Валерий Залотуха - Свечка. Том 1
Шалаумов с Нехорошевым опустили глаза. Челубеев знал, что так оно и будет, потому что у первого грыжа позвоночная, у второго пупочная, но подчиненные были нужны ему для отвлекающего маневра. Презрительно хмыкнув и посмотрев на толстяка, он объявил, как на соревнованиях:
– Весовая категория – свыше ста килограмм!
О. Мардарий смущенно улыбнулся и покраснел.
– Ну! – подбодрил его Челубеев. – С таким весом… Да еще и с богом!
– Вес не от здоровья-нат, а от нездоровья-нат… Наследственное-нат… – оправдывался, пряча глаза, о. Мардарий. – Матушка моя-нат, царствие ей небесное-нат, большой телесной полнотой обладала-нат…
Челубеев хлопнул себя по колену.
– Так там же у вас написано – горы будете передвигать, если верите! А вы талдычите: «Верим! Верим!», а сами не то что гору – гирю не можете поднять!
Когда Марат Марксэнович все это говорил, он не смотрел на того, в кого целил, но попадание оказалось стопроцентным – о. Мартирий молча поднялся, подошел к гирям, взял в ладонь за заушину Дусю, присоединил к ней Фросю и, держа обе гири в правой руке, выпрямился. После чего легко, широко, размашисто трижды ими перекрестился, приговаривая:
– Во имя Отца, – раз! И Сына, – два! И Духа Святаго! – три.
Опущенные на коврик, Дуся и Фрося жалобно звякнули и повалились на бок, поверженные.
– А вот тебе с Богом! – азартно и даже зло бросила в лицо мужу Светлана Васильевна, и любой другой на месте Челубеева, услышав подобное, побежал бы заявление на развод подавать, но у Марата Марксэновича были сейчас дела поважней. К тому же он искренне восхитился таким подходом к снарядам и таким исполнением. Сам он так не мог. Точнее, не пробовал.
– А здоровый из тебя ангел выйдет! – выразил Челубеев свое искреннее восхищение, эти его слова всем понравились, все примиряюще засмеялись, а Людмила Васильевна даже захлопала в ладоши.
Далее последовал невозможный еще минуту назад диалог силачей, как нельзя лучше иллюстрирующий широко известное высказывание основателя олимпийского движения Пьера де Кубертена: «О спорт, ты мир!».
– За какое общество выступал? – живо поинтересовался Марат Марксэнович, глядя на монаха.
– «Трудовые резервы», – тем же дружеским тоном отвечал о. Мартирий.
Челубеев скривился, но тон оставил прежним.
– Занимался гиревым спортом?
– Приходилось.
– А почему бросил?
– Штангой увлекся.
– Зря! Штанга вгоняет человека в землю, а гири поднимают ввысь. А знаешь, что раньше гири спортом номер один в России были? Детям – лапта, подросткам – городки, а взрослым – гири. Так и проводил русский народ свой досуг. А вы знаете, что гирю сейчас не купишь? Не производят! Это же подумать только – в России не производят гирь! Кому это надо? Понятное дело кому… Но я верю – гири спасут Россию!
Много подобной чепухи нес еще Марат Марксэнович, как еще говорят, гнал пургу, пока само собой не стало утихать.
– Только одному тяжело здесь это дело поднимать, – нахмурился в конце своего спича Челубеев. – Гири – не шахматы, соперник нужен, равный соперник. А где его взять? Мельчает народец…
О. Мартирий слушал Марата Марксэновича с прежней доброжелательностью, не понимая, да и не пытаясь понять, куда тот клонит.
– А вот, допустим, мы устроим соревнования: «Динамо» против «Трудовых резервов»! – выпалил Челубеев и даже зажмурился, боясь, что собравшиеся увидят в его глазах расчет.
О. Мартирий, однако, не собирался ничего замечать, но и соревноваться тоже не собирался.
– Бессмысленное занятие – спорт. Бессмысленное и пустое, – спокойно и убежденно проговорил он, не став больше делиться на этот счет своими мыслями.
А мысли были, не раз он на эту тему думал. Что такое спорт, особенно сегодняшний спорт? Религия, не знающая границ религия века сего. И подвижники у нее свои, и мученики, и святые. Религия гордой плоти. Олимпиады – вселенские соборы накачанной мышечной массы: быстрее, выше, дальше, больше, да еще кто кого сильней стукнет – вот что такое спорт.
– Потому ты штангу на это сменил? – словно прочитав его мысли, с трудом сдерживая раздражение, Челубеев ткнул взглядом в наперсный крест о. Мартирия.
Монах и раздражения не почувствовал и, благодарно посмотрев на крест, ответил.
– И поэтому тоже.
– Жаль! – выдохнул Челубеев. – Был у меня шанс, последний шанс.
– Какой? – не понял о. Мартирий.
– В бога поверить шанс! – выдал Челубеев и насупился.
Все еще не понимая, монах смотрел удивленно и молча. Поднаторев в спорах с атеистами, приезжающими в монастырь подискутировать о существовании Бога, выдвигающих в качестве аргументов все ту же курочку и яичко, о. Мартирий знал, как себя в подобных случаях вести, но в монастырской жизни он совсем растерял необходимые человеку навыки житейской хитрости, которых, по правде сказать, и до монастыря не имел.
– Не понимаешь? – спросил Челубеев и усмехнулся.
– Никак, – мотнул головой о. Мартирий.
– Что же тут непонятного? Если я, допустим, побеждаю, то это для меня одно будет, а если, допустим, ты – другое, прямо противоположное…
Зная своего мужа как облупленного, Светлана Васильевна видела, что он хитрит и затягивает о. Мартирия в какую-то ловушку. «Не делай этого!» – рвался из ее груди крик, обращенный одновременно к мужу и к монаху.
О. Мардарий пребывал в еще большем смятении. Толстяк хотел вмешаться в разговор, но не знал, как это сделать, отчего ерзал на стульях, громко пыхтел и ломал пальцы, но, одинаково толстые и, как сосиски, бескостные, они не желали ломаться.
Людмила Васильевна и Наталья Васильевна возмущались безмолвно, обмениваясь многозначительными взглядами, мужья же их возмущенно уставились в пол, боясь еще что-нибудь сказать, за чем могла последовать расплата в виде лишения премии.
А о. Мартирий ничего этого не замечал – ему было интересно, что еще скажет его собеседник.
– Кто победит, того и правда! – уточнил свой тезис Челубеев. – Ты побеждаешь – бог есть! Я – нету!
О. Мартирий вздохнул, собираясь возразить, но Марат Марксэнович его перебил:
– Ладно, не так! Давай так… Если ты будешь победитель, я все тут бросаю, крещусь и иду к тебе в монастырь!
Не в силах происходящее остановить, Светлана Васильевна нервно поднялась, подошла к окну и стала смотреть вдаль, выключая себя из происходящего.
– А если я побеждаю, тогда ты все это с себя снимаешь и идешь служить сюда, к нам, в мое подчинение! – закончил Марат Марксэнович свои апрельские тезисы и облегченно выдохнул, как выдыхает начинающий автолюбитель, успешно совершивший опасный обгон.
И после гораздо более простых, лично для него ничего не значащих предложений о. Мартирий надолго задумывался, услышав такое, он, казалось, задумается навсегда. Но тут склонный к задумчивости монах не думал ни секунды и решительно кивнул:
– Согласен!
Чтобы не упустить момент, Челубеев торопливо протянул монаху руку с целью закрепить договор и узаконить. И вновь, нисколько не медля, не раздумывая, о. Мартирий протянул свою монашескую длань…
– Нет!!! – закричала Светлана Васильевна.
– Нет-нат, нет-нат, нет-нат! – затараторил о. Мардарий.
– Нет! – взвизгнула Людмила Васильевна.
– Нет! – взбрыкнула Наталья Васильевна.
– Ну нет, – не согласился Шалаумов.
– Никак нет, – согласился с Шалаумовым Нехорошев.
Вот и мы тоже скажем дружное «нет», потому что не бывает так в жизни, чтобы ни с того ни с сего, вдруг тюремщик отправился в монастырь, а монах в тюрьму. Такое только в кино случается, да и то в плохом. «Хочу в тюрьму», «Хочу в монастырь», боже, какой вздор…
Нет, конечно, в жизни и не такие метаморфозы случаются, но – постепенно, не сразу, а если и сразу, то этому предшествует такой скрытый от глаз процесс, что терпения не хватит за ним наблюдать.
Но как же мы могли?
Как могли на подобный поворот событий решиться?
«Допустим!»
Этот коварный безличный глагол завел нас в дебри недопустимого – слушая Челубеева и глядя на него, мы позволили себе выдумать то, чего на самом деле не было. Извиняет одно: все происходившее затем в кабинете Челубеева в реальности было скучным и неинтересным. Реализм действительной жизни имеет свои унылые параграфы, пункты и подпункты – поднаторевший в них за годы службы Челубеев устроил тогда такой торг, что пересказывать его здесь у нас нет ни желания, ни сил. В конце концов устный договор был заключен на следующих условиях: если в предстоящем силовом единоборстве победит о. Мартирий, то Челубеев снимет со стены портрет Дзержинского и на освободившееся место поместит ту самую, описанную в деталях икону и никогда ее оттуда не снимет. (Причем, что интересно, о. Мартирий не вспомнил, что совсем недавно собирался подарить икону Светлане Васильевне. «Ей нужнее». А теперь, выходит, нужнее Марату Марксэновичу? Что ж, лицо духовное – ему виднее, впрочем, это сам Челубеев предложил.)
