Алексей Евсеев - Кукук
Я остался в кухне заваривать чай на всё отделение. Зашла Хайке. Молодая на вид девчонка, но абсолютно седая. Ей уже за сорок. Тихая. Не понимает, за что её сюда посадил отец. На три месяца. Она просто сидела дома и смотрела день-деньской телевизор, ничего «такого» не делала…
Я ей: Боже, как меня достали все эти разговоры! И ведь некуда уже скрыться, кроме как в туалет!
Заговорил я с ней, т. к. видел, что та уже попалась в сети к Эдэле. Я слышал краем уха обещания Эделе купить той квартиру на первом этаже, в которой Хайке сможет открыть приют для животных, т. к. та врач-ветеринар по профессии. Наверное, всё с той же целью, чтобы наблюдать Хайке за выносом мусора и добрыми беседами за чашкой кофе.
Хайке: Да я тоже уже не знаю, куда от неё (Эделе) деться. Так было хорошо на выходных дома одной, а теперь всё заново здесь…
В кухню зашла сестра.
Я ей: Мы тут вот с Хайке хотели бы уединиться… Нет ли свободной комнаты, в которую нам можно было бы от всех запереться…
Сказав это, я подумал, что сестра меня неправильно поймёт. Но та наблюдала нас уже давно и знала о наших проблемах.
Сестра: Вас уже все достали? Так вы просто нам говорите, мы вас и будем спасать от назойливых пациентов.
Я: Как?!.
Вернулась Розамунде. Всех прочих тут же сдуло. Розамунде сказала, что её только что ударила Секс-Бомба. Она открыла бокс со своим запоздавшим обедом и начала жаловаться сестре, проходившей мимо. Я, мол, из-за похода к зубному не могла поесть вовремя, а теперь вот: на тарелке лишь обглоданная куриная косточка… Я не голодна, но это, тем не менее, неприятно. Сестра согласилась с ней.
Зашла «женщина у шкафа». Анна-Мари. Лет пятидесяти. Встала рядом.
Розамунде начала напевать «Полёт валькирий». При этом снимая с пальцев кольца, с рук — браслеты, с шеи — ожерелья…
Анна-Мари: Что это?
Я: «Полёт валькирий». Вагнер.
Розамунде заводит сама себя. Становится всё громче и громче. Я жду вылета мини-вертолётов из-за её плеч. У меня эта музыка связана лишь с Копполой. Все вокруг смотрят на нас. Анна-Мари просит Розамунде успокоиться. Розамунде останавливается на секунду и спокойно говорит в ответ: Не мешай!
Продолжает свою симфонию с того места, на котором её прервали.
Анна-Мари: Что это у тебя за ожерелье на груди?
Я (пытаясь отвлечь Розамунде от своего безумства): Это определённо какая-то азбука, надо только сначала выяснить слева направо она читается, или же справа налево…
Анна-Мари: Так. Вот микрофон. Это значит…
Розамунде прерывается с Вагнером и поёт в этот микрофон что-то из «Boney M». У неё отличное английское произношение, прекрасная дикция и забавный голос.
Я: В точку. Вот здесь и зеркальные шарики для дискотеки.
Анна-Мари: Индейское перо, цепочки… Ладно, я пошла.
Розамунде (мне): Тебе нравится Джонни Депп?
Я: Да, очень.
Она: Я его обожаю! Особенно это его: «Не Джек-Воробей, а капитан Джек-Воробей, я бы попросил!"
Произносит эту фразу по-английски.
Розамунде: Ты должен посмотреть этот фильм в оригинале! Депп бесподобен.
Я: Я его в оригинале и смотрел. В переводе этот фильм не работает.
Она: У меня его постер на кухне висит, где он вот так вот руку на лбу держит. Ха-ха-ха!
Розамунде стала рассказывать о том, что ей надо прервать свою патеншафт.[48] Я уже слышал о подобном. Через какую-то контору типа Красного Креста можно перечислять ежемесячно какую-то сумму денег (в данном случае — 20 евро) в слаборазвитые страны Африки и Азии, но не абстрактно, а определённому ребёнку. С этим ребёнком можно также переписываться. Розамунде хочет прервать своё опекунство в связи с тем, что ей не хватает денег на содержание арабского скакуна. И ещё ей надо подумать над приобретением мопса.
Она: Ты уже знаком с Александром?
Я: Нет.
Она: Он новый пациент. Русский. Тебе наверняка будет приятно пообщаться со своим соотечественником. Пойдём, я тебя с ним познакомлю. Инщаа-аллаа!
Я: Нет, Розамунде, не надо! Я не хочу ни с кем знакомиться. Тут в Нижней Саксонии уже каждый десятый мой соотечественник. У меня нет по ним ностальгии.
Она: Ха-ха-ха! Алексей, ты бесподобный!
Из коридора в холл вышел толстяк-медбрат. На нём прозрачный полиэтиленовый фартук и резиновые перчатки. Выглядит мясником. Не хватает пятен крови. Он, видать, только что помогал мыться Ралуке.
Я завариваю чай на всё отделение в восьми термосах. Сегодня восемь сортов. Не могу вычислить тот, которого не было раньше. Выкурив сигаретку, ко мне направляется Розамунде. Ещё не доходя до меня, она уже начинает свою речь:
А знаешь, это же отвратительно — вся эта мусульманская культура в отношении женщины. Эти парни из Саудовской Аравии, эти чёртовы ваххабиты, они понадевали на своих женщин эти отвратительные тряпки, эти мешки на живой душе — эти, да будь они во веки будут прокляты, хиджабы. [Мне вспомнилось очередное радио-выступление или же статья Валерии Новодворской на эту тему.] Все эти бесы из Аль КАиды… Ах, как меня забавляет, когда их по телевизору произносят: Аль КаИда. Аль КаИда значит по-арабски — баба[49], а Аль КАида — фундамент. [Спрашиваю позже об этом Акрама. Он говорит, что это чепуха.]
Мне надоедает слушать, и я начинаю свою болтовню. Говорю о пассионарности этих ребят, что рождаются с АКМ в руках. О том, что им гораздо легче убить другого человека, т. к. мы-еврвопейцы, уже забыли, как отрубить голову курице, не говоря уже о том чтобы зарезать свинью или завалить быка. Оттого и такие изнеженные. А там, в странах шариата всё проще, там человек словно мясная туша, которую можно без сожаления выпотрошить, если та не в силах запомнить формулу: «Ла илах илла Аллаа. Мохаммед расуль Аллаа». А мы тут, понимаешь ли, навыбирали себе овощные религии: человеколюбие, непротивление злу…
Бездумно чешу языком и активно жестикулирую. Случайно бросаю взгляд из кухни в холл и замечаю обалдевшего соседа-художника. Он смотрит на разгорячённого беседой меня и, словно, не может уверовать в то, что это я — его немой сосед, который даже «халлё» никогда не говорит, а тут так разошёлся, что…
Я (решив избавиться от своего бреда): Розамунде, в чём различие суннитов и шиитов?..
Розамунде: Ой, я и не знаю! Насрать на них на всех, с этими их распрями.
Розамунде, ты же говорила, что сошла с ума от ислама… Почему ты ничего об исламе толком не знаешь?..
В этот вечер Секс-бомба ударила паренька на кухне. С ней, наконец-то начали разбираться медбратья.
Скандалы и раздор между пациентами набирают обороты. То и дело слышна ругань на повышенных тонах. Как только начинается заварушка, тут же за дверью слышны шаркающие походки. Психи стекаются к эпицентру раздора. Им это интересно. Они охотно играют в зрителей…
На следующий день визиты к врачу. Они уже знают все мои проблемы и с Эдэле (Kalter Entzug!), и с Розамунде (Ты должен мне написать, как звали этих трёх рыцарей из русских сказок!). Спрашивают, кто меня посещал за это время, кто звонил. Я сказал, что навещали два раза, и регулярно звонят друзья.
Подумал, что за этим последует вопрос: назовите их имена, адреса, контактные телефоны, пароли…
Главврач: У вас есть друзья?
Я: Да. И очень хорошие друзья. Настоящие друзья.
Акрам звонит каждый второй день. Я уже не знаю, что ему рассказывать… Я не «Аль Джазира» и не «Аль Арабия». Врачи, похоже, не верят, что у меня есть друзья. Им кажется, что я одинок и из-за этого вакуума все мои проблемы. Видимо, отказались искать во мне психопатические отклонения и пытаются найти мотивацию в моём характере. Я говорю, что в общении с окружающими у меня проблем нет, т. е. проблемы общения у меня лежат несколько в иной области, а именно с…
Лечащий врач (главврачу): …фрау Кюн и фрау Краузе.
Я: …но это вынужденное общение. Я к нему не стремился. Если фрау Кюн глупа, то фрау Краузе, напротив, интересна. Но, тем не менее, это не моя среда. Чрезмерно избыточная. Я в таком ритме задыхаюсь. Общение — это, конечно, хорошо. Но когда только общение — я начинаю беситься.
Главврач: Я вас понимаю.
Я: Я первую неделю специально не снимал с головы наушники, т. к. догадывался о последствиях… Мне эта исповедальня не впервой.
Был уже огромный опыт по этой части во время работы в «Карге».
Мне предлагают перейти в другое отделение. Оно, правда, открытое. Там меня не вправе держать силком. Я соглашаюсь раньше, чем они успевают расписать мне все его (отделения) выгоды и всучить соответствующий флайер. Прочь-прочь, от этих болтушек.
Я уже начинаю думать, что это они, бабы эти, из-за общения со мной так деградировали. Я оказался их единственным «другом», других у них нет (ни разу не видел, чтобы кто-то их посещал), и ведь обе должны были вот-вот быть выписаны. И у обеих случился слом. Эдэле вернули назад в «буйное», ей запретили гулять одной. Розамунде сегодня явно не выпустят. Она уже сама это знает. Она говорит, что здесь нельзя смеяться.
