Ивлин Во - Офицеры и джентльмены
В течение двадцати минут он знакомил Гая с обстановкой. Здесь – освобожденные районы; по этой дороге движется одна бригада, а по этой – другая; здесь был штаб дивизии, а здесь – штаб корпуса. Четкими академическими формулировками Каттермоул изложил весь план крупной и очень сложной операции по окружению и контратакам сил противника.
– Я не представлял, что все это происходит в таких крупных масштабах, – признался Гай.
– И никто не представляет. Никто и не представит, и так будет до тех пор, пока роялистское правительство будет сидеть в изгнании в Лондоне. Партизаны припирают к стенке в три раза больше войск, чем мы во всей Италии. Помимо группы армий фон Вейхса там пять или шесть дивизий четников и усташей. Вам эти названия, вероятно, незнакомы. Это сербские и хорватские квислинговцы. У противника там, должно быть, не менее полумиллиона человек.
– Но и партизан там, кажется, много, – заметил Гай показав на карту, где было нанесено множество соединений.
– Да, да, – согласился майор Каттермоул. – Разумеется, не все части полностью укомплектованы. Ничего хорошего из того, что мы отправим на поле боя людей больше, чем в состоянии материально обеспечить, не получится. А нехватку мы ощущаем почти во всем – и в артиллерии, и в транспортных средствах, и в самолетах, и в танках. Мы вынуждены вооружать себя тем, что удается захватить у противника. До недавнего прошлого те, кто сидит в Каире, посылали оружие Михайловичу, которое он использовал против наших людей. Сейчас дело обстоит лишь немногим лучше. Вооружение и другие запасы понемногу поступают, но организовать снабжение ими движущихся сил с воздуха не так-то легко. Прислали свою миссию и русские, ее возглавляет генерал. Вы не можете себе представить, пока не увидите сами, какое влияние это оказывает на партизан. Это нечто такое, что я считаю своим долгом объяснить всем нашим офицерам связи. Югославы считают нас союзниками, но русские для них нечто большее. Однажды во время шестого наступления, когда мы переправлялись через реку, нас атаковали пикирующие бомбардировщики. Так вот парнишка из загребского университета – один из тех, кто нес меня на носилках, – сказал совершенно искренне: «Каждая бомба, сброшенная здесь, значит: долой еще одну из тех, которые предназначаются для бомбардировки русских». Мы для них – иностранцы. Они принимают, конечно, то, что мы посылаем, но особой благодарности нам не высказывают. Сражаться и умирать приходится им, а не кому-нибудь еще. Некоторые наши малоумудренные опытом люди приходят в замешательство и думают, что здесь играет роль какая-то политика. Уверен, что вы не совершите этой ошибки, но на всякий случай я говорю об этом каждому, кого мне приходится инструктировать.
В этот момент дверь приоткрылась и в ней появилась голова бригадира Кэйпа.
– Джо, зайдите ко мне на минутку.
– Изучайте пока карту, – сказал майор Каттермоул. – Я скоро вернусь.
Читать карту военной обстановки Гая научили неплохо. Старательно просматривая ее, он задался вопросом: где конкретно на этой сложной, пересеченной местности он окажется в ближайшем будущем?
Майор Каттермоул возвратился к Гаю.
– Извините, что оставил вас. Текущие дела. Мой инструктаж, собственно, можно считать законченным, да и бригадир освободился, чтобы побеседовать с вами. Он скажет вам, куда и когда вас направят. Вам предстоит весьма интересная работа, куда бы вы ни попали. Партизаны – это поистине откровение в буквальном смысле слова.
О противнике майор Каттермоул говорил с безличной профессиональной враждебностью, с такой же, с какой хирург смотрит на злокачественную операбельную опухоль; о товарищах по оружию он говорил с чувством преданности, хотя также безличной, почти с мистической любовью, которую можно заметить на картинах чувствительных художников, писавших в стиле барокко.
– Офицеры и солдаты, – продолжал он возбужденно, – едят одно и то же и живут в одних и тех же помещениях. И женщины тоже. Вы видите, что девушки служат в тех же рядах, что и парни. Некоторые из них убежали к партизанам, едва успев окончить школу и оставив свои буржуазные семьи сотрудничать с врагом. Я был свидетелем таких смелых и отважных действий, в подлинность которых не поверил бы, несмотря на самые достоверные описания. Даже когда мы располагали анестезирующими средствами, девушки часто отказывались пользоваться ими. Я видел, как они, дабы доказать свое мужество, переносили мучительнейшие операции, не вздрогнув ни единым мускулом, а иногда даже напевая песни в то время, когда хирург делал свое дело. Впрочем, все это вы увидите сами. Вы будете свидетелем удивительных превращений.
Дверь открылась, и в ней снова показалась голова бригадира Кэйпа.
– Пойдемте, Краучбек, – пригласил он. Гай последовал за ним в соседнюю комнату. – Очень рад, что вы прибыли, – продолжал бригадир. – Вы уже третий алебардист у нас. Я с удовольствием принимаю всех, кого мне присылают. Вы, наверное, знаете де Саузу. Он сейчас выполняет боевое задание. Мне известно, что вы уже побеседовали с нашим офицером разведки. А значка парашютиста у вас разве нет?
– Я не сдал зачета, сэр.
– Да? А я был уверен, что сдали. Значит, произошло какое-то недоразумение. У нас сейчас есть два или три места, куда мы можем сбрасывать парашютистов. А сербскохорватский язык вы знаете?
– Ни слова. Когда со мной беседовали, то интересовались только, знаю ли я итальянский.
– Ну что ж, как это ни странно, но незнание языка нисколько не помешает. У нас были ребята, знающие этот язык. Некоторые, кажется, перешли к партизанам, а кого-то вернули обратно за неправильное поведение. Югославы предпочитают пользоваться своими переводчиками, они узнают при их помощи, о чем и с кем говорят наши ребята. Джо Каттермоул, конечно, рассказал вам о них. Он прямо-таки энтузиаст. А теперь я обрисую вам обстановку с другой точки зрения. Но все равно помните, Каттермоул – первоклассный парень. Он никому не рассказывает об этом, но поработал там отлично. Югославы любят его, а этим могут похвалиться лишь немногие из нас. Да и сам Джо любит югославов. Однако к тому, что говорит он, вам следует относится критически. Он, вероятно, сказал вам о том, что партизаны припирают к стенке полмиллиона человек. По моему мнению, обстановка там несколько иная. Немцев интересуют лишь две вещи: коммуникации с Грецией и оборона своего фланга от сил, которые могут быть высажены в Адриатике. Имеющиеся в нашем распоряжении данные говорят о том, что немцы оставят Грецию этим летом. Им нужен чистый путь для отступления домой. Вопрос о прорыве к Суэцкому каналу сейчас не стоит. Но немцы очень опасаются продвижения крупных англо-американских сил к Вене.
И хорошенько запомните: мы солдаты, а не политики. Наша задача – сделать все, чтобы причинить противнику наибольший ущерб. Ни вы, ни я не собираемся жить в Югославии после войны.
Перед отправкой я еще повидаюсь с вами. Сказать вам сейчас, куда и когда вас отправят, я не в состоянии. Бари – неплохой городок, и вы не заскучаете в нем. Ежедневно являйтесь к нашему офицеру разведки. Желаю вам хорошо отдохнуть.
В период от крестовых походов до падения Муссолини Бари посетили лишь немногие иностранцы. Немногие туристы, даже из числа самых любознательных, побывали на Апулианском побережье. А в Бари много такого, что должно было бы привлечь их: старый город с множеством зданий в норманнском стиле, мощи святого Николаев в серебряной раке, просторный и удобный новый город. Несмотря на это, в течение нескольких веков город не интересовал никого, кроме местных бизнесменов.
И только теперь, в начале 1944 года, в городе снова почувствовалось такое же космополитическое военное оживление, какое было присуще ему лишь в средние века. Его улицы заполнили находящиеся в краткосрочных отпусках солдаты союзных армий, некоторые из них, по довольно интересному случайному совпадению, носили эмблему с мечом крестоносцев; госпитали города были переполнены ранеными; штабы многочисленных служб занимали новые, поврежденные обстрелом административные здания; небольшие военные корабли украшали разрушенную гавань. Конкурировать с Неаполем, с этой огромной импровизированной фабрикой войны, Бари, разумеется, был не в состоянии. Его подвижный и бесхитростный преступный мир состоял главным образом из небольших величин. Лишь на немногих машинах развевался флажок высокопоставленных деятелей, и лишь несколько загородных вилл было занято офицерами в чине выше бригадира. Все шишки из военно-воздушных сил находились в Фодже. Ничего и никого, внушающего благоговейный страх, в Бари не было, но в нем были мрачные дома, занятые балканскими и сионистскими эмиссарами, издателями небольших пропагандистских газеток, печатавшихся на нескольких языках, агентами соревнующихся друг с другом разведывательных служб и даже итальянцами, которых обучали искусству местного демократического самоуправления. Союзники недавно значительно осложнили свое положение тем, что разрушили игорный дом, но расплачиваться за это святотатство пришлось пехоте на передовой линии. Это никоим образом не затронуло миролюбивых и нечестолюбивых офицеров, которые с радостью устроились в Бари.
