Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
— Да, я очень вам за это благодарна, — ответила моя мать. — Также прошу вас передать вашей матушке, что моя дочь и ее крестница Сесили пребывает в добром здравии и благодарит вас и леди Маргарет за заботу и предложение о новом замужестве. — Сесили тут же низко поклонилась, чтобы король понял, о ком из моих сестер идет речь. Он с рассеянным видом, если не со скукой, кивнул, хотя Сесили смотрела на него так, словно только и мечтает о том, чтобы день ее свадьбы с родственником леди Маргарет был наконец назначен; только и ждет указаний короля, ибо в настоящий момент не может считать себя ни мужней женой, ни вдовой, ни девушкой. Но Генрих так и не дал Сесили возможности высказать все это.
— Мои советники сообщают мне, что народ жаждет увидеть свадьбу принцессы Элизабет, — сказал он, и моя мать слегка наклонила голову в знак согласия. — Потому мне и захотелось удостовериться, что вы здоровы и счастливы, — прибавил он, обращаясь непосредственно ко мне, — и согласны выйти за меня замуж.
От неожиданности я вскинула на него глаза. Нет, я не чувствовала себя ни здоровой, ни счастливой; я была глубоко несчастна, я горевала о своем погибшем возлюбленном, которого убил мой будущий жених, этот вот человек, наш новый король; убил и велел похоронить в безвестной могиле без каких бы то ни было почестей. И теперь он сидит передо мной и вежливо спрашивает, согласна ли я стать его женой, хотя именно он велел своим подручным сорвать с моего Ричарда доспехи, одежду и даже нижнее белье, а потом привязать его обнаженным к седлу и погнать коня рысью! Мне рассказывали, что голова мертвого Ричарда, низко свисавшего с седла, билась о деревянные балки моста Боу-бридж, когда войско въезжало в Лестер. С тех пор этот стук — когда голова мертвеца ударялась о деревянные столбики моста — постоянно меня преследовал, он эхом звучал и в моих снах. Затем они выставили обнаженное тело Ричарда на ступенях алтаря в лестерском соборе, чтобы каждый мог убедиться, что он мертв и владычеству Йорков в Англии положен конец — а вместе с ним и всякой надежде на мир и счастье.
— Моя дочь Элизабет вполне здорова и счастлива; она также готова с величайшей покорностью служить вашей милости, — любезно ответила Генриху моя мать, стремясь заполнить возникшую неловкую паузу.
— И какой же девиз вы выберете, став моей женой? — спросил он у меня.
Неужели он пришел только для того, чтобы мучить меня? — подумала я. Какой там еще девиз? С какой стати я должна была думать о каком-то девизе для себя в качестве его супруги?
— Возможно, у вас есть какие-то особые предпочтения? — спросила я у него, и голос мой прозвучал холодно и без малейшей заинтересованности. — Поскольку у меня самой никаких идей нет.
— Моя матушка предложила «смиренная и раскаявшаяся», — сказал он.
Сесили насмешливо фыркнула, не сумев сдержаться, и тут же сделала вид, что закашлялась, но покраснела и отвернулась. Мы с матерью обменялись встревоженными взглядами, но обе понимали: сказать тут нечего.
— Как вам будет угодно. — Я старалась говорить ровным тоном и достаточно равнодушно и была рада, что мне это удалось. Если уж я не могу ничего другого, то хотя бы сделаю вид, что мне все это безразлично.
— Значит, так и будет: «смиренная и раскаявшаяся», — сказал он тихо, как бы про себя, и мне показалось, что он очень этим доволен; теперь-то я была совершенно уверена: он пришел только для того, чтобы над нами посмеяться!
* * *На следующий день мать вошла ко мне в спальню и, улыбаясь, сообщила:
— Теперь я понимаю, чему мы вчера были обязаны такой честью, как визит короля. Сам спикер парламента вчера, поднявшись со своего кресла, от имени всех буквально молил короля поскорее на тебе жениться. Обе палаты единодушно заявили, что решение этой проблемы не терпит отлагательств, что народ не поддержит его как короля, если рядом с ним не будет тебя. Они подали ему петицию такого содержания, на которую он никогда не смог бы ответить отказом. Они, правда, обещали мне, что такая петиция будет подана, но я все же не была уверена, что они решатся это сделать. Люди боятся нового правителя, но одновременно хотят иметь на троне дочь Йорков; а больше всего на свете они хотят, чтобы «война кузенов» завершилась свадьбой кузенов. Ни у кого пока что нет уверенности в том, что Генрих Тюдор принес с собой мир; эта уверенность может возникнуть, только если рядом с ним на троне будешь ты. Его самого люди воспринимают всего лишь как удачливого претендента. Кто-то очень неплохо сказал, что народу хотелось бы, чтобы Генрих Тюдор стал королем, привитым к древу Плантагенетов, к их стойкой лозе.
— Ну, Генриху это наверняка не понравилось!
— Да, он был просто в ярости, — радостно подтвердила моя мать, — но поделать ничего не мог. Теперь он просто вынужден взять тебя в жены.
— «Смиренную и раскаявшуюся», — с кислым видом напомнила я ей.
— Да, «смиренную и раскаявшуюся»! — весело воскликнула она и рассмеялась, увидев мое мрачное лицо. — Это же только слова, — напомнила она мне. — Слова, которые он, правда, может заставить тебя произнести вслух. Но мы ему отомстим: мы заставим его на тебе жениться, сделаем тебя королевой Англии, и тогда посмотрим, будет ли на самом деле иметь значение какой-то дурацкий девиз!
Вестминстерский дворец, Лондон. Декабрь, 1485 год
И снова королевский герольд явился к нашим дверям, извещая нас, что король намерен пожаловать к нам с визитом. Мало того, на этот раз он собирался у нас еще и пообедать, а вместе с ним и человек двадцать его придворных. Мать немедленно приказала позвать к ней старшего повара, старшего подавальщика и старшего сомелье и представить ей меню тех блюд и вин, которые могут быть приготовлены и поданы к столу сегодня же, и отправила их заниматься подготовкой к обеду. Прежде ей не раз доводилось устраивать грандиозные пиры с невероятным разнообразием кушаний и сотнями гостей; все это происходило в этом самом дворце в те времена, когда мой отец был любимым королем Англии, а она — его королевой. И сейчас она с удовольствием готова была продемонстрировать Генриху — ибо он, будучи выслан из Англии и страшась за свою жизнь, пятнадцать лет болтался на задворках Бретани с крошечным «передвижным» двором, — как следует управлять настоящим королевским дворцом.
Парнишка-истопник снова с трудом поволок по лестнице наверх бочку для купания; моим кузенам опять велели сидеть в своих комнатах и носа оттуда не показывать, им даже в окна запретили выглядывать.
— Но почему? — спросила у меня Мэгги, проскользнув ко мне в комнату за спиной у горничных, явившихся с целой охапкой подогретых простыней; они принесли также бутылку с розовой водой, чтобы после купания умастить мне волосы. — Неужели твоя матушка считает, что у Тедди не хватит ума вести себя достойно и почтительно в присутствии короля? Почему нам нельзя познакомиться с королем Генрихом? — Она вспыхнула. — Или твоя матушка нас стыдится?
— Просто она не хочет отвлекать короля от основной цели, а появление мальчика, принадлежащего к Дому Йорков, его, безусловно, отвлечет, — кратко пояснила я. — Но в целом это не имеет никакого отношения к тебе или к Эдварду. Генрих, разумеется, знает о вас обоих; да и его мать, которая самым тщательным образом собирает все слухи о том, что творится в Англии, наверняка о вас не забыла. Она, кстати, взяла вас под свою опеку; и все же вам безопасней не попадаться ни ему, ни ей на глаза.
Мэгги побледнела.
— Ты думаешь, что король может отнять у меня Тедди?
— Нет, вряд ли, — сказала я. — Но присутствовать сегодня за обедом Тедди совершенно не нужно. Лучше все-таки не сталкивать его и Генриха лбами. И потом, если Тедди нечаянно обмолвится в присутствии Генриха, что он рассчитывает когда-нибудь стать королем, получится очень неловко.
Мэгги усмехнулась.
— Мне очень жаль, что кто-то когда-то сказал ему, что он первый претендент на английский трон, — сказала она. — Он это принял так близко к сердцу! Лучше бы он об этом вообще не знал и не думал.
— Тем более лучше ему сейчас держаться в тени, пока Генрих ко всему здесь не привыкнет, — сказала я. — Тедди — очень милый мальчик, и все же, по-моему, ему не всегда можно доверять — в том смысле, что он не всегда знает, когда надо держать рот на замке.
Мэгги огляделась, заметила выложенное на постели мое новое платье, только сегодня привезенное от портного из Сити, — естественно, в зеленых тонах Тюдоров и с «узлами любви» на плечах — и тихо спросила:
— Тебе очень не хочется замуж, Лиззи?
Я пожала плечами, скрывая свою затаенную боль.
— Что же делать, ведь я принцесса Йоркская, — сказала я. — Я должна выйти за него замуж. Мне так или иначе следовало выйти за того, кто соответствовал планам моего отца. Я была помолвлена чуть ли не с колыбели. И теперь у меня нет выбора; да я никогда и не ожидала, что у меня будет какой-то выбор — вот только однажды случилось чудо, но теперь это кажется мне лишь мимолетным сказочным видением. Когда придет твое время, ты тоже должна будешь выйти замуж за того, за кого тебе прикажут.
