Александр Огнев - Красным по черному
А потом… Потом состоялось «знакомство». На «Зимнем стадионе», где им предстояло драться, боксёров-москвичей и их ленинградских противников представляли друг другу. Начали, разумеется, с победителей и призёров предыдущих турниров.
— Ты же, кажется, тоже из Питера? — спросил руководитель их делегации, подводя его к Ивану. — Может, вам раньше видеться доводилось? А нет — так знакомьтесь…
— Да, мы пересекались как-то. Но Иван вряд ли помнит, — ответил он громко, так чтобы Ванёк, в этот момент разговаривавший с кем-то, мог его услышать. И когда тот, поперхнувшись очередной фразой, повернул голову и их глаза встретились, поспешил добавить: — Меня зовут Владимир. Владимир Кушнарёв.
— Действительно, — играя желваками, сощурился Ванёк в ответ, — не припоминаю… — И, прежде чем вновь отвернуться к своим собеседникам, внешне бесстрастно добавил: — Но буду рад встретиться на ринге.
Для всех присутствующих эта фраза прозвучала не более как любезность чемпиона. И лишь ему было ясно её истинное значение: братишка понял всё…
— Самое гадкое даже не то, что ты оказался пророком, предрекая нам завтрашний бой около двух лет назад, — тихо скажет Иван пару недель спустя, после официального представления финалистов. — Самое поганое, что Лиза наверняка захочет придти поболеть, как обычно. А я не могу допустить подобной… неожиданности для неё. Про маму и вовсе молчу.
Они не спеша шли по Малой Садовой к Невскому. Медленно падал лёгкий снежок, искрясь и сверкая в огнях витрин и свете фонарей. Небольшой морозец при полном безветрии бодрил, но не холодил, позволяя набирать полные лёгкие сладковатого воздуха, слегка пьянящего своей свежестью.
— У тебя есть конкретное предложение?
— Пока нет. Утро вечера, как говорится… — Иван помедлил. — Но ты должен быть готов к тому, что бой может и не состояться.
Тут у него действительно всё похолодело внутри.
— Это как это?!
— Тебе, что, надо объяснять правила?
— Видишь ли, какая-то причина нужна даже для отказа, то есть добровольного поражения!..
— Поражения? — взметнул на него взгляд Ванёк, остановившись. — Знаешь, Владимир Кушнарёв, — не отводя глаз, всё так же негромко промолвил он, — я бы с удовольствием набил тебе морду! Так сказать, в неофициальном порядке, просто по зову сердца. И это — моё последнее тебе слово…
Уже отойдя на несколько шагов, он вдруг вновь обернулся:
— А причина есть. И вполне уважительная: смерть брата …
Однако, поединок состоялся. Одиннадцать раундов крепкой драки, которые могли бы украсить любое европейское или мировое первенство![10]
По сути, это был бой ученика с учителем, в котором ни техника, ни мастерство ничего решить не могли. Они слишком хорошо знали друг друга — и в нападении и в обороне. Поэтому победить можно было только хитростью, коварством или… жестокостью.
Ему не пришлось даже куражиться — он и так был зол до предела! Ясно, что Ванёк рассказал всё Лизе, и, раз вышел на бой, значит, она на этот бой согласилась, вольно или невольно разделив бремя ответственности с его участниками — «мёртвым» и живым, победителем и побеждённым! Что ж, смотри, милая, как дерутся братья-покойники!
Ванёк был зол не меньше него. Однако ему требовалось разозлить его ещё больше, чтобы он попался и допустил одну-единственную ошибочку! Ну!.. Ну!.. Ну же!!!
Десять раундов классного боя… Они оба не курили, так что «дыхалки» хватило бы ещё на десять раундов. Дыхалки — да, но не терпения! Ну!.. Ну же!!!
Каких трудов стоила ему отработка этого удара! А как тяжело было сохранить его в тайне во время предыдущих боёв, когда так велик был соблазн опробовать — уже в условиях ринга! Ага! Вот! Есть!!! …
Не дожидаясь окончания счёта рефери, склонившегося над теперь уже экс-чемпионом, он выплюнул загубник и взглянул в зал. Среди сотен обращённых к нему и на него глаз и улыбок он искал лишь одно, единственное лицо — лицо той, ради которой был готов на любой подвиг, безумство или преступление. Он упрямо не оторвал взгляда от зала даже тогда, когда объявили результат поединка, и судья, чуть не насильно, поднял его руку… Лишь после того, как, следуя правилам спортивного этикета, к нему подошёл Ванёк, и они посмотрели друг другу в глаза, он вынужден был принять то, во что отказывался верить: Лизы в зале не было!..
В ту же ночь одиннадцатичасовой «Красной стрелой» их команда возвращалась в Москву. Одолжив у руководителя под свою повышенную — чемпионскую — стипендию денег (по сути — забрав последние), он приехал к концу рабочего дня к маме в поликлинику. Однако там сказали, что она уже больше недели на больничном. Значит, всё-таки надо было идти… домой.
И он медленно побрёл по 3-й линии к Среднему проспекту.
На противоположной стороне улицы, в здании школы прозвенел звонок. «Вторая смена… Ничего не меняется в подлунном мире!» — усмехнулся он, автоматически посмотрев на часы.
То была школа, которую он окончил полтора года назад. Сюда, в 32-ю, перевёлся восьмиклассник Кушнарёв (не без труда, кстати) из родимой 35-й. Просто потому, что не хотел учиться в одной с Ваньком школе. «Легко быть смелым, имея брата-боксёра!» Именно эту фразу, которую разобрал тогда только он, пробурчал поверженный Кощей.
При этом воспоминании в глазах у него потемнело, и горячая волна захлестнула, казалось, всего — с головы до пят. На какое-то мгновение позабылись даже нынешние проблемы и переживания. «Ничего, — скрипнул он зубами, и, сунув руку в карман брюк, крепко сжал кощеевский нож, — я умею ждать. Главное, чтобы кто-то не опередил!»
Во дворе он первым делом взглянул на окна. Свет горел в обеих их комнатах и у соседей тоже. Тёмным оставалось единственное окно кухни. Поправив рюкзак, по обыкновению висящий на одном плече, и вдохнув напоследок полной грудью морозного воздуха, он вошёл в подъезд.
Дверь открыла Лизавета и, даже не поздоровавшись, спокойно-безразлично произнесла (словно он только что вышел и вернулся за забытыми ключами):
— А, пришёл сыновний долг исполнить, вспомнил — второй раз за две недели — про мать? Не поздновато? — Она отступила в сторону, пропуская его в квартиру. — Уезжать собрался, не иначе. День приезда, день отъезда…
Тон оставался, как будто, ровным, но глаза… Её глаза! Во всю свою жизнь потом ни разу не встретил он человека — ни женщины, ни мужчины, — который умел бы так разговаривать глазами…
Не успел он переступить через порог и закрыть дверь, как в прихожую из комнаты, зябко кутаясь в свою старенькую шерстяную шаль, вышла мать. Лиза молча обняла её.
— Здравствуй, мама, — слабо улыбнулся он. — Вот, уезжаем сегодня. Зашёл попрощаться, а ты болеть надумала.
Мать ответила не сразу. Она довольно долго и как-то… отрешённо-грустно смотрела на него своими (ставшими вдруг похожими на Лизины!) огромными, почему-то в тот момент застывшими, немигающими глазами. Затем вздохнула и, слегка кивнув головой, тихо, но отчётливо произнесла лишь два слова:
— Прощай, сын.
После чего ласково высвободилась из объятий Лизы и вернулась обратно в комнату, плотно прикрыв за собой дверь…
* * *Только сейчас, спустя целую жизнь и совершив в конце её, быть может, главную, неискупимую ошибку в отношении брата своего, Владимир Кушнарёв в считанные секунды понял то, чего не услышал и не разглядел тогда, в полумраке длинной кишки-прихожей.
Ванёк совсем не сгоряча сказал ему накануне про смерть брата! Они все — и он, и Лиза, и мама — всё знали и всё это время ждали! Все две недели! До последнего ждали, что он отступится, одумается, перерешит! Причём, сам.
А не дождавшись…
Да, именно такие глаза бывают у людей, похоронивших кого-то из близких.
Глава 16
Память сердца (Продолжение)
Выйдя из больницы, генерал Кривошеин твёрдым шагом (хотя, пожалуй, чуть медленнее, чем всегда) направился к уже ожидавшей его машине.
Против обыкновения, он сел назад, откинулся на сиденье и, закрыв глаза, тяжело и как-то странно вздохнул.
Громкий вздох этот больше походил на приглушённый стон. Водитель бегло взглянул на Ивана Фёдоровича в зеркало и, увидев бледное, перекошенное лицо, тут же обернулся:
— Вы в порядке? Может, врача, товарищ генерал?..
— Не дождёшься. Поехали!
— В управление?
Кривошеин ответил не сразу, вначале взглянул на часы. Пять минут седьмого. Конечно, он поцелует замок… Впрочем, почему? Есть же ключ, который — на всякий пожарный — Юрий вручил ему несколько лет назад, когда купил эту квартиру. На всякий пожарный… Куда уж «пожарнее»!..
— Ты помнишь, где живёт мой сын? — спросил он водителя.
— На Моховой? — отозвался тот полувопросительно.
На Моховой… За эти годы Иван Фёдорович лишь дважды побывал там. Первый раз Юра пригласил осмотреть своё новое жилище, а вторично он уже сам — без приглашения — заехал на часок поздравить сына с тридцатилетием. Юрий ещё познакомил его тогда с этой несчастной девочкой, которая потом неожиданно умерла…
