Алексей Слаповский - Пересуд
— Отдадите потом!
Мельчук отключил телефон и сказал:
— Глупости вы делаете. Вам надо в лес уйти.
— Ну-ну, помалкивай! — прикрикнул Маховец.
Все отдавали телефоны — Наталья презрительно, Курков хмуро, молча, Анатолий Тепчилин торопливо и почти угодливо, Димон весело (нашелся-таки у него телефон, обманул он Артема), Вика с вызовом, Тихон с достоинством, Желдаков как-то по-свойски, словно желал примкнуть к компании, Ваня Елшин просто положил телефон на соседнее кресло, найдя способ не унизиться, а у старухи Лыткаревой телефона не было. Замешкалась Нина Ростокина, которая вечно забывала, куда засунула телефон. Она рылась в рюкзачке, Притулов ждал.
И вдруг все вздрогнули — телефон Нины зазвонил.
Она нашарила его на дне рюкзака и хотела ответить, но Притулов вырвал трубку.
— Вы что? — закричала Нина. — Это отец звонит, если я не отвечу, вы знаете, что будет? У него сердце больное! Я всегда отвечаю! Отдайте! Скажите ему! — обратилась она к Маховцу, как к главному. Тот не отреагировал.
Притулов вернулся с добычей. Достал телефоны из карманов и побросал на переднее свободное сиденье. Маховец и подсуетившийся Личкин отключили все телефоны, кроме одного — Маховец решил оставить связь на всякий случай.
После этого забрали телефон у Козырева, а потом Притулов постучал по ноге спящего Артема.
Тот пребывал в крепком сне без сновидений — очень уж устал накануне. С трудом открыл глаза — настолько сонные, что казались пьяными. Артем даже не понял, кто его будит.
— Чего еще?
— Телефон дай, — сказал ему Козырев.
— Зачем?
— Надо.
Артем залез в карман, протянул Козыреву телефон и тут же заснул еще крепче.
Козырев передал трубку Притулову.
— Молодец парень! — отозвался Притулов об Артеме. — Все бы так. Спали бы и спали.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Мельчук.
— Ехать, — ответил Маховец. — У нас сопровождение, все тихо, спокойно. Ничего страшного не произошло.
— Вы милиционеров захватили! — возразил Мельчук. — И машину милицейскую.
— Милиционеров отпустим, машину вернем, — пообещал Маховец с доброй улыбкой. — Если хочешь, сам ее им и отгонишь.
А в милицейской машине заработала рация, донесся голос:
— Экипаж три, экипаж три, вы где? Кашляя, Петр ответил:
— Работаем, проверяем!
— Простудился, что ли, Сережа? — Да.
— На вашем направлении вряд ли они будут, но проверяйте всех. Особенно с иногородними номерами, по сводке три машины угнали сегодня, не исключено, что они. Номера запиши.
И голос продиктовал номера.
Ага, порадовался Петр, насчет автобуса ничего не говорят. Уже хорошо.
— В самом деле, — негромко спросил Федоров, — дальше что? Какой план?
— План простой, — объяснил Маховец. — Отъедем подальше, а потом разбежимся, кто куда.
— Это и в Москве можно было сделать.
— Я же сказал: там вас поймали бы. А здесь — просторы родной родины. Леса, поля, овраги. У них сил не хватит отыскать.
— Наши фотографии уже везде. Нет смысла.
— Кому нет смысла, может сразу сдаться в милицию, — посоветовал Маховец.
— Вот именно, — зевнул Притулов, с завистью глядя на спящего Артема. — Согнать бы его, поспать бы. И жрать охота.
— Без проблем, — сказал Маховец. — У них возьмем, — он кивнул на пассажиров.
— Не трогали бы вы их, — посоветовал Федоров.
Маховец удивился:
— Почему это — вы? А ты сбоку, что ли? Не с нами? Ты людей никогда не трогал, не обижал? Голубь сизокрылый!
— Грабежом и убийствами, по крайней мере, не занимался, — ответил Федоров.
— Да неужели? Ясен пень, другие занимались и тебе в клювике таскали. Как матке в улей. Не грабил он. А сейчас будешь грабить!
— Не буду.
— Будешь! — Маховец ткнул жесткими пальцами Федорова под ребра.
Тот задохнулся от боли.
Через некоторое время выговорил:
— У меня печень!
— А у меня селезенка, — ответил Маховец. — И запомни: не вы, а мы, понял? И ты с нами. И будешь делать, что я скажу. Сережа, иди с дяденькой и собери урожай.
— Я помогу, — вызвался Притулов.
— Помоги, помоги. Народ! — громко сказал Маховец пассажирам. — Мы хотим покушать. И выпить, если у кого найдется. Поделитесь по-христиански! Ане поделитесь, все равно возьмем. Так что вы сами приготовьте, чтобы вас не шмонать.
— А сами голодными будем? — сердито спросила Любовь Яковлевна. — У меня дочь больная!
— Так не всё же! — утешил ее Маховец. — Я же говорю: поделиться, а не отдать!
Елена резким жестом достала из сумки пакет кефира и булочку — единственное, что у нее было из еды, — и швырнула на кресло рядом с собой.
Это подсказало другим схему действий: доставали имевшиеся продукты и клали на свободные сиденья. Личкин собирал торопливо, посматривая по сторонам, будто чего-то опасался, Притулов брал спокойно, как свое, а Федоров пробирался боком (чтобы не видеть хотя бы половину пассажиров), и вид у него был если не виноватый, то минимально заинтересованный, с намеком: мне это ни к чему, но обстоятельства вынуждают. Когда он оказался возле Куркова, тот торопливо и заговорщицки шепнул:
— Это бессмысленно, вы понимаете?
Федоров промолчал.
Это, наверное, убедило Куркова, что перед ним возможный союзник.
— Возьмите у него автомат, — сказал он нагибаясь и будто поднимая что-то с пола, — а мы поможем.
— Ты за других не говори! — вдруг раздался громкий голос Тепчилина, который сидел сзади Куркова. — Я еще жить хочу! Пусть люди доедут спокойно!
— Что такое? — тут же насторожился и подошел Маховец.
— Да ерунду предлагает! — обиженным голосом сказал Тепчилин (он обижался на вероятный ущерб себе, своему здоровью и самой жизни). — Отнимем, говорит, автомат! Стрельбы нам еще тут не хватало!
— Это ты предлагал? — спросил Маховец Куркова.
Художник смотрел перед собой, не считая нужным отвечать.
А Федоров медленно пошел вперед с набранными продуктами. Да, предложение поступило, но он ни при чем — он ничего не ответил.
Проводив его взглядом, Маховец отвел руку и кулаком, с маху, ударил Куркова по лицу.
Лыткарева запричитала:
— Ой, ой, ой, что вы делаете? Ох, беда, беда!
Нина вскрикнула.
Желдаков непроизвольно выругался.
Ваня Елшин с трудом сглотнул нервную слюну.
Если до этого нападение на милиционера было неожиданным и поэтому его никто толком не успел осознать, если дальнейшие события были хоть и насилием, но относительно мирным, то теперь всем вдруг стало ясно, что шуток не будет. Очень уж жестоким, хлестким, звучным был удар Маховца. И голова Куркова мотнулась, как неживая, и кровь сразу потекла из носа и изо рта.
Маховец на это и рассчитывал. Он мог ткнуть художника, как Федорова, рукой или стволом автомата, но многолетняя практика тюремных и вольных драк научила его: удар, адресуемый не только ударяемому, но и другим для поучения и острастки, должен быть явным, эффектным, с кровью.
— Вы урод! — закричала Наталья, прижимая к себе голову Куркова (этим делая ему только больнее).
— Да конечно же, урод! — весело закричал Маховец. — Я же и хочу, чтобы вы поняли, граждане пассажиры! Я урод — и все мы тут уроды! И поэтому не надо пробовать ничего! Я ведь и отстреливать начну! Или не верите? Кто не верит?
Маховец оглядел всех и понял, что верят все.
— Ну? — спросил он Куркова. — Ты тоже понял меня или ударить тебя? И скажи бабе своей, чтобы молчала!
— Я не баба! — закричала Наталья. — Стреляй, гад!
— Да молчи ты, в самом деле! — рявкнул на нее Курков. — Тебе надо их дразнить?
— Вот именно, — поддержал Маховец. — Не дразни нас. А ты, бородатый, — посоветовал он Куркову, — больше не шепчись.
19.30
Липовцы
Через Липовцы проехали быстро, при этом захватчики внимательно смотрели на пассажиров, чтобы те не вздумали открывать занавески и кому-нибудь сигналить. И лишь когда выехали, решили перекусить.
19.40
Липовцы — Драницы
Добыча оказалась не обильной, но сносной: кроме кефира и булочки Елены, были тут копченая колбаса, хлеб, конфеты, йогурты, всякие газировки и напитки и прочее по мелочам — сигареты, в частности. На радость беглецам нашлась водка — у Мельчука, нашлись две бутылки пива — у Куркова (тот взял их на случай, если Наталье будет совсем плохо и она начнет просить), еще пиво и бутылка водки оказались у Желдакова, а Тепчилин вез жене бутылку вина, которую ему презентовал месяц назад сосед, сам он вина не пил.
— Тормозни, иди сюда, закусим, — пригласил Маховец Петра по милицейской рации. И приказал Козыреву: — Остановись и отсядь от руля пока. Мы без тряски покушать хотим. И вы тоже покушайте! — предложил он пассажирам.
Но аппетита ни у кого не возникло.
