Лола Елистратова - Физиологическая фантазия
– Что же выходит? – спросила вдруг Таня. – Получается, что чудовищ было много? И они были совсем разные?
– Видишь ли, малыш, – с философской ухмылкой ответил Марк, – выходит, что практически каждый человек – чудовище.
– Но ведь были и жертвы, а не чудовища…
– Возможно, возможно…
И в комнате повисла тяжелая тишина. Только ветер, как всегда в вечерний час, бился за стеклянной стеной и хрипло умолял скорее лететь к чистым, туда, туда-а – пока не поздно…
– Опять рассказал ужастиков, – почти нежно сказала наконец Фауста. Ей нравился этот вечер: он обволакивал ее сердце тонкой ласкающей пленкой, словно теплый парафин, разглаживающий морщины.
Марк улыбнулся ей в ответ, и на ее лице отразился проблеск, словно последняя надежда. Таню эта улыбка хлестнула как будто бичом; девушка закусила губу и от обиды решила идти напролом.
– Поздно уже, – сказала она, вставая с кресла. – Я, пожалуй, пойду.
Расчет был один: сейчас Марк заторопится, начнет прощаться и увяжется вслед за ней. А дальше… ну, дальше посмотрим. Таня пришла в решительное настроение.
Но Марк даже и не подумал сдвинуться с места.
– Пока, Танюша, – сказал он нахально. И Фауста тоже, в тон ему:
– Пока. До завтра.
Не чувствуя под собой ног, Таня вышла из подъезда. Остановилась у косогора, не зная, что делать дальше. На глаза от злости навернулись слезы; внутри все дрожало от ревности.
«А вот не пойду домой, – подумала она с детским упрямством. – Останусь здесь и посмотрю, когда он выйдет».
И медленно побрела к страшному озеру, в густую тень прибрежных деревьев. Про чудовище она в этот момент забыла. А может быть, то, что медленно, но неуклонно возрастало в ней, было страшнее любого чудовища, – кто знает?
– Ну что? – спросила Фауста, когда они с Марком остались одни. – Голова больше не болит?
– Нет, голова как раз не болит.
– А что болит?
– Да вот, – сказал он, прямо и безо всякого стеснения взглядывая на нее, – похоже, что я влюбился.
– Неужели?
– Точно влюбился.
Но говорил он как-то странно, совсем не как человек, объясняющийся в любви. Фауста посмотрела на него с недоумением, но его глаз было не видно из-за бликов света, игравших на очках. На его светлом открытом лице решительно не за что было зацепиться.
– Тогда уж скажи, в кого, – проговорила Фауста.
– В Таню, – только и ответил он. После букета роз и целого вечера иезуитского ухаживания за Фаустой, после слез ревности, которые он вызвал у Тани, это был единственно возможный ход: так он показывал Тане свое превосходство, но одновременно не попадал в зависимость от Фаусты. И Марк сделал этот ход.
Фауста стойко выдержала удар: не покраснела, не побледнела. Лишь слегка тронула пальцами щеку, которую словно обожгло пощечиной, и спросила:
– Ты остался, чтобы мне это сказать?
Он кивнул.
– Своеобразно, – она сцепила на колене пальцы и хрустнула костяшками. – Ну и что тебе от меня нужно?
– Ничего. Я просто подумал, что должен вам это сказать.
– Спасибо, – усмехнулась она. – Хочешь показать, что ты честный человек?
– А я и есть честный человек.
– Ну что ж, будем считать, что повезло девке.
Фауста отвернулась и бросила взгляд в окно, где далеко внизу под ветром качались большие темные деревья. Нет бы давно улететь, исчезнуть, а теперь – опять, опять, все сначала, какая скука. И так-то было скучно, и вот, придумала себе любовь, а оказывается, и любви уже быть не может, и мне скучно, скучно…
– В сущности, – сказала доктор, – я даже ей завидую. Хотела бы я быть на ее месте. Я прекрасно представляю, как бы я была на ее месте.
Марк улыбнулся.
– Ну что ты улыбаешься, как будто понимаешь, о чем я говорю?
– Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите.
– Что ты можешь понимать! – ответила Фауста, вздохнув. – Ладно, иди домой. Камеру свою можешь оставить. Завтра за ней приходи.
– Спасибо, – обрадовался Марк. – Правда, большое спасибо. Я даже и не думал…
– Не думал он! Иди давай, иди.
– Спокойной ночи, доктор, – весело сказал Марк и вышел из квартиры.
Он спускался в лифте довольный собой. Обе женщины у его ног: весь вечер обе только на него и смотрели. Радовались, переживали и ревновали только из-за него. А он поставил обеих на место.
Погруженный в эти приятные размышления, он пошел к метро мимо косогора, даже не взглянув в сторону опасной тропинки к озеру. И не заметил, как из тени деревьев выскочила ловкая тень и быстро двинулась к нему.
Зато он сильно вздрогнул от испуга, когда чьи-то хваткие руки вцепились ему в плечи из-за спины.
Глава восьмая
ПАЛЬЦЕВЫЙ ДУШ
– Xa-xa, – неестественно рассмеялась Таня, но в глазах у нее была злость.
– Ничего себе маленькое чудовище, – сказал Марк, еле оправившись от страха: настолько неожиданно Таня на него наскочила. – Что это ты тут делаешь?
– Я… ну… гуляю, – она словно и не думала, что придется отвечать на этот вопрос.
– Хорошее место для прогулок по ночам, – Марк взглянул в сторону темной бесформенной массы, которой казались большие деревья, колыхавшиеся под ветром на берегу озера. – С тобой ничего не случилось?
– А что со мной может случиться? – задиристо спросила Таня и пошла вперед, в сторону метро.
Марк поплелся за ней.
– Сама знаешь, что место нехорошее. Убийство это…
– Думаешь, на меня твой зверь напал? – Таня дернула плечом. – Так я из другой сказки. Я же Красная Шапочка, меня только волк может съесть.
– Да, волк может, – подтвердил Марк, но уверенности в его голосе поубавилось. – Мне тебя проводить?
– Проводи.
Они шли по мосту под загробные завывания ветра, который, как часто бывало, безумствовал в этот час; рвался, хотел туда, вслед за паломниками. Марк обнял Таню за плечи, прикрывая от ветра. Вид у него был совсем не кровожадный, и девушка подумала:
«А ведь правду говорят, что настоящие волки не соответствуют своему агрессивному, жестокому образу. Они никогда специально не охотятся на человека, предпочитают овец пастуху и откровенно боятся людей. Человеческий голос, походка вызывают у них страх. Волки очень чувствительны к малейшей грубости в интонации и в движении. Малейший окрик, резкий жест – и подошедшие близко волки разбегутся».
– О чем ты так задумалась? – спросил Марк.
– О волках, конечно. О чем еще можно думать рядом с тобой? Я читала в учебнике по биологии, что волки вообще-то очень боятся людей. Любая пастушка криком может отогнать их от стада.
– Да, правильно, – согласился Марк. – По сути, чтобы подозвать к себе волка, необходимо проявлять большое терпение и ласку. Даже если они давно знают человека, они не подойдут к нему, если он стоит. Ему придется сесть, и только тогда они приблизятся. А если он хочет до них дотронуться, он должен лечь. Только если человек лежит, они перестают испытывать по отношению к нему неконтролируемый страх и идут на контакт.
– А, теперь я понимаю, почему волк так уговаривал Красную Шапочку лечь с ним в постель, – хмыкнула Таня.
– Любую вещь можно рассматривать под разными углами зрения, и от этого она может представать в совсем новом свете. Но одно точно: волк всегда предпочтет бегство открытой конфронтации. В реальности практически невозможно увидеть волка с оскаленными клыками и с пеной у рта. Нет, ты увидишь животное, одеревеневшее от испуга, с опущенной мордой, с хвостом, спрятанным между ног. Не надо путать волка с собаками агрессивных пород.
– Ты так о них говоришь, как будто они тебе родные, – заметила Таня.
Марк пожал плечами и не ответил.
Они уже проехали те несколько остановок, которые отделяли Северное Чертаново от Таниного дома, и потихоньку приближались к месту назначения.
– Ну что, сегодня опять не позовешь меня в гости? – спросил он.
– Может быть, я бы тебя и вчера позвала. Ты же сказал, что будешь всю ночь сидеть на коврике под дверью, сторожить. А я потом открыла, но тебя уже не было.
– Надо же, – удивился Марк. – Значит, все-таки открыла?
– Представь себе.
– А я подумал, метро закроется. И пошел.
– Тоже мне волк, – хихикнула Таня. – В метро боялся опоздать. Ладно, заходи, – и, отперев квартиру, пропустила его внутрь.
От вчерашней агрессивности Марка, казалось, не осталось и следа. Он неловко сел на маленький диван у окна и попросил:
– Чаю дай, а? И вообще, есть так хочется.
– Это называется «есть так хочется, что переночевать негде», – сказала Таня. Она словно провоцировала его: подошла совсем близко к сидящему в углу Марку и остановилась, не говоря ни слова. Ему не оставалось ничего другого, как поднять руки, обнять ее за талию и прижаться лицом к животу.
Таня по-прежнему молчала, пока он покрывал поцелуями полоску голой кожи между короткой черной маечкой и низким поясом джинсов. Потом она присела на корточки и подставила ему губы. Потом потянула его за собой и легла на ковер.
