Дмитрий Бортников - синдром фрица

Если бы кто-то мне помог...

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я не знал, как Игорь ушел в свою армию. Я не знал, что там было.

Обычно все из нашего городка, из деревень вокруг уходили на рассвете.

Или осенью, или в начале лета. Или по первому снегу, или в запахе первых тополиных листьев.

Обыкновенно все напивались. Все родственники, все друзья. Пели песни всю ночь. Смеялись и плакали. Иногда дрались. Эти битвы были скорее как неумелые мужские объятия.

Кто-то играл на аккордеоне. А потом, кто стоял на ногах, шли пешком на рассвете в военкомат. Шли молча.

Это было похоже на похороны и на свадьбу одновременно. Невеста была общей. Твоя судьба на два или три года. Это была степь. Это была земля.

Она пережевывала все и спала.

Так будут хоронить меня, когда я уйду в свою армию.

И, наверное, так же хоронили Игоря.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я ходил в школу. Учился взрослым привычкам.

Потел на физкультуре под общий хохот. Делал вид, что мне по хую.

Когда Лешка Сарафан сказал, что слабо Фрицу прыгнуть с крыши в снег, я, идиот, прыгнул. Потом срал два дня кровью.

Когда Ирка, она первая начала носить колготки, влюбилась в Лешку, я передавал записки.

И потом Лешка сделал из моей морды клубнику со сливками, за то, что я опоздал однажды и пришел на час позже. Он разбил все кулаки об меня.

Но по яйцам не бил. Это был закон.

Лет через десять Лешку Сарафана найдут на старом элеваторе с иголкой, торчащей из ляжки. "Горячий укол". Ни мать, ни отец не смогли опознать то, что осталось от Лешки Сарафанова.

На старом нашем элеваторе было много крыс.

Его опознала Ирка. Они женились в конце концов. А нашли его весной, когда снег сошел.

Ирка на выпускном была беременна. Она спокойно заходила в наш туалет.

Там в смывном бачке мы прятали водку.

Лешка злился: - - - Куда ты прешься! - - - Иди в свой! - - - В женский! - - -

Ирка махала рукой и, выпятив живот, взбиралась на унитаз.

Мы курили там. Среди надписей и рисунков.

Я напился тогда, на выпускной, так, что не смог натянуть ботинки.

Ноги распухли. Я брел босиком, с ботинками в карманах пиджака. Они все время выпадали.

Я поднимал их и снова, шатаясь, плелся домой. Шатался я, наверное, подражая отцу. Было утро. Я нажал на звонок и так стоял долго.

Открыв дверь, отец удивленно поднял брови.

- - - Во как напился!!!! - - - сказал он и бережно подхватил меня.

Он был счастлив в то утро. Я был похож на него.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я возвращался из школы через квартал, который называли "Колыма".

Здесь в бараках жили те, кто только освободился или кого перевели на "химию".

Здесь меня ни разу не избили. Я был слишком смешной для этого.

Здесь, проходя, я слышал: - - - Чередой за вагоном вагон... С легким стуком по рельсовой стали... Спецэтапом идет эшелон... С Украины в таежные дали... Здесь на каждой площадке конвой... Три доски вместо мягкой постели... И на крыше сидит часовой... Положив автомат на колени - - -

Без музыки, без гитары, просто в открытое окно мужик пел и шил сапог.

У него, я помню, не было ни одного зуба во рту. Он пел тихо-тихо, себе под нос.

Я замедлял шаг. Пахло табаком. На подоконнике стакан, почерневший от "чифира".

- - - Здравствуйте, - - - говорил я.

- - - Здорово, круглый, - - - шепелявил мужик из окна.

И он запевал снова: - - - Не печалься любимая... За разлуку прости ты меня... Я вернусь раньше времени... Золотая, поверь... Как бы ни был мой приговор строг... Я вернусь на родимый порог... И погибну я в ласках твоих... Задохнусь от любви - - -

А дальше я слышал только свист. Видно, он не знал слов. Я проходил рынок, где летом валялись собаки, а зимой лежал грязный снег.

Здесь мясник зарезал карманника.

Я помню его огромного, в валенках, в грязном белом фартуке посреди толпы, с опущенной головой, с опущенными руками.

Он удивленно смотрел на мальчишку, съежившегося в буром мартовском снегу. Тот, сжав глаза, дергал ногами. Говорили, что пацана откачали.

Я их больше никогда не видел. Ни мальчишку, ни мясника. Сам я жил на "Малой земле". Это была окраина. Дальше только степь, суслики, которых мы выливали2 и жарили на костре, тарантулы, коровьи черепа, трава, жаворонки весной, сокол-пустельга, стерегущий мышь, и тоска, тоска...

Отцветали травы, зацветали вишни, отрастали волосы, отстригались ногти.

Я взрослел. Мастурбируя, я уже кончал со спермой.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я увидел Игоря на рынке. Мы с матерью купили много всего. Сетки резали руки.

Это было в августе. Он стоял в подъезде. Я остановился, мать прошла дальше по рядам, а я остановился.

Его глаза смотрели поверх голов. Меня поразило, что у него в ботинках нет шнурков.

Я стоял как вкопанный. Он должен был быть в армии! И в этот момент наши глаза встретились. Он быстро- быстро заморгал.

Понял, что я его узнал.

Озираясь, он замотал головой и бросился бежать. Он бежал по лестнице вверх. Я видел, как он мелькает в окнах подъезда!

Я стоял как громом пораженный.

Мать вернулась. Она ругалась. А я стоял, пытаясь понять, что произошло.

Он сбежал! Сбежал из армии!

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Потом я успокоился. Надька-сухоручка меня отвела через пару дней на стройку. Здесь уже год были только коты, консервные банки, и мы иногда выливали свинец.

Здесь, в подвале, он жил.

Здесь, в "темнушке", он поставил пивные ящики и накрыл их телогрейкой.

Это была его постель. Мы приходили с Надькой в определенное время, только по вечерам. Приносили какую-нибудь еду.

- - - Суп не приносите, - - - сказал он, - - - хлеб - - - и ты, Фриц, что-нибудь мясное - - - яйца можно - - - суп не надо - - - и хлеб белый - - - и сахар - - -

Мы кивали и во все глаза смотрели.

- - - Надь - - - если мать кашу варить будет - - - проси гречку - - - и воды побольше носите - - - ножницы - - - я оброс - - - ты, Надь, пострижешь - - - ногти я сам могу - - - а волосы не достану - - -

Мы кивали и во все глаза смотрели.

У него дрожали ноздри. Будто он сдерживал слезы.

- - - Никому не говорите - - - Ни отцу - - - Ни дяде Георгию

- - - Никому - - - Меня посадят - - - Я не хочу сидеть - - - Не хочу - - - Я повешусь - - - Но только не зона - - - Не лагерь - - - Не хочу - - -

Мы кивали и во все глаза смотрели.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Надька сбегала из своего интерната, заходила за мной, и мы начинали кружить по городу. - - - Надо запутать следы, - - - говорила Надька.

Час мы запутывали следы. Кому мы были нужны...

- - - Пусть каша остынет - - - ничё, - - - деловито приговаривала Надька, - - - надо еще побродить - - -

Она накладывала рисовую или гречневую кашу в банку. Какую давали в ее интернате для отсталых детей. Она обматывала полотенцем банку и ставила ее в старую материнскую сумку.

Мы шатались по городу, почти не разговаривая. А потом, когда, по нашим подсчетам, наступало время, мы мчались как ужаленные.

Мы бросали в подвальное окно камень. Это был знак. Он мог не прятаться.

- - - Давайте - - - давайте! - - - Жрать хочется! - - - Никто не видел?! - - - Надь - - - Ты принесла спичек? - - - Фриц! - - - Не садись на ящик - - - Развалишь! - - -

Мы отдавали сумку и сверток с котлетами. Потом отходили в угол. Оттуда мы смотрели, как он ест.

- - - Фриц - - - Ты у отца сигарет возьми - - - Эти уже кончаются - - - Две осталось - - -

Он ел быстро, стоя. Потом садился. Он жевал с закрытыми глазами.

Мы с Надькой старались не шуметь. Даже не шмыгали носами.

Я потел от волнения.

- - - Вот - - - Так - - - Теперь можно жить - - - Теперь я усну - - - Спасибо, Надь - - - И ты, толстый - - - Теперь я усну - - - У кого есть, принесите одеяло - - - Самое старое - - - Чтоб не хватились ваши - - - И сигарет, Фриц - - - Не забудь - - -

Мы кивали и уходили.

Два раза он пожал мне руку на прощание. Как равному.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

А потом к нему начали приходить женщины.

Однажды мы пришли раньше. Вся заплаканная, женщина пролетела мимо нас.

Нас обдало жаром ее слез, горячим телом.

Игорь сидел на своем топчане свесив голову. Он будто о чем-то глубоко задумался. Мы вошли тихо и остановились.

Он поднял голову, прислушиваясь. Мы стояли в тени, у самого входа в "темнушку". Игорь вдруг вскочил и схватил фонарик.

Мы все оказались в полной темноте.

- - - Кто здесь?! - - - сказал он. - - - Кто?! - - - Кто!!! - - - Выходи!

- - - Я тебя не боюсь!!!

Он зашевелился на топчане, но фонарик не включил.

Не знаю почему, но мы с Надькой промолчали.

Мы стояли, прислонившись к стене. Я слышал, как кто-то сходил в туалет и смыл воду. Потом все стихло.