Пэт Конрой - Пляжная музыка

Молодой человек на сцене продемонстрировал безупречный стиль лидера, не привыкшего зря болтать. Молодость придавала ему вид уверенного в себе фашистского идеолога. Ангельское лицо, отличный цвет кожи, благородные скулы делали его похожим на функционера, отвечающего за водопотребление, либо на человека, занимающегося расследованием этических нарушений профсоюзных деятелей. Все больше и больше студентов, опустив голову, пробирались к дверям, чтобы затем пулей выскочить оттуда.

Когда пять минут истекли, молодой человек, представившийся Кристофером Фишером, объявил, что оставшиеся в зале сто студентов — чьи глаза с ненавистью смотрели на этого губернаторского прихвостня, отгороженного от них защитной сеткой застегнутого на все пуговицы чувства собственной значимости, — исключены из университета.

— Почему я здесь? — простонал я. — Я сейчас должен был бы сидеть в своей комнате и готовиться к экзамену по теме «Викторианский роман».

— Потому что у тебя есть характер, — ответил Джордан, сидевший рядом со мной с самым непринужденным видом. — А еще ты никогда не любил срываться с места и бежать только потому, что какой-то говнюк тебе приказал.

— Мы не окончим университет, — сказал я, вдруг почувствовав всю тяжесть своего импульсивного решения. — Ни тебе диплома, ни прохождения по сцене, ни рукопожатий, ни объятий родителей. Я даже не вполне уверен, что я против войны во Вьетнаме, и вот тебе на: я не окончу университет только потому, что мои друзья — фанатики, а у моего соседа по комнате на моих глазах съехала крыша.

— Они отправили Кэйперса в больницу в бессознательном состоянии, — напомнил мне Джордан, — а Шайлу арестовали только за то, что она произнесла речь.

— О да, — согласился я. — Я знал, что здесь не обошлось без высокоморального принципа, в который я даже не верю. Я знал, что загублю свою жизнь по глупейшей причине.

— Ну и возвращайся к себе в комнату, — предложил Джордан.

— Тогда ты подумаешь, что с точки зрения философского отношения к жизни ты выше меня, — ответил я.

— Я уже так думаю, — улыбнулся Джордан.

— И Шайла перестанет со мной разговаривать, — продолжал размышлять я.

— Это уж как пить дать, — кивнул Джордан.

— Майк сфотографирует меня, когда я буду пробираться к дверям, съежившись, словно побитая собака.

— Этот снимок появится во всех газетах, — согласился Джордан.

— Но я мог бы махнуть на Аляску, где и слыхом не слыхивали о Южной Каролине, — задумчиво произнес я. — Мог бы начать новую жизнь. Со временем о моей трусости все забыли бы. Или отправился бы во Вьетнам. Добровольцем. Сделался бы зеленым беретом. Резал бы глотки деревенским старостам, связанным с вьетконговцами. Получал бы медали. Меня поимели бы в Бангкоке под ар-эн-би. Высадился бы на парашюте на Севере и нарушил бы там энергоснабжение. Сделал бы ожерелье из человеческих ушей. Наступил бы на пехотную мину. Потерял бы обе ноги и смотрел бы, как поросенок тащит в зубах мои яйца. Накопил бы деньжат и купил бы себе инвалидную коляску с электроприводом. Вывел бы из строя металлоискатель — так много шрапнели застряло в том, что когда-то было моим членом. Ну нет. Я остаюсь.

— Хорошее решение, — одобрил Джордан.

— Но ты же собирался после университета вступить в Корпус морской пехоты, — сказал я.

— Это подарок отцу, — улыбнулся Джордан. — Хотел дать ему возможность хоть раз в жизни мною гордиться.

— Обратись к консультанту по профориентации. Возможно, он тебе что-нибудь и присоветует, — ответил я, глядя, как вокруг нас сжимается кольцо полицейских и гвардейцев.

— Это уменьшает шансы стать командующим, — заметил Джордан.

— Родители нас точно убьют, — вздохнул я. — Господи боже мой, а мать от злости просто на стенку полезет! Она считает, что заслужила, чтобы я получил диплом.

— Можем пойти на летние курсы.

Тут мы услышали голос Кристофера Фокса, прогремевший на весь зал:

— Все студенты, которые в ближайшие пять минут не покинут здание студенческого союза, будут арестованы. Мы вводим чрезвычайное положение. У вас ровно четыре минуты и сорок секунд, чтобы разойтись по своим комнатам.

Неожиданно Джордан встал с места и громко сказал:

— Эй, ребята, похоже, вы чего-то недопонимаете. Повторяю еще раз для непонятливых. Это наш дом. Это дом студенческого союза. Студенческого. Уловили разницу?

В дальнем конце зала поднялся студент, который до сих пор не произнес ни слова. Я его не узнал, но его длинные космы, грязная повязка на голове и рваные джинсы придавали ему довольно агрессивный вид. А камуфляжная куртка как бы наделяла его особыми властными полномочиями, чем он и воспользовался, начав выкрикивать приказы своим товарищам.

— Если этим свиньям нужно наше долбаное здание, давайте сожжем его дотла, и пусть им достанутся одни головешки. Вся эта мирная хренотень не действует на этих засранцев. Они хотят дать кому-то под зад, так это мы тоже можем. Если хотят пристрелить наших безоружных ребят, умрем, но прихватим с собой хоть кого-нибудь из них. Черт, надоела мне эта говорильня! У меня руки чешутся прикончить кого-то из этих жирных свиней.

Джордан крикнул, чтобы все оставались на местах, и медленно направился к воинственному студенту. Джордан положил руку ему на плечо, а потом схватил за горло.

— Интересно нынче копы одеваются! — воскликнул Джордан, обратившись к протестующим. — Кто-нибудь из вас знает этого парня? Я, конечно, не могу знать имен всех вас, но лица знакомые. И вот я смотрю на этого Мистера Радикала. Вам не кажется, что с одеждой он малость перестарался? То есть в Беркли он выглядел бы нормально, но здесь все это отдает Голливудом. А еще он хочет стравить нас с парнями с пушками. Умнее не придумаешь!

— Провокатор! — заорал кто-то из студентов.

— Исчезни, друг, — произнес Джордан. — Это хорошие ребята. Не стоит их подставлять.

— Клянусь, я ненавижу эту гребаную войну! — закричал парень, обращаясь к толпе. — Хватит трепаться! Пора действовать.

Я подошел к парню со спины и вытащил из заднего кармана его джинсов бумажник. Внутри лежал стандартный полицейский значок. Я поднял его, желая продемонстрировать всем правоту Джордана. Студенты, чтобы выпустить пар, свистели до тех пор, пока ведущий хáрактерный актер этого дневного шоу не спрятался за спинами своих товарищей.

— Все уверены, что хотят здесь остаться? — спросил Джордан. — Нет ничего постыдного в том, если кто-то сейчас уйдет.

— Они не имеют права это делать, — заявила студентка последнего курса по имени Элейн Скотт. — Разве они имеют право вышвырнуть меня из моего родного университета только за то, что я осталась в здании студенческого союза?

— А я за войну во Вьетнаме! — воскликнула хорошенькая девушка по имени Лорел Ли, и я даже рассмеялся, узнав в ней одну из подружек Ледар по «Три-дельта». — Но мама и папа научили меня понимать, что хорошо, а что плохо, а это все очень плохо.

А потом был отдан приказ — и нас всех арестовали.

Глава тридцать седьмая

На следующее утро мы вышли из тюрьмы, став за одну ночь символами своего времени, частью той тревожной эпохи, когда американцы неожиданно перестали слышать друг друга. Когда мы оказались под яркими лучами солнца, подаренными нам слишком рано пришедшим в Южную Каролину летом, нас встречали около двухсот студентов и пять телевизионных камер. На радость телеоператорам, Шайла и Кэйперс стиснули нас в объятиях, а потом потащили в тихий анклав на Блоссом-стрит, где СДО обдумывало следующий шаг. Радикалы, которые до сих пор только терпели нас с Джорданом, теперь обращались с нами так, словно мы доказали, на что способны, пройдя испытание на прочность. В этом узком кругу, который на самом деле нам вовсе не нравился, нас встретили как братьев. Мы с Джорданом были страшно напуганы ночью в тюрьме, и то, что нас облизали с головы до ног, стало бальзамом на наши раны. Марихуана была бесплатной, так же как и виски «Джек Дэниелс».

Я был на седьмом небе от счастья, когда Шайла велела нам следовать за ней. Она привела нас к складному столу на заднем дворе, где Радикальный Боб решил собрать военный совет подальше от чужих ушей. Он был против нашего с Джорданом участия в совещании, считая, что один-единственный арест и наша звездная роль в вышедшей из-под контроля манифестации еще ничего не значат. Радикальный Боб опасался, что движение стало местом сбора и тренировочной площадкой для любителей, действующих на свой страх и риск и не опирающихся на философию революции. И вот вам результат: сотня исключенных студентов атаковала административное здание, причем этот стихийный бунт не имел ни цели, ни лидера.

— Действия, не основанные на философии, — анархия, — заявил Радикальный Боб.