Доналд Бартелми - Возвращайтесь, доктор Калигари

Каролу будоражили всякие интересные разговоры на Балу Венской оперы. Фонд предпринимает всестороннее аналитическое исследование экономического и социального положения художника и его общественных институтов в США. Отчасти оно послужит основой для будущего принятия политических решений и программной деятельности. Предполагаемое исследование будет иметь значение и за пределами Фонда. Климат в искусстве сегодня, как показывает дискуссия специалистов, сложен и многообразен. Набей мне кассу «титульной затененной». Набей мне кассу «бостоном бретоном экстра-узким». Набей мне кассу «разборчивым плотным». (Г) Брасол, 261–285; Бак, 212–221; Карр, «Д», 281–301; Коллинз, 76–82; Кёрл, 176–224; А.Г. Достоевский, «Д в изображении его жены», 268–269; Ф. Достоевский, «Письмена и воспоминания», 241–242, 247, 251–252; Ф. Достоевский, «Новые буквы Д», 79-102; Фрейд, passim[8]; Гибян, «Неприменимость Д-русского фольклора», passim; Гессе — см.; Громадка, 45–50; Иванов, 142–166 и passim; Кинг, 22–29; Лаврин, «Д и Его Творение», 114–142; Лаврин, «D: этюд ля мажор», 119–146; Лаврин, «Д и Толстой», 189–195; Ллойд, 275–290; Маккьюн, passim; Макевич, 183–191; Матлоу, 221–225; Моэм, 203–208; Маурина, 147–153, 198–203, 205–210, 218–221; Майер-Графе, 288–377; Мучник, «Введение…», 165–172; Мюллер, 193–200; Мюрри, 203–259; Пассаж, 162–174; Роу, 20–25, 41–51, 68–91, 100–110; Рубичек, 237–244, 252–260, 266–271; Сакс, 241–246; Скотт, 204–209; Симмонс, 263–279 и passim; Слоним, «Эпос…», 289–293 и passim; Соловьев, 195–202; Стракош, passim; Труайя, 395–416; Тыммс, 99-103; Уорнер, 80-101; Колин Уилсон, 178–201; Ярмолинский, «Д, его жизнь в искусстве», 355–361 и passim; Зандер, 15–30, 63–95, 119–137. Карола сказала: Какой изумительный бал! Ширина черной полосы варьируется в зависимости от отношений. Для карточки вдовы полоса — примерно в одну треть дюйма (№ 5) в первый год вдовства, по истечении которого каждые последующие полгода сужается приблизительно на одну шестнадцатую дюйма. На карточке вдовца самое широкое — одна четвертая дюйма (№ 3), от раза к разу постепенно сужается. Для прочих родственников полоса может варьироваться от толщины № 3 до т. н. «итальянской». Полоса № 5 в настоящее время считается чрезмерной, но среди романских наций она полагается умеренной и в случае предпочтения совершенно корректна. Для приведения соглашения в силу и обеспечения достижения его целей учреждается Комитет по торговой политике и выплатам с представительством всех стран-участниц. Законная форма, рассматриваемая в соглашении, представляет собой зону свободной торговли, постепенно трансформируемую в таможенный союз. Как сказал Эмиль Майерсон, «L'homme fait de la métaphysique comme il respire, sans le vouloir et surtout sans s'en douter la plupart du temps»[9]. Ни одна женщина не стоит больше 24 голов скота, сказал отец члена Британской академии Памелы Одель. Этим альбомом подтверждается положение Эбби Линкольн как одной из величайших джазовых певиц современности, сказала Лора Ла-Плант. Широко применяется для двигателей, электромеханических инструментов, в освещении, телевидении и т. д. Выходная мощность генератора: 3500 Вт, 115/230 В, емкость 60, переменный ток, длительный срок эксплуатации. Конденсаторный асинхронный электродвигатель макс. 230 В при стартовой загрузке — 1/2 л. с; при стартовой разгрузке — 2 л.с. Блок управления, кронштейны, пусковой переключатель, дуплексная колодка штепсельного разъема на 115 В для стандартных или 3-проводниковых штепселей заземления, сдвоенная колодка штепсельного разъема заземления на 230 В и барашковые аккумуляторные терминалы. Изобретено более шестисот разновидностей щипцов. Давайте не будем о льве, сказала она. Уилсон перевел на нее взгляд, не улыбнувшись, и потому она теперь улыбнулась ему. В этом процессе используется утопленная головка дуговой сварки Линкольна, автоматически проходящая как по внутреннему, так и по внешнему швам. Темп улучшений на первой стадии определит необходимую дальнейшую программу на второй. Редактор «Гламура», которую звали Тутти Биль, «напрыгнула». Как звать тебя, девочка? невозмутимо спросила она. Карола Митт, ответила Карола Митт. Бал Венской оперы продолжался.

Я и мисс Мандибула

Мисс Мандибула хочет заняться со мной любовью, но колеблется, поскольку формально я еще ребенок; мне, согласно метрикам, согласно школьному дневнику на ее учительском столе, согласно картотеке в кабинете директора, всего одиннадцать лет. Тут у нас недоразумение, которое пока не вполне удается развеять. На самом деле мне тридцать пять, я отслужил в Армии, рост — шесть футов с дюймом, во всех нужных местах у меня растут волосы, голос — баритон, и я прекрасно знаю, что мне делать с мисс Мандибулой, если она когда-нибудь решится.

А пока мы изучаем простые дроби. Я мог бы, разумеется, ответить на все вопросы или хотя бы на большинство (есть и такое, чего я просто не помню). Но я предпочитаю сидеть за этой узкой партой, едва помещаясь в нее ляжками, и обозревать жизнь вокруг. В классе — тридцать два ученика, уроки каждое утро начинаются с присяги флагу на верность. Моя собственная верность в данный момент делится между мисс Мандибулой и Сью-Энн Браунли, которая целый день сидит от меня через проход и, как и мисс Мандибула, одурела от любви. Из этой парочки сегодня я предпочитаю Сью-Энн, хотя в диапазоне от одиннадцати до одиннадцати с половиной (она отказывается называть точный возраст) она — совершенно явная женщина, со скрытой женской агрессией и причудливыми женскими противоречиями. Странно то, что ни ей, ни прочим детям мое присутствие в классе неуместным не кажется.

К счастью, наш учебник географии, содержащий карты всех основных массивов суши на планете, достаточно объемен, чтобы скрыть мой нелегальный дневник, который я веду в обычной черной тетрадке. Каждый день я вынужден дожидаться географии, чтобы записать мысли касательно моего положения и моих одноклассников, которые утром могут прийти мне в голову. Я пробовал писать на других уроках, но тщетно. То учитель по проходам разгуливает (на этом уроке, к счастью, она не отлипает от стойки с картами у доски), то Бобби Вандербильт, который сидит позади, лупит меня кулаком по почкам и спрашивает, что это я такое делаю. Вандербильт, как я выяснил из неких бессвязных разговоров на школьном дворе, залипает на спортивных автомобилях и ветеран потребления журнала «Дорога и трек». Это объясняет, почему с его парты чуть ли не все время несется какой-то рев: он губами воспроизводит пластинку «Звуки Себринга».

Я один временами (но только временами) понимаю, что свершилась некая ошибка, и я попал туда, где мне совсем не место. Может статься, мисс Мандибула тоже это знает на каком-то уровне, но по причинам, мне понятным не вполне, поддерживает игру. Когда меня впервые назначили в этот класс, мне хотелось возмутиться — настолько очевидна была оплошность, что ее заметил бы даже самый глупый директор школы; однако со временем я уверился, что сделали это намеренно, меня снова предали.

Теперь, похоже, разницы почти нет. Эта жизненная роль так же интересна, как и моя предыдущая — оценщика в «Большой северной страховой компании»: должность вынуждала меня проводить все время на руинах нашей цивилизации, среди покореженных бамперов, обескрышенных сараев, выпотрошенных складов, раздавленных рук и ног. Через десять лет подобного волей-неволей начнешь видеть в мире одну большую свалку, смотреть на человека и наблюдать лишь (потенциально) изувеченные органы, входить в дом лишь для того, чтобы отметить маршрут распространения неизбежного пожара. Стало быть, едва меня сюда ввели, я сразу понял, что совершена ошибка, однако санкционировал ее, явив проницательность; осознавал, что даже из такого мнимого бедствия можно извлечь какую-то выгоду. Роль оценщика учит хотя бы этому.

Меня заманивают в волейбольную команду. Отказываюсь — не хочу пользоваться преимуществами моего роста, это нечестно.

Каждое утро проводят перекличку: Бокенфор, Браунли, Броан, Гейгер, Гюйсвит, Дарин, Джейкобс, Дурбин, Кляйншмидт, Койль, Конс, Крецелиус, Логан, Лучшевина, Лэй, Масай, Митганг, Пфайльстикер, Свистен. Похоже на литанию, что возносил тусклыми и жалкими техасскими зорями кадровый сержант нашей учебной роты.

В Армии я тоже был чуточку набекрень. Мне фантастически много времени потребовалось, чтобы осознать то, что все остальные ухватили чуть ли не сразу: большая часть всей нашей деятельности абсолютно бесцельна и ни к чему. Меня не покидала мысль: зачем. А потом случилось такое, что поставило новый вопрос. Однажды нам приказали побелить — от корней до верхних листочков — все деревья в расположении нашей части. Капрал, передавший нам приказание, нервничал и извивался. Позже мимо проходил капитан после дежурства, посмотрел на нас — забрызганных известью, совершенно вымотанных, раскорячившихся на высоте среди нами же созданных уродов. И ушел, матерясь. Принцип я понял (приказ есть приказ), но вот что интересно: кто здесь решает?