Мириам Дубини - Танец падающих звезд
Я нашла двести евро.
Можешь забрать их на улице Луки Дʼорвието.
Там рыбная лавка. Спроси Марчелло.
Удачи. Эмма.
— Невероятно! Как ей это удалось?! — воскликнул Ансельмо.
— Я не сомневалась в ней ни минуты.
— Что, идем искать этого Марчелло?
Ансельмо вскочил, направляясь к велосипеду, прислоненному к скале.
— Подожди, мне надо сделать одну вещь.
Эмма, спасибо. Не знаю, что бы я делала без тебя. Грета.
Эмма прочла сообщение и расплакалась.
— Что с тобой? — спросил Эмилиано.
Она сама толком не знала, что с ней. У нее был трудный день. Сначала пришлось договариваться с отвратительным перекупщиком, делая вид, что у нее все под контролем, потом выстоять перед гневом Эмилиано, делая вид, что ей не больно, потом снова столкнуться с этими двумя типами, делая вид, что ей не страшно. И вот теперь наконец кто-то сказал ей за все это спасибо. И отпустил петлю, все плотнее сжимавшуюся вокруг горла.
— А тебе кажется, что сегодня ничего такого не произошло?
Эмилиано смотрел на нее и молчал.
— Скажи мне хоть что-нибудь!
— Что я должен тебе сказать?
— Да что угодно. Почему ты не можешь вернуться домой? Где ты ночуешь? Почему не рад меня видеть? О чем сейчас думаешь?
Эмма превратилась в реку, вышедшую из берегов. Эмилиано поднял руки, как плотину на ее пути.
— Я ночую в мастерской. Точнее, ночевал. Всего одну ночь. Домой не могу вернуться, потому что не хочу. Единственное, чего я хочу, — остаться с тобой.
Его слова не произвели эффекта, которого он ждал. Эмма не успокоилась. Она крепко обняла его, но не успокоилась. Наоборот, стала плакать еще сильнее, поливая своими слезами его кожу. Эмилиано никогда не слышал ничьих слез так близко. Он положил ей руку на голову и нежно провел по волосам.
Вот, уже лучше. Она успокаивалась. Стала дышать ровнее. Потом отодвинулась от него, чтобы посмотреть ему в глаза. И вдруг рассмеялась.
— Почему ты смеешься?
Эмилиано провел рукой по мокрому от ее слез лицу, уже совсем ничего не понимая.
— Такое ощущение, будто ты тоже плакал, — объяснила Эмма, не переставая смеяться.
Она вытерла ему лицо рукавом футболки и успокоила:
— Мне уже лучше.
— Надеюсь, — ответил Эмилиано с подобием улыбки на лице, — потому что это как-то не совсем нормально — плакать и смеяться вот так. Одновременно.
— Сразу видно, что ты нас, девочек, плохо знаешь.
Это правда. Во всяком случае, таких, как она, он не знал вообще.
— Может, познакомишь меня с кем-нибудь?
— Дурачок, — уже совсем спокойно сказала Эмма и добавила, кивая головой на дверь мастерской, которая неожиданно оказалась от них в двух шагах: — Может, поработаем немного?
— Ага.
«Дельфина». Так называлась рыбная лавка Марчелло. Странное название, подумал Ансельмо. Может, Марчелло как-то повстречал дельфина в море? И потом в его жизни случилось что-то очень важное. Но почему название было женского рода? Не иначе как во всем этом была замешана женщина. Интересно, много ли на свете женщин по имени Дельфина? Ансельмо отметил про себя, что его ненужные вопросы становятся все более романтичными. Ему стало неловко. Поэтому он решил сосредоточиться на более важных вещах. Например, на том, как добраться до порта Неаполя.
Грета сунула конверт с деньгами, переданными Эммой, в карман рюкзака и повесила рюкзак не на спину, а на живот, чтобы не выпускать карман из виду. Потом села на раму велосипеда и ухватилась за руль.
— Готова? — спросил Ансельмо.
Готова к чему? Увидеть своего отца? Не совсем. На самом деле ей было очень страшно, но она делала вид, что все хорошо.
— Готова!
Они быстро заскользили по улицам города. Двигаться в шумном и беспорядочном потоке машин было еще труднее, чем в Риме, но Ансельмо, казалось, только забавлялся. Будто принимал участие в многолюдном танце. Каждый из танцоров перемещался в собственном ритме под собственную музыку. Оркестр выводил свою мелодию с быстрыми сменами тональности и темпа. И Ансельмо находил в этом хаосе гармонию, исполняя свою танцевальную партию на колесах велосипеда.
Они остановились на красном сигнале светофора, вызвав гнев всех окрестных автомобилистов.
— Разве я не должен был остановиться? — удивился Ансельмо.
— Наверное, ты должен был увеличить скорость, — смеясь, ответила Грета, — здесь свои правила дорожного движения.
— Не понимаю, как они все еще живы.
— Я тоже не понимаю.
— Я не слишком быстро еду?
— Нет! Так здорово! Вперед в том же духе.
— Уверена? — спросил Ансельмо и кивнул на дорогу, под крутым наклоном уходящую в море.
Грета не любила спуски. Она чувствовала подвох и угрозу, когда дорога слишком быстро уходила из-под колес велосипеда. В Риме она всегда пыталась избегать их, а когда деваться было некуда, спускалась на натянутых тормозах и нервах. Но сегодня страха не было. Она посмотрела, как дорога убегает к кромке моря, и повторила:
— Вперед.
Они промчались между автомобилей, ни разу не остановившись. Клаксоны коротко шумели, как удары крыльев, и тут же стихали за спиной. Ветер уносил с собой их звуки. А остальное проглатывало море. И Грете не было страшно.
Они купили два билета для себя и один для велосипеда и сели на паром. Точнее, все сделал Ансельмо, потому что Грета пребывала в состоянии эйфорического опьянения. Ее первый спуск без тормозов был незабываем, и она не хотела, чтобы ее покидало это ощущение. Чары разрушил телефонный звонок.
— Это Серена.
Среди всех людей, с которыми она сейчас не хотела разговаривать, мать занимала почетное первое место.
— Давай я отвечу. Просто скажу, что у нас все хорошо, и положу трубку.
Грета понимала, что так и надо сделать. И была благодарна, что ей этого делать не придется.
— Хорошо, ответь, только разговаривать с ней я не стану.
Ансельмо послушался:
— Добрый день… Да, все хорошо… На пароме, мы едем на Капри… На пляже… Нет… Хорошо… Не беспокойтесь, я о ней позабочусь.
Ансельмо говорил что-то еще, но Грета его не слушала. В ушах все еще стояли эти слова: я о ней позабочусь. У нее кружилась голова. Как при первом спуске с ним вместе.
В веломастерской никого не интересует, откуда ты пришел, кто твои родители, какой марки твоя обувь, на скольких языках ты говоришь, хочешь ли ты вообще говорить. Единственное, что у тебя спросят: «Ты умеешь кататься?»
И если даже ответ будет «нет», найдется кто-нибудь, кто тебя научит. Эмма умела кататься, но еще несколько недель назад ей бы и в голову не пришло ремонтировать велосипед.
Она посмотрела на своего наконец готового «голландца» и поняла, что сделала что-то хорошее своими руками, воспользовавшись только парой добрых советов. И не потратив ни цента. Эта мысль наполнила ее новым неведомым ощущением. Ощущением свершившегося счастья.
— Красиво, — одобрил ее работу Эмилиано.
Они улыбнулись друг другу.
— Теперь тебе надо бы его обкатать, — посоветовал Гвидо.
Эмма хотела сделать больше. Она решила, что вернется домой на велосипеде и в первый раз одна проедет по улицам Рима. Она попрощалась со всеми и медленно покатила под небом, окрашенным закатом.
Гвидо улыбнулся. Хулиган с окраины и богатая иностранка. Две судьбы, которые не должны были пересечься, и пересеклись здесь, в его мастерской. Среди пыли и масла. Вдали от тех мест, где все решают деньги и сила.
— Продолжим? — спросил Эмилиано, отвлекая мастера от его мыслей.
Они работали несколько часов без перерыва. Под аккомпанемент классической музыки, без спешки и суеты. Когда они закончили, было далеко за полночь. Гвидо сделал шаг назад, чтобы оценить проделанную работу. Эмилиано тоже.
— Я бы мог поспорить, что когда его купили, он именно так и выглядел, — сказал он.
И выиграл бы спор: когда Гвидо купил этот велосипед, он был так же красив, как сейчас.
— Я его опробую, — заявил новый владелец.
Через несколько минут он был на улице Джентилини под высокими звездами. С каждым оборотом педалей на лице юноши появлялось новое выражение: Гвидо видел, как разглаживается складка на лбу, плечи расслабляются и опускаются вниз, а уголки губ поднимаются вверх. Эмилиано все сильнее жал на педали, меняя скорости и неожиданно тормозя.
И лицо Гвидо вдруг тоже изменилось.
— Это лучший велосипед в мире! — сказал Эмилиано, глядя в сияющие глаза Гвидо.
— Я знаю.
— Тот, кто оставил его здесь, полный идиот.
Правильно.
— Почему ты его выбрал? — спросил идиот.
Юноша на мгновение задумался:
— Потому что ты мне сказал, что он побывал в аварии.
— И что?