Катерина Гейтс - Последняя игра
«Сбежала она в Москву!» – зло сказала я вслух.
– Нет, так нет, – услышала я сбоку, – не злись, Настя, – рядом семенил Дима, – ну и высокая же ты. Давай провожу?
– Далеко меня провожать, – огрызнулась я.
Дима подхватил меня под руку и молча пошел рядом, я хотела сбросить его руку или попросту ударить, но тот факт, что он друг нынешней жены моего друга и может нелицеприятно отозваться ей обо мне, меня остановил, мы шли молча до метро, в метро он отпустил меня, и мы просто ехали рядом в вагоне.
– Ты на вокзал что ли? – изумился Дима.
– Мне домой еще ехать, я из университета, – он сделал круглые глаза, но ничего не ответил.
Мы подошли к посадке на придорожные поезда, он замялся.
– Дима, ты меня извини, если что не так, – ободрила я его.
– Все нормально, я сам привязался же.
– Я тебя так и не вспомнила, – улыбнулась я.
– Зато теперь будешь помнить, – хлопнул он меня по руке, – звони, как будешь в Москве.
– Я в Москве три дня в неделю, с утра и до вечера, – я прошла через турникет и махнула ему рукой.
Он махнул в ответ, помялся с ноги на ногу и пошел в обратную сторону. В электричке я сразу уснула.
«Да, примерно так оно и было», – улыбнулась я сама себе и вышла на улицу. Лениво прогуливались туристы, местные жители прятались в тишине своих домов, под навесами магазинов и просто в тени деревьев. Я решила приготовить для нас обед, или ранний ужин, как получится. Я ничего не готовила уже несколько месяцев. Кира почему-то с первой минуты нашей совместной жизни была уверена, что готовить я не умею. А спорить я и не стала. Иногда готовила её бабушка, иногда мы ужинали в кафе. Я три месяца не держала в руках сковородку, разве что здесь, на море, готовила кофе и нарезала бутерброды, не более того. Мне кажется, Кира очень меня берегла и боялась, что лишняя просьба вызовет между нами напряжение или гнев у меня. Мы никогда это не обсуждали, но она очень тревожилась, что однажды я уйду и не вернусь. Как в итоге и произошло, заметила я самой себе и поморщилась от затхлого запаха, входя в магазин. Хорошее мясо можно было купить только на рынке, и то с самого утра. Где в Сухуми рынок, я не знала и поэтому пошла в ближайший к нашему дому магазин, предаваясь воспоминаниям.
Смеркалось, черное небо постепенно съедало полоску заката. Я грызла ручку и смотрела в окно, завтра сдавать презентацию. Встала, раздвинула шторы, подоконник был покрыт слоем пыли в полпальца, я поморщилась и пошла за тряпкой. Пока я протирала подоконник, закатная полоса становилась все у́же, а завтрашняя сдача зачета все ближе. Постелив полотенце на влажную, только что приведенную в порядок поверхность, я села, взяв ручку и тетрадь. Нужно что-то свежее, провокационное, осталось только придумать, что именно.
Легла в постель я не в кромешной темноте, а в светло-голубой полудымке, начиналось утро, скоро на вокзал. Хоть бы полчаса просто понежиться в постели. Провалившись в сон, в котором я старательно шнуровала грязные кеды, я ловила обрывки мелодии будильника. Пробудившись окончательно, как ужаленная вскочила и побежала в ванную, – холодный душ, мокрые волосы, капюшон – и бежать, бежать на вокзал.
Сидя в электричке, я достала из рюкзака тюбик крема, намазала им лицо, руки и задремала. Хорошо, что моя остановка – конечная, трудно пропустить.
Я влетаю в институт за десять минут до начала пары, в гардеробе встречаю знакомых девчонок.
«Эй, Семенова», – начинают смеяться они, я улыбаюсь в ответ и уже уношусь вверх по лестнице.
С третьего этажа спускается наша методист, «Семенова» говорит она мне и тоже улыбается, я пожимаю плечами и бегу к аудитории, плюхаюсь на сиденье, достаю конспекты и флешку.
Входит наша преподаватель по профильному предмету, садится напротив меня, начинает спрашивать, все ли приготовили презентации, один студент идет подключать проектор, наклоняется ко мне:
– Ну что, Семенова?
– Что, Ирина Викторовна, я все подготовила! – смущаюсь я.
– Это очень хорошо, – отвечает она.
После первой пары, на перемене, ко мне подсаживается подряд человека три и каждый говорит мне: «Ну что, Семенова?» или «Ну, Семенова, и?» Я тупо улыбаюсь, качаю головой и судорожно думаю, что за наваждение такое.
В столовую я спускаюсь позже всех, встаю в конец очереди и слышу:
– Эй, народ, пропустите Семенову, ей еще звонить, – кричит наш староста группы, Максим, хихикая все человек двадцать моих одногрупников расступаются, картинно, кто делая поклон, кто снимая «шляпу», я, судорожно сглотнув, беру кофе и сажусь за стол в дальнем углу, начинаю двигаться на стуле за стоящий рядом цветок, стул, скрипнув, встречает преграду в виде неровного пола и я проливаю на себя полчашки кофе, вскакиваю, ругаясь. Рядом на стул садится Макс.
– Куда ж ты торопишься, телефон может дать? – и начинает смеяться.
– Макс, что происходит?
– Ты не знаешь? – поднимает он брови, – кофе попей, и расскажу, поела бы что-нибудь, а то голоса не будет, совсем отощала, – снова смеется.
Я залпом пью горяченный кофе, встаю и беру его за плечо:
– Говори.
– Насть, лицо попроще сделай, – говорит Максим, берет меня за руку и ведет к выходу из столовой. – Я ее только лишь провожу, не смотрите на меня так, – громко кричит, обращаясь ко всем сидящим.
– Я тебя сейчас ударю, – наклоняюсь я и зло шепчу ему на ухо.
– Прекрати нервничать, пошли вниз.
Макс, как маленькую, ведет меня за руку, подводит к доске с расписанием и чуть ли не тыкает носом в розовый стикер: «Настя Семенова, позвони мне 8…»
– Это тут висит с пятницы, с обеда где-то, – усмехается Максим.
– Я уж думала мой номер в секс по телефону объявили, – хмыкнула я, – и вообще, Семеновых Насть в нашем институте миллион, – пожимаю плечами я.
– Стикер приклеен на расписании нашей группы, – Макс отпускает мою руку, – дай людям пошутить немного, что ты заводишься? Кто это приклеил?
– Я тебя хотела об этом спросить, – я сорвала записку и бросила на пол.
Макс наклонился, поднял ее, расправил и протянул мне:
– Нельзя так, человек старался, все наше подразделение волнуется, позвонила ты или нет?
– Откуда об этом знают все, не понимаю.
– Сарафанное радио, бери пальто, пошли на крыльцо.
– Зачем?
– Звонить, – Максим быстро пошел к выходу из института, я взяла в гардеробе пальто, выругалась и вышла следом. – Давай листочек, – я протянула ему, Максим начал набирать номер, за нами с любопытством наблюдали курящие стайкой девчонки.
– А почему ты набираешь? – удивилась я.
– А вдруг маньяк! – сделал страшные глаза Макс, девчонки рядом засмеялись.
– На, – протянул он мне трубку, я стояла, приложив к уху его руку, слушала гудки, мы трижды набирали номер, но трубку никто не брал.
– Что, Насть, развод? – спросили у меня за спиной те самые девчонки, – неймется, видимо. Я уже привычно пожала плечами, Макс убрал телефон в карман, и мы пошли на пары.
Сарафанное радио и вправду работало исправно, к концу занятий уже никто не задавал мне вопросов и многозначительно не хмыкал и даже не смеялся, когда я брала в руки телефон.
Абсолютно пустой день, проносилось в моей голове.
Домой приехала около десяти вечера, на станции меня встретили порывы ветра и неожиданный звонок.
– Насть, – протянула Кристина, – выйди за меня, очень надо.
– У тебя вечерняя смена во сколько началась? выдохнула я.
– В восемь, пожалуйста, весь чай твой!
– Сейчас приеду.
«Абсолютно верное завершение этого глупого дня», – подумала я.
С удивлением на меня взглянули кассир и бармен, Кристина сделала радостную гримасу, рассчитала последний стол и стремглав бросилась в раздевалку.
– Фартук оставь, – ухватила я ее за рукав, когда она пробегала мимо. Кристина сняла его, бросила на бар и побежала дальше.
– Вот же ж! – только и оставалась пожать плечами мне.
Мы с моей подругой и напарницей работали в баре, – самая лучшая работа, если тебе нужно три дня в неделю ездить на учебу. Кристина на учебу уже не ездила, поэтому иногда выручала меня, однако чаще её выручала я, потому что у меня все курсовые написаны да зачтены. Однажды она решительно пообещала мне вернуть все смены, которые я ее заменяла. Те выходные тянулись очень долго, она честно выполняла данные мне еще несколько месяцев назад обещания отработать все причитающиеся смены, и поэтому с вечера пятницы до раннего утра понедельника я была полностью предоставлена сама себе. На что я потратила эти дни? На перечитывание отдельных моментов «Ста лет одиночества» и на работу над курсовой на тему этого произведения, по факту же я спала, накрыв лицо книгой Маркеса, дула кофе, глядя в окно, и ковырялась в носу. Утром воскресенья я уже чувствовала себя отдохнувшей от и до и готовой к новым творческим порывам, которые заканчивались сразу под титульным листом моего курсовика.
