Анатолий КОСТИШИН - Зона вечной мерзлоты
Класс разразился дружным хохотом.
– Над чем смеетесь? – раздраженно спросил Кузнечик.
– Вы стерли правду! – веселился Буек.
– Правду! – опешив, произнес Кузнечик, брови у него проползли наверх. Он еще больше покраснел, словно это было про него написано.
– Объясните, что происходит! – выкрикнул он.
Класс непривычно притих. Я готов был умереть от хохота. Наш Кузнечик наконец-то заметил, что в его классе не все в порядке, – обалдеть, не встать.
– Я жду объяснений, – потребовал Кузнечик. – Кто написал эту гадость?
Класс предательски молчал.
– Вы знаете, как это называется? – разорялся гневно Кузнечик.
– Что же нам плакать, если среди нас есть гомики, – почти вызывающе крикнул Буек.
– Нравится издеваться над одноклассником, попавшим в трудные жизненные условия, – пламенно защищал меня Кузнечик, продолжая классу давить на совесть.
В принципе я не ждал от нашего Кузнечика такой бурной реакции. Мне всегда казалось, что ему фиолетово на то, что в классе происходит. Мне даже иногда казалось, что Кузнечик как будто отдельно от нас существует: он есть, но и его нет. Он сам по себе, мы сами по себе. Оказывается, я ошибался, и, наверное, круто ошибался по поводу классного.
– Мне гадко находиться с вами! – эмоционально воскликнул Кузнечик и вышел из кабинета.
Своим поступком он всех крайне удивил. В классе установилась неестественная тишина, которую никто не рисковал нарушить.
– У Тихого появился защитничек, – прошипел недовольно Буек и он демонстративно повернулся ко мне. – Кузнечик пожалел голубенького Тихого, счас мы все тут соплями умоемся, слюнявчик наденем, – продолжал ерничать Буек. – Может, Кузнечик у нас также нетрадиционный, если он так неровно дышит к Тихому?!
Класс настороженно молчал. Дальше терпеть издевательства у меня не было сил.
– Себя пожалей, – я уничижительно посмотрел на притихший класс. – Живете все с одной извилиной в черепной коробке. Тоскливо с вами. Пошли Валерка подальше от этого клоповника, – я поднялся с места и направился к выходу.
Дорогу перегородил мне дорогу Буек.
– Здрызни, если не хочешь получить стулом по черепу, – значимо и весомо произнес я. – Твое место Буек в туалете кричать: «Занято!»
Возможно, Буек и рыпнулся бы на меня, но возле меня стоял Комар. Сердце мое стучало, как будто я только что пробежал стометровку и при этом одолел невероятно сложный барьер.
– Тихий, – зыркнул злобным взглядом Буек. – Комар не всегда будет рядом с тобой. Я тебя все равно зачморю!
– Не надорвись, – стиснув кулаки, я обошел Буйка, и мы с Комаром спокойно вышли из класса.
Сразу за дверьми я услышал горластое: «Тихий – пидарас!», и громкий хохот класса. Меня словно обдали холодной водой, в голове был полный кавардак. С превеликим трудом я заставил себя не расплакаться. Меня приняли за голубого только лишь потому, что я дружил с Комаром.
Валерка сразу понял мое состояние, растерянно смотрел на меня, не зная, что сказать.
– Как ты? – заботливо спросил он.
– Терпимо, – тон у меня был не сильно ободряющий и я с силой выдавил из себя улыбку, чтобы хоть как-то успокоить Валерку.
Мы понуро гребли домой. Настроение было паршивое, на душе скребли кошки.
– Ладно тебе, – успокаивал Валерка. – Нас чморят, мы крепчаем.
– Я не могу понять, за что они нас так ненавидят, что плохого мы им сделали? – этот вопрос все время трещал у меня в черепной коробке, как неисправная электропроводка.
– Господи, ты простой, как дверь, – Комар остановился и сосредоточенно взглянул на меня. – Тихий, ты раньше в классе был невидимка. Тебя никто не слышал и не замечал, ты был как все в нашем чудесном классе. Не зря тебя прозвали Тихим. Теперь ты перестал быть тем Тихим, к которому они привыкли: забитому, молчаливому, ни во что не вмешивающемуся. Нас в Пентагоне учат трем вещам: молчать, стучать и не иметь своего мнения. Ты не стучишь, ты перестал молчать, стал подавать свой голос – кому это понравится. Мы с тобой не такие, как они.
– Какие мы?
– Мы те, кто есть, хотя не всегда это себе представляем, – выражение лица у Комара было странное: наполовину задиристое, наполовину уставшее. – Для нашего Пентагона – это как серпом по одному месту.
Комар затянулся сигаретой. Курил он красиво, придерживая сигарету большим и средним пальцами.
– Почему мне так везет на психов? – я уже взял себя в руки, мое дыхание стало ровнее.
– С ними веселее, – весело ответил Комар, и мы оба засмеялись.
В тот же вечер мы с Валеркой тупо смотрели телевизор и щелкали семечки. Гулять не хотелось. День у каждого оставил тяжелый отпечаток. Спать мы легли далеко за полночь. Валерка разложился, как всегда возле стенки, я с краю дивана. Он повернулся ко мне.
– Жека, ты, правда, мне друг?
– Ты мой лучший друг! – четко и уверенно ответил я.
Комар порывисто прижал меня к себе.
– Что ты делаешь? – закричал я как ужаленный.
– Разделяю твою боль, – Валерка взял мое лицо руками, глядя мне прямо в глаза. – Когда часть твоей боли забирает другой, боли становится меньше, – лицо Комара стало не по-детски взрослым. – Я догадываюсь, что с тобой произошло.
– О чем ты?- смутившись, недоуменно спросил я.
– Ты ночью кричишь, тебя преследует тот ужас. Выговорись, тебе станет намного легче, не держи это в себе. Страшно, когда насилуют душу. Я это пережил и знаю, что это такое.
Я посмотрел на Валерку с признательностью.
– Ты хороший, Комар, ты настоящий друг!
Больше я не мог себя сдерживать и, уткнувшись лицом в подушку, зарыдал. На меня вновь навалилось отчаяние, с которым я вел неравный бой. Оно обволокло меня, словно густой туман. Комар заботливо меня гладил по голове и успокаивал. В порыве благодарности я чуть не бросился ему на шею.
Так медленно и постепенно прорастала наша дружба.
Следующие несколько недель слились в сплошную черную полосу. Я стал вдруг до крайности непопулярным в Пентагоне. В четырнадцать лет к подобному рода неожиданностям относишься очень чувствительно. Благодаря активной пропаганде Буйка и его компании весь Пентагон уже знал, что я якобы голубой. Все стены школьных туалетов были исписаны на эту тему, невозможно было зайти справить нужду. На меня вдруг ополчился весь мир. Учителя со мной разговаривали сквозь зубы, словно я какая-то зараза. Приставали старшаки. Однажды они шумной толпой затолкали меня в туалет. Завалив на плиточный пол, с неистовством принялись раздевать. У кого-то из них родилась дикая идея раздеть меня и нагишом затолкать в девичий туалет. Я отбивался, что было силы, кусался, кричал. Если бы не Остапыч, физрук, дежуривший на этаже, пацанам удалось бы довести свой план до конца.
В столовой, вокруг нас с Валеркой образовывалась нарочитая пустота: никто с нами за одним столом не хотел сидеть, демонстративно отодвигались с тарелками как можно дальше.
Больше всех доставал Буек, особенно, когда рядом не оказывалось Валерки. Он использовал каждый такой момент на все сто, чморил по-черному.
– Тихий, – ухмыльнулся Буек, скроив притворно-жалостливую физиономию.- Доставь тихое удовольствие, я заплачу!
Стоящий рядом Хобот глумливо заржал. Глубокая тишина стояла в классе; слышно было лишь металлическое мерное тиканье часов. Тридцать пар глаз с молчаливым любопытством устремили свои взгляды на меня, и я назло им взял и громко расхохотался, сам не знаю, как у меня это вышло. Удивленно-вытянутые лица Буйка и всей его компании смотрели на меня, как на больного, но мне было все равно – ни один мускул на моем лице не дрогнул.
– Тихий на почве голубизны, кажется, тронулся умишком, – прокомментировал мою реакцию Буек, все остальные молчали.
– Ты Буек, свечку держал? – резко осадил я Буйка. – Рука не отсохла?!
– Лучше держать, чем вставлять, – с губ Буйка слетел ехидный смешок.
Класс поперхнулся от смеха. Мне хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать этого смеха. Хохот класса подействовал на меня, как шум бор машины в зубном кабинете.
– Козлы, – только и ответил я.
У всех отвисла челюсть, никто не ожидал от меня такой прыти.
– За козла ответишь, – Буек встал в боевую позу. – Может, хочешь, чтобы с тобой поиграли в сифу?! Забыл спортзал?! – и по его лицу расползлась змеиная улыбка.
– Не забыл, – я готов был порвать Буйка, как Бобик тряпку.
– Может из тебя сразу сделать вафлера?! – лицо Буйка самодовольно затряслось.
– Бананом об парту, – я чувствовал, как мое лицо злобно передернулось.
Между нами завязалась боевая потасовка, никто из класса не вмешивался. Никогда еще не чувствовал я такой ненависти к Буйку, как сейчас, когда верхом сидел на нем, хотя глядя на Буйка, трудно было сказать, чье лицо сильнее искажала ненависть. Я был сильнее за счет ярости, но и мне досталось от Буйка, под глазом светился шикарный фонарь. Нас растащил Кузнечик.
– Тихомиров, ты становишься неуправляемым, от тебя исходит угроза обществу.
