Владимир Лидский - Русский садизм

Вообще, Дегаев панически боялся Куницкого, который по исполнении акта должен был обеспечить пути его отхода за границу, а в случае возможности ареста — застрелить своего подопечного. Дегаев не знал, дадут ли ему завершить задуманное, и опасался всех и каждого, полагая, очевидно, что убийство Судейкина поручили ему для отвода глаз, чтобы усыпить бдительность, на самом же деле главною задачею народовольцев, как он, по всей видимости, считал, является устранение именно его, и никакие иные цели при этом не преследуются.

Поэтому Куницкий с первых же часов общения с Дегаевым стал для него словно бы демоном возмездия; всюду следовал за ним, не спускал глаз и напустил в конце концов своею опекою на него такого страху, что у нашего героя-террориста начинали дрожать руки при одном лишь упоминании имени его попечителя.

Дегаев, как я уже говорил, находясь в крайнем нервном истощении, все продолжал откладывать исполнение приговора в отношении Судейкина. Спустя некоторое время Куницкому пришлось в весьма резкой форме напомнить Дегаеву о данных им Исполнительному комитету обязательствах.

Наконец, к середине декабря Дегаев настолько созрел, что ежеминутно дрожал от возбуждения, помышляя, видимо, только об окончании этой запутавшей многих истории, он жаждал освобождения, искал развязки, мечтал о разрешении дела, лишь бы поскорее избавиться от нервного напряжения, от страха, от чувства вины перед товарищами.

Между тем все было оговорено, спланировано и главные персонажи трагедии уже выдвинулись на пока еще неясно освещенную сцену…

Глава 5

Да будет вам известно, милостивый государь, ежели вы историк и собираете материалы для книги о русском освободительном движении, что ваша Октябрьская революция состоялась благополучно лишь оттого, что у ее истоков стоял покорный ваш слуга, и, не будь меня, три года назад ее, революцию, некому было бы свершать. Судите сами: если бы со времен «Народной воли» до конца старого века и в первые полтора десятилетия века нынешнего продолжали действовать и заражать общество микробом провокаторства и политической безнравственности жандармские чиновники, выскочки и карьеристы, если бы на протяжении этого времени они изводили революционеров — сажали бы их в тюрьмы, отправляли на каторгу, вешали или без суда отстреливали с помощью убийц, то кто стал бы заниматься организаторской работой, кто продумал бы стратегию и тактику вооруженной борьбы и восстания, кто, в конце концов, осуществил бы его? Если бы я в 1883 году не привел в исполнение приговор, вынесенный «Народной волей» жандармскому подполковнику Судейкину, этому изощренному гению охранки, то революция не состоялась бы. Потому что Судейкин, будучи человеком болезненно честолюбивым, амбициозным и не стеснявшимся в выборе средств для достижения своих целей, не оставил бы никого из активных революционеров в живых или, во всяком случае, полностью нейтрализовал бы их подрывную деятельность. Георгий Порфирьевич, да будет вам известно, милостивый государь, в своем маниакальном стремлении выслужиться и достичь государственных высот, уж будьте покойны, извел бы всех более или менее активных вольнодумцев до корней, и ни одна революционная сволочь, извините, за столь неприличный тон, не потревожила бы более покой самодержавия. К тому, собственно, все и шло в начале восьмидесятых, отмеченных рядом крупных успехов Департамента полиции. Кружок громился за кружком, типография за типографией, арестовывались видные члены организации, и когда после ареста Веры Николаевны Фигнер я взял руководство «Народной волей» на себя, большинство самых авторитетных членов партии уже были схвачены кровожадною рукой Судейкина.

Посему я и решил уничтожить эту чудовищную опухоль. Я хитро и умно втерся в доверие к Судейкину, чтобы знать его планы, чтобы вовремя выведывать все сведения о его ходах и упреждать их. Со своей стороны я обещал предоставлять ему кое-какую информацию об организации, и действительно делал это, но давал лишь второстепенную, необязательную и порою ложную. У нас были большие творческие планы. К тому же мы подружились на почве особенного отношения к дамам. У нас с ним оказались сходные интимные интересы — мы оба питали слабость к незрелым малолеткам и иногда оказывали в этом смысле друг другу определенные услуги. У меня, например, имелось в свободном пользовании несколько конспиративных квартир, и я нередко предоставлял их Судейкину в безраздельное владение. Надобно известить вас, милостивый государь, что этот примерный семьянин был непревзойденным сластолюбцем и, постоянно имея в своем распоряжении колоссальные денежные средства, мог и умел совращать самых блестящих женщин света; вместе с тем, он не гнушался уличными девками, и его изощренному распутству не было предела.

Специально для свершения акта революционного возмездия я под фамилией Яблонского снял на Невском квартиру, куда мы с Судейкиным некоторое время водили девочек. 16 декабря я попросил его придти туда для обсуждения кое-каких деловых вопросов.

К его приходу все было заранее готово.

Конашевич и Стародворский, состоявшие со мною в заговоре, заранее купили в железных рядах на Невском ломы и с помощью слесаря укоротили их, обрубив заостренные концы. У меня был приготовлен револьвер.

План составился такой: Конашевич и Стародворский прячутся в квартире, я принимаю вошедшего Судейкина, занимаю его разговором, отвлекаю, затем, улучив момент, стреляю; в случае каких бы то ни было осложнений на помощь приходят Конашевич и Стародворский. Труп оставляем в квартире, сами немедленно покидаем место казни.

Спланировано все было идеально, однако, как часто случается в подобных делах, заранее разработанные схемы пришлось по ходу дела поправлять.

Судейкин доверял мне, поэтому без малейшей тени сомнения принял мое приглашение и в назначенное время явился на встречу, однако не один, а со своим сослуживцем, казначеем Петербургского охранного отделения Судовским. Поскольку визит Судовского не был оговорен, я пришел в некоторое замешательство и начал лихорадочно размышлять — для чего Судейкин привел Судовского? Возможно, он что-то заподозрил или до него дошла какая-то компрометирующая информация? Тогда он будет начеку и малейшее движение в его сторону должно быть тщательно продумано. Тем более следует учитывать присутствие Судовского, приведенного в этих обстоятельствах, очевидно, в качестве телохранителя. Похоже, это именно так и не зря на эту роль выбран именно Судовский, человек атлетического сложения, высокого роста и чрезвычайной физической силы. Но Судовский не только подчиненный Георгия Порфирьевича, но и его родственник, кажется, племянник; это несколько смещает акценты, — быть может, Судейкин прихватил его по-родственному, имея в виду какие-то частные обстоятельства? Тогда, конечно, можно действовать смелее, но, однако же, появляется свидетель и, следовательно, в квартире должен остаться не один труп, а два. А ведь Судовский ни в чем не виноват, и в отношении него Исполнительный комитет не выносил смертного приговора. Значит ли это, что я должен пощадить его? Разумеется, нет, — во-первых, он ненужный свидетель, к тому же он не станет спокойно смотреть, как будут убивать его товарища и родственника, во-вторых, он тоже — служащий охранки, и значит, враг, которого желательно убить. Если он еще не сделал ничего плохого лично мне или организации, то в будущем всенепременно сделает, следуя своему профессиональному и сословному зову. Все это в мгновенье пронеслось в моей голове, пока я затворял дверь за визитерами и ожидал, пока они разденутся в передней.

Комнаты в квартире были расположены следующим образом: с лестничной клетки гости попадали в маленькую прихожую, откуда можно было зайти на кухню и в ватерклозет, главная дверь вела в гостиную, за коей помещались кабинет и спальня. Конашевич притаился на кухне, дабы закрыть посетителям выход на свободу, а Стародворский — в спальне, на случай их отступления вглубь квартиры.

В передней гости не торопясь сняли мокрые калоши и повесили на вешалку свои цивильные пальто. Судейкин, как я давно заметил, не любил шинель и надевал ее лишь в официальных случаях, предпочитая штатское платье форменному. Провожая Судейкина в квартиру, Судовский в это время замешкался в передней я с удовлетворением заметил про себя, что оружие Георгий Порфирьевич легкомысленно оставил в кармане пальто. Из гостиной мы перешли далее, в кабинет; Судовский, между тем, вышел из передней. В кабинете мы перекинулись несколькими незначащими фразами, и Судейкин машинально подошел к окну; я выхватил в этот миг револьвер и выстрелил ему в спину. Судейкин охнул, схватился за живот и привалился к подоконнику. Тут же послышалась глухая возня в передней; Судовский ринулся к выходу, но из кухни выскочил Конашевич и мощным ударом лома свалил его на пол. Через дверные проемы я видел, как Судовский с грохотом рухнул в передней, увлекая за собою какие-то мелкие предметы, как он воздел окровавленные руки и что-то прохрипел. Мелькнуло лицо Конашевича, покрытое багровыми пятнами возбуждения и ужаса, и дверной проем снова по диагонали прочертило смертоносное жало окровавленного лома. Тут в кабинет вбежал бледный Стародворский и увидел, что Судейкин поднялся и пытается найти выход. Стародворский настиг его в дверях гостиной и обрушил лом на Судейкина, но тот уклонился и удар пришелся не в голову, куда метил Стародворский, а в плечо. Судейкин взвыл нечеловеческим голосом и бросился в прихожую, очевидно, надеясь выскочить на лестницу. Но входную дверь я, впустив гостей, тщательно запер на все замки, и потому Судейкин, судорожно подергав дверную ручку и перебрав засовы, забежал в ватерклозет, где попытался замкнуться, но озверевший Стародворский устремился за ним и молотил ломом по всему, что попадалось на его пути. Окровавленными руками Судейкин дергал дверь ватерклозета, стараясь захватить щеколду и запереться, но Стародворский в остервенении крушил ломом стены, дверную коробку и хрупкие пальцы Судейкина… Наконец Судейкин, не выдержав чудовищного натиска, выпустил из переломанных рук дверь и снова оказался в передней. Стародворский размахнулся и обрушил густо покрытый кровавою слизью лом на его голову. Судейкин охнул, выпуская последний живой воздух из продырявленных легких, и грузно повалился на пол, головою в ватерклозет. Из разбитого черепа густо сочилась темная кровь, среди волос неестественно белели мелкие осколки вдавленных костей.