Николя Фарг - Вот увидишь
Мне сразу подумалось, что вот Клеман даже не подумал бы задать этот вопрос. Он, который однажды спросил у меня, какое официальное наречие Республики Кирибати[30], в восторге, что назвал страну, о которой я точно слыхом не слыхивал.
— Гилбертский, — сам ответил он тоном, которым я разговаривал с кошкой, слегка назидательным, напомнившим мне тон комментаторов новостей «Пате-фильм» времен Второй мировой войны. Как и фильмы Питера Селлерса и Луи де Фюнеса, они убеждали меня в постоянстве и незыблемости добра.
«Уезжаю в Буркина-Фасо». Такое сообщение я, недолго думая, отправил Гислен, когда расстался с Маликом и его подручным в Макдоналдсе. Без «здрасте» и подписи, не отреагировав на ее вчерашнюю эсэмэску, так и оставшуюся без ответа.
Не подписавшись, я, вероятно, главным образом хотел убедиться, что мое имя по-прежнему ассоциируется у нее с этим номером и что, следовательно, она еще не забыла о моем существовании. Еще, мне кажется, у меня было желание понравиться, рассказав ей, черной, о том, что я, белый, собираюсь отправиться в Африку.
Убрав телефон в карман, я прошел несколько метров до пересечения авеню Маркс-Дормуа и улицы Дудовиль, где, судя по характерной вывеске, находилось интернет-кафе. Подобные заведения уже давно исчезли из кварталов с преобладающим коренным французским населением. И все же мне, которому к моменту повсеместного распространения Интернета минуло двадцать пять, в 2009 году это по-прежнему казалось современным.
Кафе предлагало также таксофон и рекламировало выгодные тарифы в Северную и Западную Африку. Я уселся перед старым компом с пожелтевшим корпусом и напрямую вышел на сайт своего банка. Прежде я никогда не рискнул бы ввести коды доступа к банковскому счету через компьютер интернет-кафе. Кроме этого, вечно опасаясь обнаружить, что у меня осталось меньше денег, чем я предполагал, я по мере возможности избегал справляться о списаниях и начислениях. Но отныне мне было совершенно безразлично, в минусе я или нет.
На моем счете оказалось чуть меньше семи тысяч евро и в резерве сто сорок три евро с чем-то, которые болтались там, возможно, с того времени, когда консультант Национального парижского банка поставил меня в известность о том, что при открытии счета обязательно иметь некоторую неснимаемую сумму, пусть даже чисто символическую.
Теперь, когда я остался в полном одиночестве и мне надо было кормить только один рот, мой собственный, мне казалось, что я обладаю крупными сбережениями, семь тысяч евро — это даже слишком. Ведь прежде чем сделать ребенка, мы никогда не задумываемся, насколько проще заботиться только о себе. Насколько мы ничем не рискуем, ничего заранее не подсчитывая.
В рубрике «Последние операции» по-прежнему набегал ежемесячный вычет: 17,90 евро за мобильник Клемана.
— Не может быть и речи о том, чтобы брать тебе безлимитный тариф, — безапелляционно предупредил я его в магазине за несколько дней до начала учебного года в пятом классе. — Часа разговоров в месяц в твоем возрасте более чем достаточно. Этот телефон для того, чтобы ты звонил мне, выйдя из школы; чтобы я всегда знал, где ты, а не для того, чтобы болтать с приятелями, ты понял? — сурово вещал я. Это я-то, всегда проявлявший полную неспособность, когда надо было заставить Клемана осознать ответственность, представить вещи с минимумом беспечности и фантазии.
Точно так же, если уж обобщать, я всегда проявлял неспособность похвалить его, сразу не ослабив комплимента замечанием или насмешкой. Точно так же, если еще продолжить обобщения, я каждое утро не давал ему спокойно уйти в школу: до самых дверей лифта я не мог остановить поток своих замечаний, сухо приказывал ему в последнюю секунду подтянуть штаны и справиться с контрольной по математике, а не то… Что, разумеется, способствовало пробуждению в нем страшного Эдипа. А он даже не успеет упрекнуть меня в этом.
Так вот, вместо того, чтобы радоваться ликованию Клемана от первого мобильного телефона, в тот день я предпочел отравить его радость, с ходу вывалив на него все ограничения, которые он обязан соблюдать. Точно так же я поступил, когда ему исполнилось десять лет. Тогда я подарил ему новый дисплей для компьютера и не преминул сообщить:
— Береги его, потому что предупреждаю: другой я тебе не куплю.
Этот телефон я приобрел, когда мы договорились, что он будет ездить в школу на метро один. В один прекрасный день я столкнулся с тем, что Клеман по утрам начал сам выбирать в шкафу, что надеть, и согласился с заявлением о том, что с пятого класса отец больше не должен провожать сына в школу на глазах у одноклассников.
В первый раз, чтобы проверить, как он ориентируется, я попросил его провести меня от дома до коллежа так, будто это он должен показывать мне дорогу от двери до двери. Второй раз мы договорились, что поедем в метро в разных вагонах, как будто меня нет. В третий раз, убедив Клемана, что он может ехать один, я сделал вид, что отпустил его, но сам незаметно следовал сзади на некотором расстоянии.
Совершив столь серьезный шаг к его независимости, я остро, точно так же как все родители всех подростков на свете, осознал хрупкость существования своего сына. Как и они, я испытывал головокружение при мысли, что в мое отсутствие с ним где и когда угодно может произойти несчастье. И, как все родители на свете, в конце концов убедил себя, что невозможно сопровождать ребенка всю его жизнь. Что жизнь — это по определению потенциальный риск покалечиться или умереть в любое мгновение любого дня.
В конце концов, подумал я, чего расстраиваться, если каждое утро можно наслаждаться тем, что будильник звенит чуть позже, и, лежа в постели, слушать, как за Клеманом захлопывается дверь. К тому же несчастные случаи — это, конечно, не слишком приятно, но они происходят с чужими детьми.
В тот день, когда, несмотря на мою бдительность, пятилетний Клеман едва не угодил под колеса автобуса на улице Пиренеев, даже в тот самый день я сказал себе: «Настоящие трагедии происходят только с другими. Провидение предостерегло меня и тут же одарило улыбкой».
В тот день, когда гигантский двойной автобус резко затормозил меньше чем в двадцати сантиметрах от Клемана, когда раздался тот незабываемый визг тормозов, за которым последовало тяжелое неуклюжее раскачивание металлического корпуса на амортизаторах, отчего попадало с полдюжины пассажиров внутри, — так вот, даже в тот день я, обычно такой рассудительный, не смог удержаться и подумал, что судьба предостерегла меня. И следовательно, отныне с Клеманом уже никогда ничего не случится. Ведь я предупрежден.
И действительно, с выскакивающим из груди сердцем при мысли о том, что могло бы произойти, я выхватил Клемана буквально из-под колес. Водитель автобуса поднял на лоб солнечные очки, чтобы ему ловчее было наорать на меня через окно. Стоя на тротуаре, зеваки осуждающе смотрели на меня. На самом деле этот эпизод заставил меня осознать, сколь хрупко существование тех, кого мы любим больше всего на свете. Понять, что жизнь в любой момент способна обернуться против вас столь же непредвиденно, как домашнее животное, пораженное бешенством, — против своих хозяев.
Я сжал Клемана в объятиях, как если бы вытащил его из ледяной полыньи. Поблагодарил разъяренного водителя. Извинился перед пассажирами автобуса и даже перед зеваками, злорадно обсуждающими меня на тротуаре. А потом поклялся себе, что до самой своей смерти никогда на улице не выпущу руку Клемана из своей, потому что хорошо усвоил урок. Я поднял глаза к синеющему сквозь облака небу и произнес «спасибо», крепко сжал ладошку Клемана в своей сотрясаемой нервной дрожью руке, и мы вернулись домой.
В тот вечер, помнится, я был особенно нежен с Клеманом. Проходя с ним мимо расположенного по соседству с нашим домом большого игрушечного магазина «La Grande Recre», я предложил ему выбрать, и я куплю все, что он захочет, даже самое дорогое. Это я, который, отвечая постоянным отказом на его просьбы купить игрушку в «La Grande Recre», в конце концов привил ему стойкое отвращение ко всякому поползновению затрагивать эту тему.
В тот вечер я даже попытался сам приготовить ему гамбургеры с купленным у мясника рубленым мясом и свежими помидорами. А еще я купил куриные эскалопы, постарался разделать их на ровные квадратики, обмакнул в яйцо, посыпал панировочными сухариками и опустил в кипящее масло, полагая, что Клеман оценит их больше, чем заморозки из Макдоналдса. Вот что значит забыть, что домашние гамбургеры, как правило, успокаивают родителей, но разочаровывают их чад.
Весь тот вечер я демонстрировал редкостное терпение, предупредительность и нежность по отношению к Клеману, потому что непрестанно представлял себе, как несколько часов назад был в двадцати сантиметрах от того, чтобы навсегда потерять его под колесами автобуса.
