Мануэла Гретковская - Парижское таро
— Оправит тебе Шарлотта сережки или нет, это будет ее художественное решение, которое не имеет ничего общего с алхимией. Расскажи лучше, какая тебе польза от твоих познаний, сверкающих, прости за поэтическую банальность, словно драгоценный камень? — Улыбка Томаса превратилась в гримасу. — Вспомни, сброшенный на землю Люцифер освещал свой путь вниз сиявшим у него во лбу изумрудом. Знаешь, что об этом думает Великая Богиня? Что он может его себе в жопу засунуть.
— Алхимия не приемлет вульгарных слов, — с высокомерием посвященного заметил Мишель.
— Ты не понял. Аналогия, может, и вульгарная, но само слово — нет. Я просто чересчур обобщил. Немцы считают неприличным словом не «жопу», а «дырку в жопе». Честно говоря, Мишель, я полагаю, что ты не алхимик, а метафизический самогонщик. Надеюсь, ты не обиделся?
Мишель не выглядел обиженным, скорее даже довольным.
— Обиделся? — искренне удивился он. — Ты шутишь. Теперь я убедился, что ты из конкурирующей масонской ложи, какой-нибудь гельветской, дружественной Национальной Французской ложе. Мне остается лишь попрощаться. — Он кивнул Томасу, подал руку Ксавье. — Следи за тем, кого принимаешь у себя дома. — Он чмокнул меня куда-то над ухом и вышел.
— Прости, — смущенно проговорил Томас, когда стихли шаги на лестнице и скрипнула дверь парадного.
— Ничего, — успокоил его Ксавье. — Вы кое-что для себя прояснили. Честно говоря, я мало что понял.
— Я тоже, — призналась я.
— В какой-то момент я испугался, что Томас изъясняется гомосексуальными намеками, — поделился с нами Михал. — Камень в жопе и все такое. А он Мишеля разделал по-масонски. Поздравляю, маэстро. И как я раньше не догадался: безупречный образ жизни, никаких вредных привычек, постоянный источник дохода, например, стипендия, любимый череп, кандидатская по религиозной символике. Мишель-то проныра, живо сообразил, в чем дело.
— Перестаньте изображать из меня масона. — Томас хладнокровно налил себе полную чашку чая. — Мишель — параноик, это заразно. Будь я масоном, думаете, променял бы удобненькую и уютненькую ложу на вашу промерзшую мастерскую? Мишель думает, что если человек пользуется масонским языком, то сам непременно масон. Я лучше него разбираюсь в символике именно потому, что не принадлежу ни к какому братству и могу позволить себе любые мысли и ассоциации, а не только те, что записаны в масонском уставе. Я вам кое-что покажу. Шарлотта, дай карты. — Он сел рядом со мной и разложил таро. — Иди сюда, Михал, это специально для тебя: маленькая лекция о случайности. Утром в Ле Мазе мы говорили о кинематографическом таро, теперь я расскажу о мифологичесском.
У Лая и Иокасты, царя и царицы Фив (карты три и четыре), не было наследника. Они отправились к дельфийскому оракулу (вторая карта), который предрек им рождение сына-отцеубийцы. Вскоре исполнилась первая часть предсказания: в царской семье появился ребенок, которого назвали Эдип. Чтобы не дать предсказанию свершиться до конца, мальчика решили умертвить. Лай отнес сына в лес, подвесил к дереву за ногу и оставил на съедение диким зверям. Карта двенадцать — Повешенный на дереве так же, как Эдип, чье имя означает «опухшая стопа». От неминуемой смерти ребенка спасли коринфские пастухи. Эдип вырос в другой семье, но, повзрослев, захотел узнать свое предназначение. Дельфийский оракул повторил жестокое предсказание. Эдип покинул дом приемных родителей, уверенный, что таким образом избежит фатума. Он отправился в Фивы, но по дороге разогнавшаяся колесница Лая (карта семь — Властитель на колеснице) повредила ему ногу. В ярости Эдип убил царя (карта тринадцать — Смерть косой отсекает коронованную голову). У ворот Фив Эдип узнал, что овдовевшая Иокаста пообещала взять в мужья того, кто освободит жителей города от чудовища. Это Сфинкс (карта десять — Колесо фортуны со Сфинксом). Тут дословность заканчивается. Можно доказывать дальше, что таро — миф об Эдипе в форме комикса. Но меня интересует метафизика, а не фикция. — Томас сложил карты в коробочку.
Ксавье, почти лежа на столе, потребовал продолжения:
— В таро нет фигуры слепца: блуждающий Отшельник держит в руке фонарь, то есть что-то видит.
— Здесь как раз и начинается игра воображения. — Томас допил холодный чай. — Мудрец с фонарем напоминает Диогена — на вопрос, к чему освещать себе путь при дневном свете, философ отвечал: «Ищу человека». Таким образом, Отшельник с девятой карты — если предположить, что он и есть греческий мудрец, — ищет человека. Эдип дает Сфинксу правильный ответ, догадавшись, что речь идет о «Человеке». В таро соседние карты объясняют друг друга, подсказывают возможные интерпретации, словно в шараде или ребусе.
Мучимый угрызениями совести Эдип странствует по Аттике, странствует без всякой цели, подобно бродяге Дураку (карта двадцать два). В Колонос Эдипу преграждают путь стражницы ада, Эринии (карта пятнадцать). Правда, тем, кто достоин прохлаждаться на Елисейских Полях, эти богини с волосами-змеями оборачиваются благосклонными Евменидами (карта четырнадцать — Ангел). Поскольку Эдип невиновен, его ведут в подземное царство Евмениды. Вытканная Парками судьба свершилась. Вот счастливый Эдип в окружении четырех детей (карта двадцать один — Мир). Бык — это Исмена, чье имя переводится как «сила», она обладает силой быка. Воинственный и победоносный лев — Полиник, то есть «многочисленные победы». Орел — Этокл, ведь эта птица, летающая выше всех прочих, — хранительница ключей от небесного свода, а «Этокл» означает «верный ключ». Антигона — «до рождения» — ангел, безгрешное существо, живущее в каждом из нас, пока мы не появимся на свет.
Истинно говорю вам, — Томас поднял руки в жесте благословения, — разум блуждает также и среди закономерностей. Любой миф — греческий ли, египетский, даже событие повседневной жизни можно представить с помощью таро. Что из этого следует? Ничего. В буквальном смысле ничего, кроме подтверждения собственной эрудиции и легковерности слушателей согласно принципу: имеющий уши да услышит, имеющий ноги да бежит. Так что, Шарлотта, бегом в кровать, — он потянул меня за косу, — у тебя глаза слипаются, уже полтретьего.
— Ладно, ладно. — Я вынула из его пальцев свою косу, которой он принялся сметать со стола пепел. — Еще одна заповедь на завтра: кто первый проснется, идет за хлебом, только честно, Михал, без обмана.
— Хочешь лишить меня утреннего удовольствия — смотреть, как ты разгуливаешь на черных шпильках?
— Послушайте-ка, модель! — Ксавье состроил рожу разъяренного шимпанзе. — Это ты здесь для того, чтобы на тебя смотрели, а не моя жена. — И на полусогнутых, волоча руками по полу, заковылял к стулу. — В логово! — Он взял мою ладонь зубами и потянул в сторону спальни. — Мне бы хотелось кое о чем тебя спросить, Томас, насчет этой ноги Эдипа… может, завтра… — Ксавье почти укусил меня.
— Лучше завтра, все устали. Спокойной ночи. — Томас помахал нам на прощание и в два прыжка опередил Михала, который, словно лунатик, брел в ванную.
Зимой Люксембургский сад открывается в девять. Замерзший красный виноград, деревья без листьев, обрисованные инеем. Фонтаны выключены, дети с голыми ногами в коротких штанишках бегают вокруг скамеек, на которых укутанные в меха матери листают «Вог», «Пари Матч», «Мадам Фигаро». По боковой аллейке проезжает шумная упряжка осликов. За ней вдогонку бросаются ребята со всего сада и собаки — те, что посмелее.
Я открываю письмо Яся. Изменившийся почерк. Фразы клонятся вниз, буквы расползаются. Точки почти сливаются с запятыми. Графолог из меня неважный, но похоже на депрессию, хроническую депрессию.
«18 XII 91. К востоку от Эльбы
Шарлотта,
вот уже которую неделю собираюсь написать тебе. Почему я до сих пор этого не сделал? Потому что печаль не напишешь словами. Хотел оттиснуть свою заплаканную морду на белом листе и послать тебе вместо всех комментариев и описаний. А ты бы небось решила, что я занялся боди-артом. Меня угнетает следующее:
1. Кончилась война. Кончилась она полвека назад, но все не до конца. Люди уезжают, мечутся от границы к границе, меняют профессии — не для того, чтобы заработать больше, а чтобы заработать хоть что-нибудь. Все какое-то временное, словно Европа только вчера началась. Все измельчало, испоганилось. Когда я просыпаюсь и вижу, как встает над Краковом огромное зимнее солнце, мне кажется, что даже оно клонится к востоку.
2. Польша. Точка. Великая, Прекрасная. Точка. Грудастая. Заслуги у нее исторически-эротические, в нужный момент она позволила себя раздеть.
3. Думал приехать к вам на праздники, но к чему в очередной раз убеждаться, что я не могу жить ни здесь, ни там. Лучше остаться здесь и замуровать себя живьем, чтобы не тосковать без вас.
Не огорчайтесь, что нет денег: вы живете, словно в раю, там ведь тоже денег не было.
