Монго Бети - Помни Рубена
Гость умолк, но патриарх, чувствуя, что ею речь прервана лишь на время, а не доведена до конца, спросил:
— А что же ты хочешь получить взамен?
— Твоя проницательность не перестает восхищать меня! — ответил пришелец и затрясся от счастливого смеха, грубого, глухого и неудержимого. Но патриарх искоса бросил на него беглый взгляд — так смотрят на человека, которому не особенно-то доверяют, ибо сомневаются в его порядочности.
— Твое предложение радует меня, — процедил он наконец. — Что же касается скота, я согласен забыть о нем. Но запомни хорошенько вот что: столько голов никогда не дают за одну жену.
Ангамба загостился у патриарха, стремясь насытиться, насладиться щедрым гостеприимством человека, с которым только что заключил важный союз. А вернувшись в Экумдум, не пожелал явиться на совет старейшин и рассказать о своем путешествии. Его поведение обеспокоило нас и вызвало разного рода предположения. Торжественное прибытие в Экумдум самого патриарха, которого несли в паланкине четверо его сыновей, послужило подтверждением того, что Ангамба вступил с ним в сговор с целью воспрепятствовать решению наших старейшин выдать его дочь за Мор-Замбу. Патриарх осыпал наш поселок дарами и, созвав старейшин, в честь которых было устроено в общинном доме роскошное пиршество, обратился к ним с такой речью:
— По тому, как я обошелся с вами в вашем же собственном поселке, полагаясь единственно на свои собственные средства и пользуясь услугами только своей собственной челяди, вы должны были догадаться, как велики мои богатства, о малоумные мужи, о самозванцы, присвоившие себе почетное звание мудрецов! Как! Неужели вы осмелились требовать у брата своего, чтобы он выдал дочь за какого-то бродягу? Неужто Ангамба сказал мне правду, о старцы, дожившие до седых волос в слепоте и скудоумии? Если это так, значит, вы совсем лишились рассудка. А поскольку дочь Ангамбы — девушка на выданье, я сообщу вам причину моего приезда в ваш поселок: я беру ее, чтобы отдать в жены моему сыну, тому самому, что сидит сейчас рядом со мной. У вас есть возражения? Я готов их выслушать.
Дары патриарха, обед, которым он только что угостил старейшин, его оскорбительная самоуверенность — все это настолько смутило совет, что ни один из его членов не решился прекословить заносчивому старику. А поскольку молодежи был запрещен вход в общинный дом, где обычно заседали старейшины, то и Абена не смог подобающим образом возразить патриарху. Даже добрый старец, застигнутый врасплох таким оборотом событий, и тот оказался не в состоянии дать немедленный отпор гостю. Неужели победа осталась наконец за Ангамбой?
— Сборище марионеток! — сокрушенно и язвительно ворчал Абена. Оба друга, как обычно по вечерам, сидели в доме доброго старца, в полутьме, которую не под силу было рассеять красноватым отблескам очага. — На всякие мерзопакостные и вонючие уловки — на это они горазды. А вот раздобыть винтовку — тут у них кишка тонка! Безмозглые марионетки!
Просидев некоторое время молча и, по всей вероятности, пребывая в раздумье — оба друга могли только догадываться об этом, смутно различая во мраке его фигуру, — добрый старец вдруг заявил, что у него осталось еще одно средство, к которому он не хотел бы прибегать, но теперь, дойдя до крайности, вынужден им воспользоваться. Внезапно резко поднявшись со своего места, он подошел к очагу и обратился к юношам:
— Приблизьтесь ко мне, дети мои. Я хочу открыть вам страшную тайну.
Те поспешили к огню и склонились к присевшему на корточки старцу.
— Знаете ли вы, что это такое? — спросил он, показывая им какую-то травку, и, хотя она была засушена, они узнали ее и, не колеблясь, назвали.
Потом он задал им тот же вопрос, показав орехи, тоже высушенные, и оба друга без труда на него ответили. Тогда добрый старец, не скрываясь от своих подопечных, растер то и другое на грубом камне, тщательно смешал оба полученных таким образом порошка и высыпал смесь на красноватые уголья очага. Странный, дурманящий запах наполнил дом. Старик принялся повторять одну и ту же фразу, которая прозвучала для обоих друзей как магическое заклинание:
— Если зла не свершилось, пусть провидение немотствует, если же Правосудие оскорблено, пусть провидение этой же ночью даст нам об этом знать.
Прошло немного времени, и вот в тот час, который теперь Мор-Замба определил бы как промежуток между одиннадцатью часами и полуночью, бесчисленные совы, словно слетевшиеся этой ночью со всех концов земли на сборище в Экумдум, начали чудовищную и зловещую серенаду, которая оборвалась только с первыми лучами зари.
— Так я и думал! — зашевелил губами добрый старец, не спавший всю ночь вместе с обоими своими учениками. — Да, это гак: Правосудие и в самом деле оскорблено, и провидение, к которому мы обратились с вопросом, возвестило нам о несчастье голосом этих птиц. Племя преступило священный закон и скоро понесет за это кару. Завтра я созову совет и скажу: «Из-за вашей трусости вкупе с себялюбием и гордыней Ангамбы великая беда сорвалась со своих цепей, теперь она парит над нашими головами и скоро обрушится на нас…» Вот что скажу я им завтра. Итак, дети мои, теперь вы знаете все. Учение ваше окончено, ибо мне больше не в чем вас наставить. Вслед за мудростью живых я только что приоткрыл перед вами тайны мертвых.
Но собирать совет не было надобности. Ночные крики сов оказались языком настолько красноречивым, что едва забрезжил день, как мы стали свидетелями поразительного зрелища: патриарх вместе со всей своей свитой бежал из нашего поселка с такой поспешностью, словно за ним гнался лесной пожар.
Вопрос о женитьбе Мор-Замбы так и остался нерешенным. А несколько дней спустя добрый старец, занимавшийся у себя дома каким-то несложным делом, рухнул наземь и скончался.
Потом довольно долго все шло по-прежнему: никто не осмеливался подтолкнуть события, словно боясь тем самым совершить какое-то кощунство.
Однако нам не понадобилось много времени, чтобы уразуметь, что только покровительство доброго старца определяло отношение к Мор-Замбе в нашей общине. И едва тот умер, каждому стало ясно, что теперь участь Мор-Замбы подобна зданию, построенному на песке. В самом деле, как только миновала полоса нерешительности и колебаний, вызванная смертью доброго старца, Ангамба развернул против Мор-Замбы настоящую кампанию клеветы, и никто из шести тысяч наших соплеменников не набрался духу выступить против этого. Исключение составила только семья Абены. Трудно себе представить, что со смертью одного человека, одного-единственного, все могло так сильно измениться. Мор-Замбу всюду преследовали косые взгляды; недоброжелательность готова была в любой момент превратиться в открытую вражду. И все же, несмотря на увещевания Абены, Мор-Замба не желал подчиниться закону страха: спокойно расхаживал повсюду, купался в реке, ловил рыбу, корчевал пни, не принимая никаких мер предосторожности. Казалось, он намеренно бросал вызов своим врагам, ибо теперь все его поведение было исполнено подчеркнутого высокомерия. Быть может, именно в этом выражалось его отчаяние.
Абена не ошибался, чувствуя, что против его друга готовится заговор; однако вопреки его догадкам это было не обычное нападение из засады: вместе с вождем Мор-Битой, к которому никто из членов общины никогда не обращался за помощью, Ангамба устроил для своего недруга хитроумную западню. Мы узнали обо всем этом много позже, когда вождь, попав в руки партизан, сознался им в своих преступлениях и выдал всех сообщников.
Все началось с того, что на шоссе появился и прошел через весь поселок, направляясь к резиденции вождя, отряд солдат с винтовками на плече, патронташами у пояса, в туго накрученных обмотках и высоких фесках: то были высоченные парни с очень темной кожей; их узкие лица украшала длинная продольная татуировка. По правде сказать, эти люди появлялись у нас не в первый раз. У Мор-Биты не было настоящей полиции — только два безобидных стражника, которых он вызывал для острастки населения во время сбора подати, особенно когда ему хотелось управиться с этим поскорее. Если же положение становилось действительно угрожающим, он обращался к властям в Тамару, главный город провинции, и ему высылали тогда с десяток вооруженных парней в солдатской форме. В случае необходимости солдаты хватали какого-нибудь смутьяна, но, впрочем, вскоре его отпускали; бывало и так, что без всякой видимой причины они оставались в Экумдуме месяца три, расположившись наверху, в резиденции вождя, и спускаясь оттуда в поселок для своего рода карательных экспедиций, целью которых было похищение какой-нибудь девицы или, реже, замужней особы, причем Мор-Биту, судя по всему, нисколько не трогали эти неприятности, причиняемые солдатами его подданным.
Но на этот раз у солдат был такой вид, словно они возвращались из похода, шли из поселка в поселок, всюду устраивая облавы: они гнали перед собой толпу мужчин, покрытых красноватой дорожной пылью, с израненными от ходьбы по острому щебню ступнями. Было видно, что им ни разу не разрешили выкупаться. Что это были за люди, связанные одной веревкой, обмотанной у них вокруг пояса, бредущие гуськом друг за другом? Какое преступление они совершили? Что за наказание их ожидало? Ответы на все эти вопросы мы получили очень скоро. Следующей же ночью в доме Мор-Замбы, где спали теперь оба друга, произошла стычка между юношами и солдатами, спустившимися из своего лагеря, разбитого неподалеку от резиденции вождя. Когда мы прибыли на место происшествия, солдаты уже успели одолеть Мор-Замбу и заломили ему руки за спину. Изо рта у него стекала струйка крови, лицо вздулось от бесчисленных ударов. Абена с обезображенным, распухшим лицом тоже плевал кровью. Мать вцепилась в него так, словно он собирался покончить с собой, бросившись в реку, где бурлили водовороты, и кричала истошным голосом:
