Давид Гроссман - См. статью «Любовь»
— бунт, мятеж, восстание, выступление против властей.
В лагере Найгеля имело место только одно восстание. Один-единственный бунтарь не пожелал покориться своей участи. Это случилось в ранний утренний час, в то время, когда Вассерман ковырялся в своем огороде. Как раз прибыл новый транспорт из Варшавы, и обнаженные люди уже бежали по шлауху. Все было, как обычно. В те дни транспорты прибывали уже шесть раз в сутки — четыре раза днем и два раза ночью. Но в данном случае произошло что-то из ряда вон выходящее: молодой мужчина, достаточно жалкий на вид, напал на одного из украинцев и выхватил у него из рук оружие. Со страшным шумом он принялся стрелять и убивать, а потом бросился бежать, ничего не видя перед собой, как раз по направлению к Вассерману. От страха глаза его вылезли из орбит и походили на глаза краба. Только через несколько секунд украинцы пришли в себя и открыли ответный огонь. Поднялась страшная паника. Насмерть перепуганные евреи в ужасе разбегались во все стороны и падали под пулями. Услышав стрельбу и крики, Найгель выскочил из своего барака, сжимая в руке уже известный Вассерману пистолет.
Примечание редакции: Следует отметить, что все это произошло как раз после той ночи, когда они беседовали на тему ответственности (см. статью ответственность), выбора (см. статью выбор) и принятия решений (см. статью решение) и Найгель пообещал Вассерману, что всякий раз, когда он будет стоять перед необходимостью убить человека, не ограничится принципиальным решением, принятым десять лет назад, а попробует сформулировать его для себя заново. По утверждению Найгеля, это могло только «укрепить его веру в фюрера и необходимость подобных действий».
События развивались так: Найгель выскочил из своего барака и едва не столкнулся с молодым евреем, судорожно сжимавшим в руках винтовку. Найгель одним ударом ноги вышиб у него из рук оружие. В эту минуту Штауке (см. статью Штауке) вышел из «лазарета», где собственноручно ликвидировал стариков, инвалидов и детей, прибывших с последним транспортом. На шлаухе установилась теперь мертвая тишина. Десятки убитых и раненых валялись на земле. Возмутитель спокойствия стоял на коленях с низко опущенной головой и с трудом дышал, как загнанный зверь. Тощие его ребра стремительно вздымались и опадали. Струя жидкого кала вырвалась из заднего прохода в результате овладевшего несчастным неописуемого страха. Найгель направил на него свой пистолет. Он делал это не спеша, чтобы все успели увидеть, оценить и сделать для себя соответствующие выводы. Он обвел взглядом всех присутствующих. На одну секунду глаза его встретились с метавшими молнии глазами стоявшего неподалеку Вассермана. Они что-то кричали ему, эти глаза, о чем-то напоминали, чего-то требовали от него.
Вассерман:
— За одну секунду перескочил Найгель через два пункта. Скажи, что такое секунда? Даже всех перьев и всех чернильных рек и тому подобного не хватит, чтобы описать историю одной этой секунды. Поэтому перескажу вкратце только самую сущность: Найгель выстрелил раз, и еще раз, и десять раз подряд. Всю обойму всадил в тело невинного юноши. И продолжал нажимать на курок, хотя в этом уже не было никакой надобности и никакого смысла. Потому что не на этого жалкого еврея гневался Найгель, а на самого себя. А может быть, на меня. Против собственной воли выполнил данное мне обещание. Возможно, если б не стоял я там в тот миг, не вспомнил бы о своих словах, но глаза мои приказали ему, и он покорился. На долю секунды, на крошечный осколок мгновения вспыхнуло у него ничтожное сомнение, и чуть-чуть замешкался перед тем, как выстрелить. Все это видели, все: Штауке, украинцы, все!
Совершив казнь, Найгель тотчас повернулся и зашагал обратно в свою берлогу. С силой захлопнул за собой дверь. Можно только догадываться о том ужасе, который он пережил, — как человек, в котором жил естественный врожденный талант и внезапно пропал, как пловец, который в открытом море обнаружил вдруг, что у него исчезли необходимые навыки и он не в состоянии вспомнить, что должен делать со своими руками и ногами. Украинцы не мешкая принялись расстреливать евреев, оставшихся в живых. В Вассермана тоже ударили две пули, но не сумели причинить ему никакого вреда. Он сидел на грядке, вжав голову в плечи и подняв насколько только возможно свой горб. Через десять минут все стихло. «Синих» направили убрать трупы. В тот вечер Найгель не пригласил к себе Вассермана рассказывать ему историю Сынов сердца.
— Маркус, Аарон (см. статью эмоции).
— неполноценность, недочеловек, в нацистском словаре общее обозначение представителей народов, не принадлежащих к высшей расе.
Чтобы получить разрешение на брак (см. статью брак, разрешение на брак) с избранницей своего сердца, каждый член СС должен был представить надежные доказательства того, что в жилах невесты не течет кровь какой-нибудь неполноценной расы. Найгель показал Вассерману циркуляр, предписывающий строго соблюдать все указания в отношении данного вопроса. Генетический фонд арийцев не должен был смешиваться с наследственным материалом недочеловеков. В документе, разосланном во все части СС, цитировались отрывки из брошюры «Неполноценный человек» (изд-во «Нордланд», Германия), в которой, среди прочего, было сказано: «Биологическая форма неполноценного человека подобна строению естественного, нормального человека: у него имеются руки и ноги, глаза и рот и нечто напоминающее мозг. Однако, несмотря на то что черты его на удивление похожи на человеческие, он — ужасное создание, чуждое и далеко отстоящее от подлинного человека. Ни в коем случае нельзя забывать, что не каждый, подобный человеческому созданию, непременно таков».
— брак, разрешение на брак, документ, без которого член СС не мог жениться на избраннице своего сердца.
Необходимость такого разрешения провозглашалась «Законом о браке для членов СС», гласившим, в частности: «В соответствии с национально-социалистическим мировоззрением и сознавая, что будущее нашего народа зависит от строгого селекционного отбора и сохранения расово чистой и наследственно здоровой крови, я ввожу для всех неженатых членов СС начиная с 1 января 1932 года процедуру получения официального разрешения на брак. Г. Гиммлер, рейхсфюррер СС». Рейхсфюрер собственной персоной и являлся той инстанцией, которая была правомочна выдавать такие разрешения. Найгель, рассказывая Вассерману о своей женитьбе, отметил, что «на наше счастье, мы поженились до опубликования закона». Счастье в данном случае состояло в том, что продолжительное бесплодие Кристины не отразилось на продвижении Найгеля по служебной лестнице, как это могло бы случиться, если бы брак был заключен после первого января 1932 года. Вассерман не понял почему. Найгель объяснил ему, что получение разрешения на брак среди прочего было обусловлено заключением врача, специалиста по тонкостям расовой теории, который должен был тщательно обследовать невесту и вынести свое авторитетное мнение в отношении ее здоровья и телосложения, то есть пригодности к производству полноценного потомства для Рейха. К прошению о разрешении на брак следовало приложить фотографию кандидатки в обнаженном виде или в купальном костюме. Вассерман с изумлением и печалью покачал головой. Найгель объяснил ему, что тревога специалистов касалась в основном одного пункта: предотвратить смешение с представительницами неполноценных рас (см. статью неполноценность, недочеловек), и еврей принялся потихоньку размышлять про себя: «Возможно, таков жребий людской, что кто видит в ближнем нечеловека, тем самым уже таит в себе изъян и сам становится таковым». Найгель, внезапно охваченный духом откровенности, поведал, что «в тридцать восьмом наше положение сделалось даже еще более… Ну… Еще более сложным, то есть достаточно деликатным. Поскольку в тот год в Германии был опубликован „Закон о разводе“, позволявший мужчине расторгнуть брак с женщиной, если та отказывается рожать детей или по природе своей бесплодна. И не только это: если женщине уже исполнилось сорок, то, несмотря на то что в молодости она рожала мужу сыновей и дочерей…
— По желанию души его, — пробормотал Вассерман.
…разрешается ему теперь, учитывая ее возрастное бесплодие, развестись с ней и жениться на молодой».
Вассерман разволновался:
— Рейх нуждается в детях, или как?
