Андрей Шляхов - Доктор Данилов на кафедре
— Что за дела? Ничего не понимаю. Может, «неотложку» вызвать?
Так по старинке принято называть отделения круглосуточной медицинской помощи детям, организованные при детских поликлиниках. Располагаясь на базе одного из учреждений, отделение обслуживает территорию нескольких поликлиник, расположенных рядом.
— Давай! — ответила Елена. — Добавим к историям про идиотов, вызывающих врача к здоровому ребенку, еще одну. Да еще какую, если учесть, что мы оба — врачи, хоть и взрослые. На какой повод будем вызывать: «Ребенок не спит» или: «Не пойму, что с ребенком»?
— Подождем, — Данилов взял дочь на руки. — Баю-баюшки-баю, спать нам всем давно пора…
Повод: «Не пойму, что с ребенком», — был взят из жизни. Незадолго до ухода Елены в декретный отпуск на пульт «Скорой» поступил вызов. Женщина сбивчиво говорила, что не может понять, что происходит с ее семимесячным сыном: «Какой-то он не такой», повторяла она. Диспетчер переключила ее на врача, который попытался конкретнее выяснить, что же все-таки случилось с ребенком. Ничего толком так и не выяснил, но бригаду по адресу отправил. Мало ли что там, может, мамаша умственно отсталая. Интуитивно чувствует, что с ребенком что-то не то, а причину объяснить не может. Бывает же такое. К тому же есть негласное правило, страхующее от осложнений: «Зовут — иди!», в данном случае: «Вызывают — поезжай!»
Педиатрическая бригада с семнадцатой подстанции съездила на вызов, нашла там вполне здорового добродушного малыша и вдрабадан пьяную мамашу. Выслушала, осмотрела, успокоила и отбыла восвояси. А мать, протрезвев, написала жалобу в Департамент здравоохранения на то, что у нее не сразу приняли вызов, а «долго мучили вопросами». Со всех причастных затребовали объяснительные, прослушали запись разговоров. В результате врач, общавшийся с матерью по телефону, получил выговор за «необоснованную задержку в приеме вызова».
В пятом часу проснулся Никита, разбуженный не воплями младшей сестры, а зовом природы. Возвращаясь из туалета, заглянул в спальню, сказал: «Ну-ну» — и предположил, что все дело в полнолунии.
— А что, вполне возможно, — сказала на это Елена. — Фазы Луны действуют на людей.
— Нам ли, старым скоропомощникам, этого не знать, — усмехнулся Данилов, качая голосящую дочь. — Только у Маши раньше вроде такой реакции не было.
— Выросла девка, в понятие вошла, — басом сказал Никита, явно кому-то подражая, и ушел к себе досыпать, счастливчик.
Поспал Данилов только в метро, если дрему, пронизанную боязнью проехать свою станцию, можно назвать так. Теперь голова напоминала ему о недопустимости подобного поведения. «Хоть умри — а выспись», — иногда говорила мать. Маленькому Вовке Данилову это выражение казалось очень смешным, а теперь — нет…
Из отделения на кафедру по переходу между корпусами идти было недолго, но Данилов предпочел кружный путь — по территории, чтобы, как он выражался, проветрить голову на свежем воздухе. В три раза длиннее, но гораздо приятнее.
Спустившись на первый этаж, Данилов прошел через многолюдный коридор консультативно-диагностического отделения в приемный покой (на самом деле, отделение), тоже далеко не пустынный, дошел до вестибюля и, уже взявшись за ручку двери, обратил внимание на девушку, сидевшую на одной из банкеток и рыдавшую в голос. Лицо ее было закрыто ладонями и свисавшими прядями рыжих волос. О юном возрасте свидетельствовала одежда — розово-белая, явно молодежная, куртка, пестрая вязаная шапочка, чудом державшаяся на голове, и белые «луноходы» с розовыми шнурками. У ног стояла холщовая белая сумка, стильно-драная, с длинной бахромой, хоть в косички заплетай, и множеством брелоков.
Окружающие — персонал, охранники, бригада «Скорой помощи» в синих костюмах и несколько «штатских», не то больных, не то их родственников, не обращали на девушку никакого внимания. Плачет себе человек, и пусть. Закончатся слезы — перестанет. Москва, как известно, слезам не верит, и правильно делает.
Насчет того, что слезам верить не принято, Данилов был в курсе, но пройти мимо не мог. И с человеческой точки зрения, и по врачебной этике следовало поинтересоваться причиной и попытаться успокоить. Тем более что в приемных отделениях одной из самых вероятных причин рыданий является тяжелая болезнь или смерть близкого человека. Мало ли что может в таком состоянии в голову взбрести? Поплачет девушка, а потом выйдет за ворота и бросится под первую же машину. Или дойдет до метро (недалеко) и спрыгнет на рельсы перед поездом. Чтоб уж наверняка.
Причина расстройства явно была связана с медициной, потому что на банкетке рядом с девушкой лежал большой желтый конверт, в котором обычно хранят рентгенснимки, и документы с треугольными штампами — направление на госпитализацию из поликлиники и выписка.
Постояв с минуту около девушки, Данилов понял, что она не скоро перестанет плакать. Есть еще порох в пороховницах, и много его там.
— Простите, могу ли я чем-нибудь вам помочь? — спросил Данилов.
Ответа не последовало. Данилов повторил свой вопрос громче. Девушка отняла руки от раскрасневшегося заплаканного лица, посмотрела на Данилова, всхлипнула и отрицательно мотнула головой, как бы говоря, что ничем ей он помочь не сможет. По глазам ее Данилов понял (точнее, предположил), что причиной столь бурного проявления эмоций, скорее всего, была обида. Настоящее горе всегда отражается в глазах — взор становится тусклым, отрешенным и словно бы обращенным внутрь. Не окружающую действительность рассматривает человек, а горе, которое несет в себе. Обида же выглядит иначе. Глаза так и сверкают, что-то такое… громокипящее, что ли, ощущается во взоре, крылья носа раздуваются… Горе ввергает в оцепенение, обида же побуждает к действию.
Данилов присел рядом с девушкой, указал глазами на ее медицинскую документацию и спросил:
— Вы позволите?
Та кивнула. Всхлипнула еще пару раз, утерла глаза тыльной стороной руки и сразу же полезла в сумку за зеркальцем.
Данилов взял в руки выписку и бегло, по диагонали, просмотрел ее. Ничего из ряда вон выходящего. Терехова Ольга Константиновна направляется на плановое лечение в оториноларингологическое отделение больницы номер семьдесят семь с диагнозом: «Искривление перегородки носа…» Обратилась, обследовалась амбулаторно, направляется для решения вопроса об оперативном лечении… Все ясно: скорее всего, Ольге Константиновне предстоит подслизистая резекция носовой перегородки с удалением искривленной части хряща и участков костного скелета. Ничего страшного. Во всяком случае, поводов сильно расстраиваться быть не должно.
Может, поликлиника неправильно оформила направление? Да нет — все как положено. Фамилия, год рождения, диагноз, подписи, четырехугольный штамп, треугольная печать. Даже круглая печать врача имелась, хотя она здесь и не нужна. Круглая врачебная печать по правилам ставится только на рецепты, но некоторым врачам, особенно молодым, процесс нравится настолько, что они лепят печати куда попало.
Гражданка Терехова тем временем успокоилась. Гляделась в зеркальце, поджимала губы и недовольно качала головой, понимая, что ущерб макияжу нанесен серьезный, такой, что на ходу не поправишь.
— Вы боитесь операции? — предположил Данилов. — Зря. Она довольно простая…
— Не совсем так, — возразила Терехова, — мама после нее лечилась полтора года. Начались воспалительные осложнения — периостит,[25] боялись сепсиса… У нас это наследственное.
Говорила она немного в нос, слегка гнусавила. Как и положено при искривлении носовой перегородки.
— Сепсис?
— Искривление перегородки, — вздохнула девушка.
— Пациент не должен исходить из худшего, — убежденно сказал Данилов, радуясь, что все не так уж и плохо, как показалось на первый взгляд. — Пациент должен быть оптимистом, только в этом случае лечение будет успешным. Держать в уме все возможные осложнения — дело врачей. Вы согласны?
— Не знаю, — пожала плечами девушка.
— Вам в ту дверь, — для наглядности Данилов указал на дверь своей тростью. — Оформляйтесь, оперируйтесь, и через две недели вы будете смеяться над своими страхами.
— Я! Там! Уже! Была! — с прямо-таки звенящей ненавистью сказала Терехова. — Больше не пойду, еле успокоилась. Спасибо вам за добрые слова. Приятно, что не все медики — бездушные суки!
Она поправила шапку, кое-как сунула в сумку шуршащий конверт и направление с выпиской, изобразила губами некое подобие вежливой улыбки и встала, намереваясь уйти, но Данилов тростью преградил ей дорогу.
— Я не имею права вас задерживать, — мягко сказал он, — но хотелось бы знать, отчего у вас сложилось столь нелицеприятное мнение о медиках. Мы, конечно, не ангелы, а люди, недостатков у каждого хватает, но бездушные, как вы выразились, суки все же составляют меньшинство. Во всяком случае, мне так кажется. Что случилось, Ольга Константиновна? Медсестра не так посмотрела или доктор был резковат? Да вы присядьте, уйти всегда успеете, но вы, кажется, пришли сегодня сюда для того, чтобы госпитализироваться, не так ли?
