Мария Арбатова - Дегустация Индии
Баба стала буквально впадать в купе, как Волга в Каспийское море, мы с Леной брезгливо поджали ноги, сидя на своих полках, но в последний момент неведомая сила остановила бабское тело под большим углом к земле.
– Проводницу привел, сейчас она все застелит, – произнесла неведомая сила угодливым голосом сзади бабы и, выглянув из-за нее, оказалась лжепроводником.
– Это... кого тут перестелить... мы ща перестелим... – мычала баба.
– Уберите ее отсюда! – заорали мы с Леной.
– Да, пожалуйста... – любезно откликнулся он и потянул бабу за майку сзади из нашего купе, – сами проводницу просили...
Ясное дело, что утром начальник поезда где-то прятался вместе с пронумерованной и прошитой книгой жалоб, а вчерашние празднующие разводили руками, как на азиатском базаре:
– Откуда я знаю, куда он пошел? Поезд большой...
В Саратове мы вышли, и я пообещала Лене довести воспитание коллектива до победного, она только махнула рукой...
Приехав в Москву, я села за компьютер, вышла на сайт Министерства путей сообщения, выяснила фамилию министра и красочно изложила историю; напомнив, что если не получу ответа в обещанный мне законом месячный срок, то напишу ровно на одну инстанцию выше. Эти волшебные слова тоже советую запомнить всем россиянам!
Ровно через месяц мне пришел ответ из МПС, что, мол, они казахи, что, мол, с них возьмешь. Я села за новое письмо, на тему того, что мне все равно, казахи они, алеуты или инопланетяне, но раз мой билет куплен в российских кассах, то и отвечать будут продавцы билетов.
Через месяц в домофон моей квартиры позвонили.
– Кто там?
– Я из Министерства путей сообщения, – ответил смущающийся мужской голос.
– Я открою дверь подъезда, а вы бросьте письмо в ящик.
– У меня нет никакого письма...
– А что у вас есть? – Диалог начинался, как в пьесах Мрожека.
– Меня прислали поговорить с вами по вашей жалобе. – Постмодернизм продолжался.
– И давно у вас, в министерстве, практикуется такая услуга?
– Ваш вопрос очень сложный... видите ли, это казахский поезд, он подчиняется казахскому министерству путей сообщения. Мы только партнеры и за них не отвечаем... так вы меня пустите, в конце концов, или нет?
– Нет, я вас не пущу. Изложите мне все это в письменной форме...
– Ну, напрасно...
– А вот и посмотрим, напрасно или нет, только помните, что положенный месяц на ответ вы уже исчерпали. – Теперь с этнографическим интересом я уже изучала министерство.
Вероятно, представитель казахских партнеров попросил уладить дело миром. Я стала прикидывать, как далеко зашла его творческая фантазия. Логично было предположить, что обвиняемая сторона предложит утешение в виде натурального продукта... вспомнив рожи проводников, я не могла вообразить никакого натурального продукта, кроме барашка.
И представила картину, в которой чиновник МПС тянет за ноги из багажника служебной «Волги» покорную тушку барашка. Нет, лучше ведет живого барашка к подъезду на поводке... и бекающий посол мира по дороге пытается ухватить предсмертную пайку зелени с клумбы, любовно организованной озеленяющими таджиками. А я-то, дура, не открыла, лишив кошку такой яркой светской коммуникации...
Через три дня пришло письмо из МПС про то, что жалоба направлена казахским партнерам. А там уж... сами понимаете.
Каждый раз, встречаясь с Леной, мы вспоминали о поездке в СВ и пересказывали это знакомым, со временем на нас начали смотреть как на городских сумасшедших. Две немолодые бабы гнали пургу про то, что в коридоре вагона СВ персоналом многолюдно праздновался мусульманский праздник, в ходе которого действующие лица совершали оскорбляющие Коран действия: пили, курили и хамили... а потом в дверь подъезда жалобщицы, как мотылек в стекло, бился чиновник МПС. С читаемым между строк барашком... Ей-богу, сюр!
И вот через полгода я получила письмо из «Казахстан Республикасы „Жолаушылар Тасымалы“ Ашык Акцонерлик Кофамы». Я повторяла это как музыку, потому что конверт подтверждал, что мы с Леной не стали жертвой коллективной галлюцинации. Кроме того, он подтверждал торжество справедливости, поскольку нерадивые проводники вместе с начальником поезда были отстранены от работы с пассажирами и переведены в ремонтные цеха.
Уж не знаю, что они там ремонтируют, но до сих пор я опасаюсь совместных поездов, выезжающих за пределы России на восток. Особенно обидно, что это произошло в казахском поезде, потому что мои мама, бабушка и дедушка во время войны были эвакуированы в Петропавловск-Казахский, и это стало таким базовым событием семейного сценария, что мои сыновья-близнецы вроде бы и не специально, но все-таки оказались Петром и Павлом.
Ох, чуть не забыла... еще мы с Леной ездили в город Вольск. Четырехчасовая дорога из Саратова по сорокаградусной степи выглядела как пейзанские работы Ван Гога. Вправо от Саратова сначала город Энгельс, потом город Маркс, а потом не Ленин, а почему-то Вольск. За рулем была очаровательная молодая доктор наук Элла Чеканова, а в игрушечный Вольск мы, как истинные эстетки, рванули посмотреть картинную галерею.
Лена Трофимова утверждала, что, несмотря на семидесятитысячное население, в городском музее есть Боровиковский, Шишкин, Поленов, Суриков, Айвазовский, Борисов-Мусатов и Гончарова... Верилось в это с трудом, но когда мы добрались до Вольска, верилось уже во все.
Питер иногда называют городом «Ленфильмом», он дико неуютен для жизни, но страшно удобен, чтобы снимать кино. Вольск я бы назвала городом «Малым театром», потому что он выглядит как макет театральной декорации для пьес Островского. С одной стороны, совсем маленький, с другой – в нем все по-настоящему.
Ощущение нереальности происходит потому, что все пространство выдержано в стиле классицизма и состоит из небольших купеческих особняков. Дворцы, двух-, трехэтажные дома с мансардами и каменными воротами, изящные старинные парки и изобильные фруктовые сады. В тридцатые годы порешили все церкви, но остальное уцелело и даже не сильно обветшало.
Мы въехали в чарующий город и обнаружили зловещую пустоту. Как в анекдоте про нейтронную бомбу, в которой «водка налита, а пить некому». Мы двигались мимо садов и заборов, кудахчущих в пыли кур и разморенных жарой шавок. Первыми живыми людьми через двадцать минут поисков оказались пара милиционеров.
– А ну, девчонки, слезайте, – объявили нам, – дальше нельзя. А вы откуда такие?
– А что у вас случилось? – Мы вылезли, несмотря на то что девчонками не являлись ни в каком приближении.
– У нас День города. Дальше автомобилям нельзя. Дальше только ногами...
– А далеко до центра?
– Минут двадцать...
– А почему на машине нельзя? К вам миллионы машин, что ли, съехались? – На улицах, кроме нас, ментов и кур, живые существа обитали только в воздухе.
– Вы одни... но должен быть порядок.
– Неужели наш единственный автомобиль угрожает порядку в городе? – защищали мы свое право не переться по жуткой жаре.
– Мы не знаем, с какими целями вы приехали... Пришлось «спешиться» и двинуться по пустым улицам на звуки марша и вопли громкоговорителя. Действительно, все население города собралось на центральной площади, где начальство вещало со сцены вперемежку с танцами местной самодеятельности. Звуковая техника тоже была местной, ни одно слово не было похоже на русское, что, впрочем, никого не огорчало.
С одной стороны центральной площади на здании классического гостиного двора сияли надписи: гостиница «Цемент», ресторан «Цемент». Двери ресторана информировали о «спецобслуживании». Поняв, что не только автомобильное передвижение, но и еда в этом городе нам не грозит, двинулись в сторону музея. Дело было в воскресенье, и музей обязан был быть открыт. Однако дверь преградил здоровенный амбал с выражением лица «лучшее охранное агентство города».
– Закрыто, – объявил он.
– Почему закрыто, если на табличке написано «открыто» и внутри полно народа? – полюбопытствовали мы.
– По кочану закрыто, – пояснил амбал, – отойдите, люди хотят пройти...
– А мы кто? – стали выяснять мы.
– А вы никто, – пояснил амбал и пропустил стайку тех, которые были «люди».
После четырехчасовой дороги в машине без кондиционера и получасовой дороги пешком шедевры российской живописи казались еще соблазнительней. Мои спутницы чуть не плакали, а я, привыкшая быть в экстремале за старшую, сказала амбалу:
– Позовите директора.
– Нет директора.
– А кто есть?
– Для вас никого...
У меня не было с собой никакого удостоверения, а возбужденных амбалов из охранных агентств страшно успокаивают удостоверения. Мы обреченно переглянулись с Леной и Эллой... И тут небесный диспетчер смиловался, из-за спины амбала выглянула дама, замахавшая нам руками и потребовавшая пустить.
– Здравствуйте, Мария Ивановна, как приятно видеть вас в нашем музее, – сказала она, и я в очередной раз подумала, что работа на телевидении иногда приносит и пользу.
