Алексей Евсеев - Кукук
Я: Эдэле, я хочу спать.
Она: Пора вставать. Уже одиннадцать. Нужно идти гулять.
Я: Эдэле, я хочу спать. Мне нужен покой.
Она: А мне нужны сигареты. Не разочаровывай меня.
Я: Я никуда не пойду, я буду спать.
Она: Муж привёз мне 40 евро. Я должна купить сигареты и (что-то из одежды).
Я: Я сплю…
Она, рассерженная, уходит. Через пару минут я таки засыпаю.
Проснувшись через несколько часов, был весь на взводе. Подумал: так, довела меня моя любезность до горячки. Встал и пошёл на кухню делать чай.
Я уже привык занимать себя этим полезным для отделения занятием.
Я кипятил воду. Ставил мытые термосы числом семь в один ряд. Брал по три пакетика каждого чайного сорта. Привязывал их к ручке термоса. Заливал кипятком. Оставлял завариваться. Ждал новую порцию кипятка.
При этом в тот день слушал на полную мощь «Prodigy».
Был замечен своей подругой. Она подошла ко мне и начала что-то говорить. Я, не слыша своего голоса, сказал, что не слышу её, а слышу лишь «Prodigy», и что теперь мне жизненно необходим покой, и только покой, и «Prodigy» мне в этом в помощь, никого больше не слышу, и я не хочу более с ней общаться, т. к. это перестало быть для меня приятным времяпрепровождением.
Она говорит, что хорошо, что она меня понимает и уходит. Не слышу, но читаю эту фразу по её губам.
Кто-то мне позвонил в этот момент. Я ушёл в телефонную кабинку. Всё это время фрау Кюн подходила к ней и пристально глядела на меня. Я каждый раз отворачивался. Отныне я игнорировал всё, что она мне говорила. Она стала забывать моё имя, называя меня то Андреем, то Сергеем…
Эдэле: Доброе утро, Андрей!
Я: Я не Андрей.
Эдэле: Да мне насрать на то, как тебя там зовут!
Тишина в ответ.
Затем она вновь приветствовала меня.
Я молчал.
Тогда она много раз подряд говорила: Kalter Entzug![45]
В отделение регулярно завозят новых пациентов. Каждый день новые лица. Много подростков. Они ошарашены происходящим с ними, плачут. На следующий день их уже выпускают. Появились одна за другой три женщины.
Первая: секс-бомба. Высокая, крупная. Безумная. На лице не сходящее отчаяние, мечется от термоса с кофе к поискам пищи в холодильнике, затем регулярно стреляет у всех сигареты. Всё время выглядит возбуждённой от паники. Она одна из тех, кто ворует еду у других пациентов. Ходит босиком. Когда идёт, то пол сотрясает.
Она подошла ко мне на кухне в первый же день своей госпитализации. Подошла очень близко. У меня было ощущение, — от её выражения на лице — что она меня сейчас ударит.
Она (жёстко): Тебя как зовут?
Я: Алексей.
Она: Алексей.
Я: А тебя?
Она: Агнес.
Я: Агнес.
Она: Да.
Через несколько дней она подошла ко мне опять-таки с безумием на лице и сказала: Ты хороший человек. Ты мне нравишься.
Я не знал, что ей ответить. Она мне не нравилась. И она была воистину crazy, как никто другой из психов. Я промолчал.
Вторая женщина была до одури смешная. У неё был словесный понос. То, что она говорила, было настолько стрёмным, будто человек читает с утроенной скоростью написанную юмореску. Она бросалась от одного пациента к другому, брала кого-нибудь за руку и вела на экскурсию по отделению. Речь её выглядела примерно так (читать быстро-быстро):
Так, молодой человек, я вас старше, значит, вы должны меня слушаться (потащила она за руку отупевшего от медикаментов наркомана-подростка). Здесь я была в прошлом году, вот в этой палате находится то-то и то-то. Мы возвращаемся и устремляемся в другой коридор, в котором я была месяц назад, и мне здесь абсолютно не понравилось. Я только что слышала смех. Кто-то смеялся. Смеялся, как мне видится, надо мной. Но я выше всех эти тупых недоумков, которым нечего мне сказать, в то время как я могу заявить, что…
При этом она ведёт себя до одури манерно. Манерен и голос. Сверх дозы. Это уже одна в одну копия всех этих комеди-шоу — что российских, что немецких.
Народ психушный просто в панике бегал от неё прочь. Я же, дуралей, наоборот ждал момента — когда-же-когда-же — она примется за меня. Но до меня очередь не дошла. Пациенты один за другим жаловались медперсоналу — просили угомонить дуру, но сёстры только разводили руками и беспомощно улыбались в ответ. Болтунья скрылась в комнате для курящих. Минуту спустя оттуда вылетел Хорват и попросил медбрата отобрать у той психованной гадины свою зажигалку, которую та у него выхватила.
Отсидев полчаса в курилке, Болтунья вышла из неё и пыталась усесться за стол к компании пациентов. Ей раз за разом отказывали в этом её желании. Блондинка пыталась донести до её ушей: Geschlossene Gesellschaft![46] Вы понимаете? Нам не хочется, чтобы нам кто-то мешал. Geschlossene Gesellschaft! Geschlossene Gesellschaft!..
На следующий день Болтунья была медикаментозными средствами превращена в Тихоню. Таковых у нас было уже трое. Старуха, парень-наркоман и дядька-ребёнок.
Он огромный. Небритый. В скандинавском свитере. Его долго не могли завести в отделение. Я наблюдал как на него (лося) слетелись все медбратья (волки) и уговаривали зайти-таки внутрь. Он недоверчиво отказывался. Пятился от пасти отделения прочь. К нему вышли лечащий врач и главврач. О чём они беседовали, я не знаю, не было слышно, хотя я был метрах в семи от них. Мужик всё время смотрел в пол и изредка на меня (зрителя). Я пил чай и с интересом наблюдал за врачами. Они все были напряжены и готовы к броску… несколько раз они уже было поднимали руки, чтобы скрутить жертву. Но обошлось. Удалось уговорить. Тот сделал пару шагов вперёд, и за ним закрылась дверь на свободу. Он зашёл и быстро превратился в равнодушного соню.
Третья женщина была заторможенной. Она простояла часа четыре перед книжным шкафом с десятком книг, облокотив локти о полку и держа голову руками.
В тот день я почти всё время читал, сидя в той комнате.
Лишь один единственный раз за эти четыре часа она обернулась ко мне и спросила: с какой частотой передаются мысли?
Я: Без понятия.
Вопросу я не удивился, т. к. читал «Властелина колец».
Она: Жаль. Интересно было бы узнать.
Отвернулась обратно к шкафу.
К ней подошёл медбрат, спросил как у неё дела. Она ответила, что всё в порядке, она лишь смотрит книги. Медбрат ушёл.
На следующий день за завтраком. Из кухни выходит Хорват. За его спиной эта женщина с улыбкой на лице показывает рожки за его лысой башкой. Тот замечает эту шутку и довольно агрессивно и неадекватно реагирует на неё. Женщина несётся к своему столу с безумными криками: Меня ударили! Помогите!! Насилуют!!!
Из своего закутка выскочили все сотрудники отделения. Тем временем женщина тихо и мирно сидела за своим столом и ела. Было лишь слышно недовольное бурчание Хорвата.
Пересекая холл, в туалет засеменила старуха из коридора. Ожила.
Очередное собеседование с врачами. Опять пара вопросов о голосах. Не слышу, ребята, ну, не слышу! Захотелось сказать: регулярно по телефону. Решил не шутить. Предложили другое отделение. 9.0. На флайере: спорт, ароматерапия, аутогенная тренировка, общение в группе с пациентами… Я отказался.
Врач спросил меня, оставил ли я в бюро телефон Тани, чтобы с ней связаться. Я сказал, что нет; думал, что он у меня сам о нём спросит. Врач попросил продиктовать ему номер и записал его в моём досье.
Я понял в тот день, что они не знают, что со мной делать. Я не прохожу у них ни по одному убедительному диагнозу. Нет у меня шизофрении.
Я сказал, что мне в последние дни стало хуже. Истории «Рамадани-2» больше не предвидится, мне скучно и я вновь загрустил. Тело ответило вернувшейся депрессией. Врачи застрочили ручками в своих блокнотах. Моя антидепрессантная таблетка стала втрое тяжелее.
Из Берлина по мою душу приехали Акрам с Ниной. Я ушёл их встречать на вокзал. Когда они вышли из поезда, я счёл нужным немножко подурачится и пошёл в их сторону с лицом дебила, как МакМёрфи в конце фильма.
В клинику я вернулся лишь через четыре с половиной часа. Никто из персонала пропажи не заметил. Гулять мне разрешено было два раза в день по часу. Я никогда не следил за пунктуальностью, но более, чем на два часа за один заход, никогда не уходил.
Погода была гнусная, и мы просидели втроём все это время сначала в одной забегаловке, затем в другой. Я рассказывал им всё то, что рассказываю вам здесь. Нина спросила, как же полиция догадалась, что я это я. На этот вопрос последовал следующий ответ (показывая пальцем на Акрама): Так как этот вот мой дружочек подарил мне в Берлине куртку КРАСНОГО цвета. Меня в ней было бы трудно не заметить…
В тот вечер, когда у книжного шкафа стояла эта новоприбывшая, и когда её увели в палату, в комнату вошла полная женщина, из постоянных. Толстая, рыжая, с фингалом (возможно родимое пятно, т. к. на протяжении всех трёх недель пятно не уменьшилось в размерах). Розамунде. Интеллектуалка. Тип Валерии Новодворской. Я с ней уже раз пересёкся, когда она увидела у меня в руках Толкиена. Сказала, что хорошая книга. Я ответил, что на мой вкус ужасно скучная. Она задумалась и сказала, что после первых двухсот страниц будет гораздо лучше. Я в результате осилил 400 и сдал книгу в библиотеку.
