Алексей Слаповский - Пересуд
Вика и Тихон, сидя довольно далеко от преступников, шептались, по очереди приникая губами к ушам друг друга.
— Тут у меня написано: при аварии вытянуть шнур, выдавить стекло, — сообщила Вика, кивая на окно.
Украдкой глянув на эту надпись, Тихон ответил:
— На ходу выскакивать? Не сможем. И пока разобьем… Не получится.
— А что делать?
— Подождем, посмотрим.
— Боишься?
— Более-менее.
— А не надо было из дома убегать.
— Я не жалею.
— Ты не храбрись, ты думай, как отсюда выбраться!
Но Тихон не мог об этом думать. Ухо Вики рядом, он шепчет в него — и это, оказывается, интимней и даже, возможно, приятней, чем целоваться. Потому что целоваться — это, как бы сказать, страсть, охота, а так вот шептаться — доверительность. И еще Тихон думал, что у него есть редкий шанс защитить Вику. Это гады могут пристать к ней. А он будет драться. Конечно, его изобьют, но убить не посмеют. Зачем им новые преступления? Они вон даже милиционера не убили, а только связали. Это обнадеживает.
Нина была вне себя: ей не позволили поговорить с отцом. Но одновременно что-то мешало ей воспринимать происходящее как безусловное. Казалось, сейчас эти люди рассмеются и скажут, что они пошутили, разыграли всех. Потому что такие сюжеты разворачиваются только в книгах, в действительности Нина с ними не сталкивалась и сомневалась, что они возможны. А в книгах всегда находится какой-то выход, хотя там действуют негодяи почище этих. И говорят грубее, злее. Обязательно кто-то что-то «процедит», другой «осклабится», третий «рявкнет»… Эти же не цедят, не склабятся и не рявкают. Ударили, правда, человека, но как-то просто ударили, скучно и глупо. Надо переждать, подумала Нина. Все должно решиться само собой. Надо ждать, перелистывая минуты так, как перелистываешь страницы книги. Вспомнив о книге, она решила читать дальше и этим успокоить себя.
Иногда Дафне казалось, что Стив зрячий, а она нет. Например, они шли по улице и Стив говорил:
— Какие замечательные цветы!
— Где?
Дафна оглядывалась и только сейчас замечала уличного торговца цветами, мимо которого прошла, не обратив на него внимания. А Стив сориентировался по запаху, остальное же вообразил. Или он восторгался:
— Какое сегодня голубое небо!
Дафна поднимала голову и, действительно, видело небо ослепительной голубизны.
— Как ты узнал? — спрашивала она.
— Я чувствую это по состоянию воздуха.
Дафне хотелось понять, что ощущает Стив, поэтому она в ближайший уик-энд устроила себе эксперимент: закрыла все шторы в квартире, завязала себе глаза и ходила, осязая вещи на ощупь. За полчаса она набила себе множество шишек и синяков, но вскоре с удивлением поняла, что ориентируется все уверенней, даже может иногда оторвать руку от стены, зная, что тут — дверь, тут — диван, а тут — ваза с цветами.
Она поймала себя на мысли, что, пожалуй, не отказалась бы стать слепой, лишь бы Стив любил ее. И, может быть, любовь их даже станет сильнее оттого, что они будут находиться в одном пространстве, на равных. Она засияет в темноте!
Дура, подумала Нина о героине и закрыла книгу. Но тут же опять открыла. Делать все равно нечего, если не читать, придется жить происходящим, а этого ей не хотелось. К тому же, глупость героини да и самой книги — еще не повод, чтобы не получать от текста удовольствия. Читая дурацкий текст, человек чувствует себя умным, сложные же книги, чересчур художественные, чрезмерно психологичные и излишне стилистические дают тебе понять, как ты не развит и не умен, а это мало кому нравится. Вот в чем причина того, что популярны именно дурацкие, а не умные книги. Хорошие книги вообще редко имеют успех, знала прилежная читательница Нина, а если имеют, значит, в них какая-то хитрость, которую читатель не видит и считает себя умным несмотря на то, что книга умнее его.
Желдаков был слегка смущен. Он, мужчина крупный, сильный, наглый в разумных пределах, чувствовал себя в этом автобусе чем-то вроде царя горы, пока работяги не превратились в захватчиков, в тюремных рецидивистов. И теперь он вместе с остальными пассажирами — жертва. В этом есть какая-то несправедливость. Желдаков, хоть и не ощущал себя потенциальным преступником — уже потому, что с преступлениями связано слишком много неудобств и хлопот, — все-таки тайно уважал грабителей, воров и аферистов: считал их людьми смелыми; они плюют на общество и его законы, и это Желдакову близко, он сам ни в грош не ставит общество, а законы таковы, что дунь — и отлетают, как пух. Нет у них ни защитников, ни ревнителей, держатся они только на слабости и трусости людей, которым лень или боязно эти законы нарушать.
И Желдаков не столько боялся, хотя боялся, конечно, понимая опасность положения, сколько досадовал, что оказался в роли жертвы, не являясь жертвой.
А Ваня Елшин — боялся. Презирал себя, негодовал на себя, но чувствовал страх даже физически — спазмами в животе, перехватами дыхания, биением сердца. Неужели я такой тепличный? — с укоризной думал он о себе. Неужели мое сознание так легко переключается?
Ваня ведь несколько минут назад был влюблен или почти влюблен. Это с ним не первый раз — он мог, мельком увидев красавицу в пролетающем автомобиле, симпатичную продавщицу, просто девушку на улице, думать о ней неделями, вспоминать, жарко мечтать, представлять и проигрывать варианты. Вот и сейчас — только увидел входившую в автобус Вику, тут же затосковал, заметался глазами и душой, замечтал, зафантазировал. Потом появился ее парень. Ваня и не сомневался, что так будет: он влюбляется как раз в чужих и недоступных. Есть же в автобусе еще красавица, причем красавица несомненная, зрелая и при этом свободная, но Ваня ее появление воспринял равнодушно, оценив ее красоту спокойным посторонним взглядом. И та девушка, что с матерью, тоже, в принципе, ничего. Нет, обязательно влюбиться в ту, к кому нельзя даже подойти. Обидно.
И тут Ваня вдруг понял, что боится не напавших преступников, а себя. Боится, что, когда они станут бесчинствовать дальше, в чем Ваня почти не сомневался, он не выдержит, не сможет остаться в стороне, ввяжется — и ввяжется робко, трусливо, и все это увидят… Вот от этого предчувствия и дрожит все в теле, от этого заранее тошно. У него ведь впереди учеба, творчество, слава. Неужели он будет этим рисковать неизвестно ради чего? Из-за девушки — да, стоит, она его оценит, но зачем Ване ее оценка, если он будет к тому времени мертвым, что не исключено?
Странно, очень странно было Ване. Словно где-то на войне он лежит перед наступающими вражескими танками и боится, причем уверен, что боится больше всех, но все или почти все могут убежать, а он почему-то — не может.
И тут Ваня обратил внимание, что милиционер, лежавший в скрюченной позе внизу, на ступеньках, кивает ему, на что-то показывает, скосив глаза.
Ваня посмотрел и увидел рядом с дверью красную кнопку, помещенную в застекленную коробочку, и надпись: «EMERGENCY DOOR OPENER».
Что предлагает этот милиционер? Разбить стекло, нажать на кнопку? Дверь откроется — возможно, а возможно и нет, потому что не факт, что в отечественных автобусах такая кнопка работает. То есть автобус не отечественный, но ходит-то он по нашим маршрутам, а у нас всякие мудреные штучки выводят из строя заранее, чтобы не вывели из строя пассажиры или не воспользовались, когда не надо.
Милиционер закивал активнее, зашевелил плечами.
Он хотел этим сказать: не хочешь сам нажимать кнопку, приподними меня, я изловчусь, разобью стекло лбом или носом, нажму на кнопку, дверь откроется, я выкачусь и…
Милиционер Сергей Коротеев не знал, что будет потом. Может, расшибется о землю. Но, может, и уцелеет. Убежит в лес, оторвется от преследователей, потом наткнется на какой-нибудь населенный пункт. Главное — оказаться на свободе любой ценой, исчезнуть из автобуса, из того места, где он был опозорен, где попался, как первогодок, — скорее всего потому, что никак не ожидал попасться. Сергей служит уже восьмой год, но ничего подобного с ним не случалось. Были служебные приключения, были задержания, стычки, два раза приходилось стрелять — один раз по колесам угоняемой машины, другой раз в темном переулке, в человека с ножом. Попал удачно, в руку, человека не убил, но обезвредил. Но вот так беспощадно, лицом к лицу с преступниками, да еще сразу же оказавшись беспомощным — не доводилось.
А мальчишка трусит, не хочет помочь. Должен же сообразить, что если он, Сергей, убежит, то у пассажиров есть шанс, а если останется в таком положении, может произойти что угодно. И Сергей продолжал сигнализировать глазами.
Ваня посмотрел на него, потом на бандитов.
И встретился глазами с Притуловым, который, как оказалось, в этот момент наблюдал за ним. Ваня тут же неосторожно метнул взгляд на милиционера, что Притулов тоже заметил.
