Джеймс Олдридж. - Дипломат
– Это я уже слышал. Кэтрин только и знает, что твердит об этом.
– Вот как? Кэти делает большие успехи, правда, Мак-Грегор?
– Не знаю, – ответил Мак-Грегор. – Она слишком поддается своим настроениям.
– Вы видели ее после приезда?
– Нет.
– Почему?
Мак-Грегор пожал плечами.
– Не упускайте Кэти, Мак-Грегор. – Асквит потер руки. – Вы отлично друг друга дополняете. Не ждите от Кэтрин особых приглашений. Вы знаете, где она живет?
– Знаю.
– Почему бы вам просто не пойти к ней?
– Я ходил, но не застал ее. Она, повидимому, очень много выезжает, и все с Эссексом.
– К чорту Гарольда! – крикнул Асквит. – Все покажется вам легко и просто, если Кэти будет вас поддразнивать и подгонять. Я думал, что у вас с ней все наладилось.
– Кэти в Иране – это не то, что Кэти в Лондоне. – Мак-Грегору не хотелось распространяться на эту тему.
Но Асквит не отличался деликатностью в такого рода делах. – Ей нужно обрести почву под ногами. Не торопите ее. Она еще сама себя не нашла. Ступайте к ней. Вы ей нужны.
– Сомневаюсь.
– Я знаю, что Кэти капризная и взбалмошная. Сегодня она куда-то рвется, а завтра – опять за старое. И так будет до тех пор, пока она не решит окончательно, кем ей быть. Сейчас она изо всех сил старается казаться тем, чем была раньше, – высокородной Кэтрин Клайв. Но вы не смотрите на это, Мак-Грегор. Это пройдет.
– Ее громкое имя, видимо, кружит ей голову, – сказал Мак-Грегор.
– Вот еще новость! Это вас смущает? Не ожидал, не ожидал от вас. Вот, пожалуйста, я именуюсь досточтимый Джон Энтони Ахав Асквит, но вы сидите здесь со мной, а не с моим именем. Какое значение может иметь имя? В моем, например, нет ничего интересного, кроме «Ахава», которым я обязан пристрастию моего дедушки к романам Мелвиля.
– Мне лично все равно, какое имя она носит, – ответил Мак-Грегор, – но это имя очень веско напоминает о том, что одно дело Кэтрин в Иране, другое – Кэтрин в Лондоне.
– Вздор! – загремел Асквит. – Вы ведете себя совершенно бессмысленно. Если вы считаете, что Кэтрин валяет дурака, так скажите ей об этом прямо, выругайте ее. Она очень многого ждет от вас, и ваша ругань пойдет ей на пользу.
Мак-Грегор предпочел не спорить.
– Мы все это уладим, – сказал Асквит. – Вы хотите с ней повидаться?
– Ничего не имею против.
– Пойдемте сегодня вечером в отель «Савой» со мной и с Джейн. Кэти там будет. Должно быть, с Эссексом. – Асквит усмехнулся. – Я не прочь посмотреть на вас с Гарольдом.
– А что там, прием?
– Нет. Неофициальная встреча делегатов и сотрудников ООН. Так что вы имеете все основания присутствовать. Можете не стесняться и не считать себя лишним.
Мак-Грегор, сощурив глаза, объявил, что и не думает стесняться.
– Вот и отлично, – сказал Асквит. – Там вы можете всласть наговориться о вашем Азербайджане. Было бы неплохо, если бы вам удалось повлиять на нужных людей, а может быть, и на Эссекса.
– Я думал, что заявление Эссекса о независимости курдов вызовет протесты. – Мак-Грегор все время ждал случая спросить об этом Асквита.
– Протесты? Чьи?
– Со стороны Турции, Ирана, Ирака.
– Еще что! Станут они протестовать, когда Эссекс предлагает им разрешение курдской проблемы. Плохо им, что ли, иметь по соседству упорядоченный и усмиренный англичанами Курдистан. Не беспокойтесь, Мак-Грегор, никто протестовать не будет, кроме самих курдов, вас, русских и больного шейха племени мукри.
– Вы не знаете, как его здоровье? – спросил Мак-Грегор.
– Нет. Но могу узнать, если хотите.
– Вы можете это сделать негласно?
– У меня есть старый приятель в Тегеране, и, конечно, у нас немало агентов среди мукри. – Асквит взял со стола свою трость и встал. – Так я заеду за вами в семь. Где вы живете?
Мак-Грегор дал свой адрес, и, прежде чем выйти из ресторана, они немного поспорили о том, кто будет платить по счету. Наконец Асквит сказал: – Платите. Если уж вы такой щепетильный, то платите. – Они расстались на углу. Асквит пошел к Уайтхоллу, а Мак-Грегор пересек Трафалгар-сквер и вошел в Национальную галерею. Почему уж заодно не окунуться сегодня и в этот сложный и непонятный мир?
Быть может, Мак-Грегор понимал в искусстве больше, чем ему самому казалось, но все же он растерялся среди окружавших его сокровищ. Он попытался в один день постичь всю сущность искусства, и то, что это оказалось невозможным, он принял как новое поражение. Перед ним встала еще одна неразрешимая проблема, и Мак-Грегор, не находя решения, только спрашивал себя, сколько их еще будет.
Однако поведение Эссекса вынуждало Мак-Грегора к действию – он понимал, что долго так продолжаться не может. Он искал здравого решения вопроса, потому что был по натуре человек здравомыслящий, но он не видел другого выхода из положения, кроме как уйти из департамента по делам Индии и, махнув на все рукой, вернуться в Иран или же остаться на службе и продолжать писать доклады. Он знал, что ни то, ни другое ничего не решит. Все это было не то, что нужно.
Мак-Грегор остановился перед картиной, показавшейся ему знакомой. Он видел ее впервые в жизни, но, посмотрев на название, тотчас же вспомнил, что об этой картине говорила ему Кэтрин. Это была «Аллея в Миддельхарнисе» Гоббемы, того самого, про которого Кром, умирая, сказал: «Как я любил тебя, Гоббема». Пейзаж действительно напоминал тополевую аллею, возле которой избивали Джавата и капитана. Именно там Мак-Грегор особенно остро ощутил, что в его жизни наступает перелом, что он должен сделать выбор, но в Лондоне он не знал, как сделать этот выбор.
Теперь он понимал, насколько глупо было его намерение выступить против Эссекса во время беседы с корреспондентами в Тегеране. Кто он такой, чтобы делать публичные заявления? Хорошо, что он ничего не сказал; никто и не стал бы его слушать. Здесь, в Лондоне, где все стало на свое место, это особенно ясно. Мак-Грегор не знал, как нужно действовать через печать, и боялся обращаться к ней. Но, с другой стороны, как опровергнуть Эссекса и высказаться самому, если не через печать – прямо или косвенно?
Судьба, видимо, хотела подсказать Мак-Грегору именно это решение, ибо когда он вернулся домой из галереи, ему представился случай опровергнуть в печати точку зрения Эссекса. В гостиной пансиона миссис Берри его дожидался посетитель. Это был человек уже немолодой, но крепкий, в добротном драповом пальто; загорелая лысина, окруженная редкими волосами, указывала на то, что он привык ходить без шляпы. У него были седые усы и густые брови. При появлении Мак-Грегора он встал и поздоровался с ним, назвав его по имени. Потом, быстро, но отчетливо выговаривая каждое слово, сообщил, что он из «Дейли уоркер», и назвал себя – доктор Росс. Мак-Грегор сразу вспомнил это имя, в свое время довольно известное в медицинском мире, и, недоумевая, что этому незаурядному человеку может быть от него нужно, повел своего гостя наверх.
– Мистер Мак-Грегор, – начал доктор Росс не садясь. – Мы хотели бы, чтобы вы высказали свою точку зрения на события в Иранском Азербайджане. Со времени приезда лорда Эссекса распространяется односторонняя и лживая версия, при помощи которой подготавливают почву для политического выступления против Советского Союза в Совете безопасности. Я буду с вами откровенен. Мы считаем, что только вы можете разъяснить истинное положение вещей в Азербайджане и опровергнуть версию лорда Эссекса. Мы хотели бы опубликовать все, что вы имеете сказать по этому вопросу. Если угодно, мы не назовем вашего имени, но нам необходимо получить от вас точные сведения о положении в Иране, без прикрас и без обмана. Эти сведения нужно сделать достоянием гласности. Вы сами видите, куда гнут дипломаты и пресса, обманывая и дезориентируя общественное мнение. Их цель – как можно скорей и решительней свергнуть новое правительство Азербайджана. Чтобы предотвратить эту политическую ошибку, нужна ваша информация. Вы нам дадите ее?
– Почему вы думаете, что я намерен опровергать Эссекса? Кто вам сказал?
– Вас знают, мистер Мак-Грегор. Многие могли сказать нам.
– Очень немногие.
– Это неважно. – Доктор Росс шагал взад и вперед, засунув руки в карманы пальто. – Важно только, чтобы вы опубликовали свою точку зрения на события в Азербайджане.
– В «Дейли уоркер»?
– Да. Мы напечатаем все, без всяких изменений.
– Но я же не коммунист!
– Знаю, – сказал доктор Росс. – Это ничего не значит. Каковы бы ни были ваши политические взгляды, мы готовы принять ваше объяснение событий в Иране. Вы можете дать этим событиям любое политическое освещение.
– Это нужно для русских?
– Господь с вами! С чего вы это взяли?
– Их это ближе всего касается.
– Разве? – резко спросил доктор Росс. – А вы не допускаете, что мыслящему человеку и без указания русских может не нравиться то, что происходит вокруг азербайджанского вопроса.
