Журнал «Новый Мир» - Новый Мир. № 11, 2000
Я долго патриотично шел согласно указателям на «Казачий рынок», но и там были лишь горцы и горянки.
На обратном пути, приустав, я присел в таком маленьком национальном кафе на легкий пластмассовый стул. Заказал усатой хозяйке хычын с картошкой и стал ждать. У раздачи сидела тоненькая задумчивая девочка с черной косой. На бетонный барьер, поднимающийся над пляжем, забралась мощная баба в купальнике, вся красная, слегка шелушащаяся от загара. На ее руке я с удивлением увидел повязку с надписью «Контроль». Она зорко оглядела посетителей, потом, повернувшись к хозяйке, рявкнула:
— Вы почему родную дочь не кормите?
Девочка с косой грустно улыбнулась.
— Не ест! Влюбилась, наверное, — улыбнулась и хозяйка, нежно глядя на дочь.
— Как торговля? Все, надеюсь, в порядке? — спросила контролерша.
— Нэ совсэм! — вздохнула хозяйка. — Вон видите… У моря? Женщина с сумкой, в длинном платье? Ребенок рядом с ней, за юбку держится? Пирожки на пляже продают — видите сумку у нее!
Тут как раз один из сплошной массы тел на пляже поднял руку за пирожком.
— Сейчас! — рыкнула контролерша и, спрыгнув на гальку, пошла к кромке моря, воинственно выпячивая грудь и живот.
Дул сильный ветер, и слов оттуда было не разобрать, но все было ясно: контролерша показывала длинной худой женщине с сумкой, с малышом, вцепившимся в юбку, своей мощной дланью вдаль, за мыс, замыкающий бухту и слегка расплывающийся в знойной дымке. Женщина что-то долго говорила, контролерша кивала, но после снова грозно указала на дальний мыс. Женщина с еле успевающим за нею дитём пошла поперек пляжа, подсадив ребеночка, поднялась на парапет.
Контролерша, еще более раскрасневшаяся, вернулась сюда.
— Говорит, беженка, осталась одна с ребенком, — как бы вздохнув, сообщила контролерша. — Но что делать? Порядок есть порядок! Я указала ей, где она может торговать!
— Спасибо, Лариса Захаровна, — скромно проговорила хозяйка.
Да, жизнь не проста. Пойду расстраиваться. Но тут хозяйка подала мне на промасленной бумаге хычын — большой пирожок с картошкой, такой горячий, что я долго не мог прикоснуться к нему.
За крайним столом у входа сидели три грозных небритых горца. Два молодых и один пожилой, громко гортанно переговаривались, всячески показывая, что они хозяева здесь. Огромный белесый богатырь в узкой майке-борцовке, отобедав тут с пышной женой и маленькой дочкой, прошел мимо горцев и — случайно или намеренно? — опрокинул пустой пластмассовый стул за их столиком. И даже не повернувшись к ним, медленно и могуче удалялся по набережной, держа дочку за крохотную ручку.
Юные горцы яростно глядели ему вслед, потом впились взглядом в старейшину: что сделать с этим? Зарезать? четвертовать?
— Ай, что за стулья стали делать? — весело проговорил старец. Он говорил теперь по-русски. Чтобы и я понимал? — Раньше такие стулья были, что и не сдвинешь, а теперь — сами от ветра падают!
Горцы с облегчением рассмеялись. Обкусав хычын, я поднялся и пошел в мой ад.
И только я уселся в кресле, как раздался вкрадчивый стук в дверь. Вошла прелестная горничная, в передничке и наколке.
— Вы обед у нас пропустили. Кушать будете?
Я поглядел на нее, аппетитную.
— Да.
— Столовая закрыта уже. Я сюда у них попрошу.
— Ага! — Я встал.
Некоторое время спустя, открыв дверь очаровательной ножкой, она вошла с подносом, поставила тарелку на столик и неожиданно вдруг уселась в кресло, одергивая платьице на коленках и тем самым, несомненно, демонстрируя их.
— Можно вас спросить? — робко проговорила она.
— Мммм-можно, — благожелательно произнес я.
— Вот вы скажите по-честному, Марат Иваныч… Вы его МБЧ зовете… Он человек или нет?
— Ммм… не знаю! — откровенно признался я.
— Я такая на него злая!
— …Да?
Тут взгляд мой привлекло то, что было в тарелке, и оторваться от этого я уже не мог… даже коленки не отвлекали… Буквы! В жирном, с золотыми звездочками бульоне плавали буквы! Буквы-лапша! Я зачерпнул ложкой, жадно разглядывал: П, Д, Ы, Р, П, Т! Кир сообразил? Я ж говорил ему, что сюда не взял букв. Да нет, Кир слишком величествен, чтобы так суетиться. Кто? Я глянул в окошко на стены тюрьмы, бывшего монастыря, под нависающим склоном. Именно там я впервые почувствовал Его дуновение… Он?
— Спасибо, — пробормотал я.
Обиженно забрав поднос, она вышла.
Я торопливо взял с ложки на палец букву Т. Клеится! Тут же я вспомнил, что видел на шкафу, когда вешал одежду, рулон обоев. После ремонта остался? Как знать, как знать! Я быстро взял со шкафа обои, отвернул внутреннюю сторону. Послюнив ее и мысленно перекрестившись, прижал к листу буквочку. Держится! Вот он, мой свиток летописца!
Раздался стук. Я быстро свернул обои и закатил их под кровать. Вошли Кир и Соня, старые друзья.
— Ну как ты тут… устроился? — кокетливо-многозначительно спросила Соня.
— …Нормально, — несколько настороженно ответил я.
— Ты работать вообще собираешься или нет? — взволнованно произнес Кир, приступая к своим обязанностям.
— …Кем? — пробормотал я.
— А кем ты еще можешь?
— А кем я уже могу?
— Ладно… не цепляйтесь! — добродушно произнесла Соня, заполняя своей красотой все широкое кресло. Загляделся на нее!
— А ты знаешь ли, — вернул меня к жестокой реальности Кир, — что друг твой, Гера-уголовничек, в губернаторы тут идет — причем с огромной поддержкой?
— Как?!. Он вроде в Спиртозаводске?! — Я даже о Соне на мгновение позабыл. Значит, призвали меня сюда как главного специалиста по Гере?
— Гляди! — Кир величественно указал в окно. Я посмотрел на стену тюрьмы и обомлел — на стене, словно парус, как раз натягивали на веревках огромный портрет Геры — под ветром он кривлялся и подмигивал так же, как в жизни. Вот это да! Что я мог на это сказать?!
— А мы Ездунова, что ли, поддерживаем? — пробормотал я.
— А что нам — этого, что ли, поддерживать? — выкрикнул тот яростно.
Не-ет! С Герой слишком бурно проходят контакты! Харю до сих пор свербит.
— Ну так ты будешь работать? — жестко спросил Кир.
— Неудобно… — пробормотал я. — Секретарь крайкома…
— Старый конь борозды не портит, — загадочно улыбаясь, сказала Соня.
— Неудобно? А на казенной даче всей семьей — удобно? — съязвил Кир. Так это он?
Я готовился что-то ответить, но тут от удара ноги распахнулась дверь, и появились в обнимку Жоз и МБЧ, с головы до ног абсолютно черные. Углем, что ли, закусывали?
— Нам уголь нужен! — впившись в меня взглядом, произнес МБЧ.
Вчера еще только были горы! Съели уже?
— И цемент! — явно предавая вчерашние идеалы, вякнул Жоз.
Спелись! Спились! Никаких преград не существует, оказывается, в нашей стране.
— Вы что-то путаете, вероятно! — проговорил я. — …Какой уголь? Какой цемент? Роман «Цемент» не я написал. Федор Гладков, кажется. А я написал «Сталь и шлак», кажется.
— Ты перед народом-то не вышкуривайся! — рявкнул МБЧ.
— А знаете, между прочим, — вспылил и я, — что моя способность к чудесам… появилась вовсе не после крещения, — я глянул на Кира, — а после тюрьмы!
— Почему не сказал?! — Своими буравчиками шеф впился в Кира.
— Я много раз вам об этом докладывал, Марат Иваныч! — дрожащим, обиженным голосом произнес Кир.
— Напоминать надо! — рявкнул МБЧ и перевел взгляд на Соню. Та вытащила блокнот и записала.
— Чтобы завтра уголь был! — рявкнул Жоз и даже приосанился. Идея диктатуры пролетариата ему явно нравилась. Перевел тяжкий взгляд на Соню, потом на меня. — Ты поосторожнее! А то тут водится такая змея. Козюлька. Любит к мужикам в постель забираться. Укус смертелен!
Вспыхнув, Соня вскочила и выбежала.
— Ну… неспокойной ночи тебе! — МБЧ захохотал.
Стукнув дверью, герои вышли. С тяжким вздохом: «О Боже, с кем приходится работать!» — Кир поднялся. Раздался, удаляясь, сиплый хохот МБЧ… Кто-то все же его чем-то порадовал.
— Ты, разумеется, понимаешь, что принципами мы не поступимся! — Кир вышел.
Алая горбушка солнца казалась частью горы. И вот она исчезла. Стало темно.
«Держи ум во аде — и не отчаивайся!»
И тишина. И букв лапша.
Проснулся я от солнца, встал, полюбовался плоскими цистернами мадеры на склоне, уже нагретыми солнцем согласно технологии. Нет, в качестве тупого балласта я тут охотно поживу!
Не вышло! Пришел на завтрак в общую столовую и ошалел: на завтрак опять буквы! Причем с мозгами! Точней, мозги с буквами. Это намек? Не будем уточнять: запастись главное! Набрал полный рот букв, соображал лихорадочно: все ли взял? Й, кажется, нету? Добрал. Рта я, естественно, после этого не открывал и не глотал, разумеется… но посидеть тут надо для приличия. Молча и сдержанно всем кивал. Выдержав норму, наверх к себе убежал, выплюнул алфавит на тарелку, жадно глядел… Гласных мало! Ну ничего, попробуем. Долго наслаждался.
