки, никакого места для мыслей не остается. Как в компьютере — знаешь же — видео и аудио файлы гораздо больше места занимают, чем текстовые файлы. Но с другой стороны — если бы они вместо музыки начали бы вдруг читать книги — то, наверняка, смели бы с прилавков все свежие бестселлеры, как в твой прошлый приезд сделал это при мне ты на Пикадилли в Уотерстоунз — а это окончательно бы, — говорю, — их бедные мощности добило.
— Но я должен же быть в курсе! — обижается Шломо. — Хорошо, я бестселлеры не в Уотерстоунз, а в Хатчардз покупать могу! Но я же должен быть в курсе?!
— В курсе чего, Шломо? — дразню его. — Я вообще не понимаю, какую пользу приносит светское образование, если, например, изучение античности начинают с вдалбливания ученикам в головы имен и проделок греческих олимпийских «богов», забывая упомянуть, что это — бесы, морочившие грекам головы и соблазнявшие их поклонением физической силе и плотскости.
— А как же Григорий Богослов с его «пользой языческой литературы»? — вопит Шломо.
Я говорю:
— Крайне остроумно с твоей стороны, Шломо, разворачивать против меня мое же оружие! Нет, ну вот объясни мне: какую пользу могут принести книги, написанные людьми, опьяненными материей и плотью? Если падший мир — это в некотором смысле тюрьма для духа, то важны и ценны только малявы с воли, ну и еще разве что нацарапанные на стенах записки тех, кому удалось сбежать.
— Так можно дойти до… — возмущается Шломо. — Так можно дойти до… Сожжения книг! Как фашисты, которые… Книги… Книги… Это же! Образование — это же страховка для того, чтобы никогда больше не случились трагедии, такие как фашизм и коммунизм в двадцатом веке! Если мы знаем прошлое — мы можем не допустить повторения этого кошмара!
— Вот уж глупости! — повторяю. — Образование ни от чего еще никогда никого не спасало. Массовый убийца Ленин был из довольно образованной по сегодняшним меркам семьи. Геббельс — так тот, как ты помнишь, так и вообще литературку пописывал. Гитлер был в молодости художником. Я лично знаю вполне образованного и даже эстетски изысканно образованного подонка, консультировавшего современного диктатора как раз перед кровавыми событиями. Дьявол вообще бывает крайне изыскан, умен и образован.
Шломо говорит:
— Не знаю… Все эти диктаторы… Они паразитируют на невежестве масс…
— Невежестве — согласна. Но в духовном смысле невежестве, а не в образовательном. Диктатура — это же иррациональное воздействие на подкорку, на подсознание, на плотское, мирское, сознание — это в общем-то по сути всегда примитивное соблазнение толп, дьявольский соблазн. Это старо, как падший мир. А люди почему-то до сих пор ведутся — несмотря на все свое образование. Вот загадка, Шломо, да?
Шломо возмущается:
— А почему Бог не может вмешиваться в историю хотя бы в этих случаях?! — говорит. — Разве Богу невозможно было бы нанести точечный удар в макушку диктатора?! Чтобы избежать грядущих миллионных жертв!
Я говорю:
— Подозреваю, Шломо, что вирус зла, который выбирает себе олицетворение в маленьких незаметных людях, которые вдруг в одночасье становятся угрозой всему человечеству, — ведь этот вирус зла, значит, до этого уже поразил заметное количество людей на окружающей территории. Я тоже в юности, помню, думала: вот, почему никто не убил Гитлера заранее, когда он только-только пришел к власти — тогда и жертв никаких последующих бы не было. Но сейчас я понимаю, что диктатор просто олицетворяет в концентрированной версии тот подвид вируса зла, который в данный момент заразил обывателей — просто то, что у обывателей в подкорке, в самых их худших низменных мечтах, страстях, суевериях, ненависти — всё это выражает открыто диктатор — и обыватели испытывают от манифестации своих низменных инстинктов животное наслаждение. Отсюда ревущие в эротическом сатанинском экстазе толпы поддержки. Которые конечно же есть у любого диктатора. И которых никогда нет ни у одной порядочной демократии. То есть это не проблема одного конкретного человека — это пандемия вируса зла, которому активная часть страны не захотела противостоять, а начала ловить кайф от массового свального греха. Вернее — это проблема каждого человека в стране, где зарождается диктатура: совокупность отдельных, ответственных за свой выбор и за свою душу людей, которые не захотели противостоять вирусу зла — а предпочли впасть в соблазн. В фигурке диктатора этот вирус зла уже просто манифестируется, персонифицируется. Так что, боюсь, в случае с каждым диктатором придется наблюдать все стадии развития этого вирусного фурункула зла — набухание, переливание фурункула всеми цветами — высшую стадию развития этого фурункула и его влияния и бесовского блеска — и потом — бэмц, когда фурункул лопается и заливает гноем всю страну, а иногда и страны окружающие. Кроме того — чего жаловаться-то?! Чего на Бога-то пенять?! Диктатор, каким бы вооруженным, с какой бы многочисленной армией и спецслужбами он ни был — это всегда все-таки клоп на теле слона в масштабе и соотношении со всем народом любой страны. Если слон клопа терпит и позволяет клопу пить кровь — значит надо винить слона, а не Бога.
Шломо говорит:
— Ладно: не хочешь в ресторан — пойдем в парк тогда! Душно здесь ужасно из-за машин. Как я люблю вот эту вот клубную улочку! Давай свернем к парку сразу, а?!
