Николай Дежнёв - Асцендент Картавина
— Роман напомнил мне твои первые вещи, — продолжала Елена Сергеевна, — может быть не такие выверенные, но написанные с любовью к людям и откровенные. Не думала, что после всего, что ты наваял… — она запнулась. — Трудно, наверное, было взглянуть на себя со стороны, а где-то тебе даже удалось подняться до самоиронии! И написано неплохо, но, признаюсь, я ожидала чего-то другого. Мне казалось, ты собирался писать о нашей с тобой молодости, о том же Картавине, только не теперешнем, а том нашем ровеснике. Выбор его в главные герои показался мне неожиданным, хотя не могу не признать, Стэнли получился у тебя живым…
Игорь Леонидович сдержанно улыбался.
— В этом есть и твоя заслуга…
В определенной мере его слова были преувеличением, хотя какие-то моменты Хлебников с Аленой обсуждал.
— Клава хороша, — заметила Елена Сергеевна, оглядываясь по сторонам, куда бы выкинуть сигарету, и добавила: на этот раз ты сумел обойтись без присущих твоим вещам липкой на ощупь пошлости…
Вот и пойми ее, — думал Игорь Леонидович, — хвалит она тебя или пользуется возможностью повозить мордой по столу. И все же ему было приятно. Алена права, находившийся в работе роман во многом отличался от выходившей из под его пера продукции, впрочем, именно той, что принесла ему деньги и известность. Мнения о ней были диаметрально противоположными, но Хлебникова это не волновало. Посмотреть на себя со стороны, чему она так удивилась, вообще труда не составляло. Прежде чем писать негатив, а это еще предстояло сделать, он побродил по литературным сайтам, где мнения о его творчестве имелись в изобилии. Правда, далеко не все почерпнутые там слова могли быть использованы в предназначенном для печати тексте. Выражения типа «ядовитая жвачка» и «порнографическая блевотина», он тоже отмел, а остальные, те, что помягче, — почему бы и нет? В конце концов, это будет даже забавно, ведь в романе он выступает под собственным именем!
— Пойдем, выпьем по чашке кофе! — прервал Игорь Леонидович продолжавшую говорить Алену, и только когда они устроились за столиком в кафе спросил: — Ну а теперь скажи, зачем надо было тащить меня в зоопарк?
— Неужели ты еще не понял? — удивилась она, а может быть сделала вид, что удивилась. Актерствовала, как с ней порой случалось.
— Понял — не понял, — пожал плечами Хлебников, — хочу это услышать от тебя!
Елена Сергеевна колебалась. Людям свойственно избегать говорить начистоту, яркий свет может и убить. Куда привычнее прятаться в полутонах полуправды.
— Ну, если таково твое желание!.. — закурила, прищурилась. То ли от дыма, то ли от того, что хотела лучше его рассмотреть. — Я бы на твоем месте выбросила из текста стишок! Не стоит дразнить гусей…
— Вот оно как? — хмыкнул Игорь Леонидович, хотя именно этого и ждал. — Ты призываешь меня вернуться к тому, что сама же называешь чернухой, писать на потребу шариковым? Забавно! Хотя твою логику не трудно понять…
Елена Сергеевна вспыхнула. Умна была, ухмыльнулся про себя Хлебников, всегда была умна!
— Намекаешь на то, что меня волнует угроза нашему благосостоянию?
— А разве не так?.. — губы Игоря Леонидовича растянулись в тонкой иезуитской улыбочке.
— Не совсем! — покачала головой Елена Сергеевна, как если бы соглашалась с мужем, но лишь частично. — Как бы тебе объяснить?.. Я могла бы понять такой шаг, если бы ты пошел на принцип, но в это поверить трудно. Зная тебя не первый год, могу без тени сомнения сказать, что в Дон Кихоты ты не годишься… впрочем, как и в Санчо Панца, у него были свои убеждения! Ты конформист, и этим все сказано! — усмехнулась. — Злоязычие и фрондирование могут и не простить. Там, — подняла она к потолку палец, — наверху! В нашей стране ничего независимого от власти нет. Сам же говорил, мы живем при демократии, как приживалки при хозяине. Ты ведь не намерен играть в диссидентов, правда?
Хлебников подождал пока официантка поставит перед ними чашки и тарелочки с пирожными и только тогда ответил.
— Нет, не намерен! В казаки-разбойники в детстве наигрался. А ты, вижу, действительно разволновалась! — сделал глоточек кофе и вскинул на жену ехидные глаза. — Могу успокоить, финансово мы не пострадаем, скорее наоборот! Все ходы просчитаны. Сегодня только идиоты и идеалисты, что, впрочем, одно и то же, берутся за перо, не подумав как сбыть с рук свой товар. Я всего лишь первопроходец, подожди немного и увидишь, за мной хлынет толпа эпигонов, — Игорь Леонидович подцепил кусочек бисквита на вилочку, но руку задержал. — Фишка в том, что публика перекушала бульварной бредятины, ей хочется чего-то свеженького. Дерьмо, — положил бисквит в рот и продолжал, жуя, — оно тоже приедается. Публика любит все грязненькое и сальненькое, ей приятно знать что звезды и те, кто на виду, такие же паскудники, как она сама, а то и поболе. Еще Пушкин заметил, что при открытии всякой мерзости толпа в восхищении, потому что в подлости своей радуется унижению высокого. На потребу ей я и не меняю своего известного в широких кругах имени и пишу о себе такое, о чем многим хотелось бы прочесть…
Игорь Леонидович промокнул губы салфеточкой и улыбнулся.
— Но этого мало! Читателя мало дразнить и эпатировать, его надо напугать! Да так, чтобы по жилам, по заплывшему жирком телу, пробежала волна жути и захотелось срочно сменить штаны. Чтобы жвачное животное на себе почувствовало дыхание сталинских подвалов! Чтобы в мозгу зашевелилась подленькая мыслишка: а ведь такое возможно, это может коснуться и меня! Читая стишок, люди будут чувствовать, как по спине у них, разминаясь перед пробежкой, начинают ползать мурашки. Его зарифмованные и, кстати, хорошо запоминающиеся строки призваны пощекотать их генетическую память, разбудит притупившийся страх за собственную шкуру, поскольку страх этот никуда не девался. Обыватель оглянется вокруг и увидит, что ничего, в сущности, не изменилось и сам он и люди вокруг не стали лучше, и те кто расстреливал и пытал, тоже где-то рядом, только в новом обличии… — Игорь Леонидович прищурился и добавил в голос металла. — А вы, гражданин, вы разделяете общее мнение? Вы выступите на митинге, вы потребуете смерти врагам народа! Помните, кто не с нами, тот против нас!
Елена Сергеевна притихла и как-то сжалась.
— И ведь выступят, и скажут, и от себя еще прибавят! На всякий случай лучше перебдеть! Ну, что ты на меня так смотришь, или я не прав?.. — на лице Хлебникова не было и тени улыбки. — Мы все прекрасно помним разговоры вполголоса на кухне и аккуратность, с которой говорили по телефону, эту память надо лишь немного освежить…
— Но… — Алена запнулась, — может быть, как-то мягче…
— Перебьются, схавают! Тем более, что одну строку я уже подправил. В оригинале в конце первого четверостишья было:
А где совести нету — убитаТам Единой России корыто!
а я политкорректно заменил на корыто ненасытных властей, Что в лоб, что по лбу, а звучит приятнее, потому что можно сделать вид, будто тебя это не касается. Пошел, как учил дедушка Ленин, на компромисс. И потом, — улыбнулся Хлебников, — сочинял-то стихотворение не я, Савелич! Что взять со старого, заслуженного человека, к тому же несправедливо обиженного государством, которому он отдал всю свою жизнь?
— Ну, допустим, брать-то будут с тебя! — усмехнулась Алена. — Ты ведь числишься в рядах и, как верный партиец несешь в массы…
— Это вряд ли! — покачал головой Игорь Леонидович. — Не думаю, что аппаратчикам захочется уподобиться тем, кто во времена репрессий пользовался формулой: «автор, устами своего героя». Наверху сидят очень неглупые люди и думают они в точности то же самое, что и я. Стишок рассчитан пощекотать самолюбие вшивой интеллигенции, которая, захлебываясь в слюнях и пугливо озираясь, будет шушукаться по углам. Ребят во власти можно публично обвинить в семи смертных грехах, а еще, в качестве десерта, плюнуть в глаза — для них это все равно, что божья роса, даже не покраснеют! Знают по опыту, что с куском колбасы в зубах и бутылкой водки на столе народ вынесет любую власть и еще по национальной традиции будет кланяться… Кстати, постановление ЦК о литературных журналах тоже не забыто, а я бы не прочь оказаться в одной компании с Ахматовой и Зощенко, да и того же Осипа Мандельштама! Ну а в случае чего, — засмеялся Хлебников, — дело житейское, покаюсь! Вернувшиеся в лоно семьи блудные сыновья всегда в цене, если верить Библии, за одного блудного десять неблудных дают!
Какое-то время они сидели молча, Елена Сергеевна смотрела в окно. Май в средней полосе, как теперь заведено, выдался прохладным. Что-то сдвинулось в природе, сделав климат похожим на среднеевропейский. Пирожное доели, заказали еще по чашке кофе. Оба чувствовали неудобство, как если бы что-то осталось недосказанным, но тема себя исчерпала и вернуться к ней было уже невозможно.
